Но ни завтра, ни всю следующую неделю Эле видеться с Глебом не приходилось, и она понемногу снова вошла в колею.
С детства Эля, упрямая и уверенная в своей наглости девочка, не привыкла уступать людям или событиям. Она вырывала своё, даже если это ей было не нужно, и упорно строила стены, которые не по силам было разрушить другим людям. В своих чувствах Эля разбиралась только до границы злости и ненависти с другими чувствами, обиду же, ревность или любовь она распознавала с трудом. Она не чувствовала вины и сожаления за свои поступки, но испытывала одиночество, находясь одна. Ее характер был разрушителен для других и для неё самой, она не видела своих потребностей и не умела их удовлетворять. Только в одном она могла служить примером — постоять за себя Эле никогда не составляло труда, тем более что ни за внешность, ни за достижения ее никогда не любили. Не выделяясь наружностью, девочка заставляла уважать себя, упорством и настойчивостью очерчивая свои границы. Возможно поэтому в трудные минуты Эля оставалась одна — потому что сама себя изолировала от остального мира. Это делало ее сильнее, но не счастливее.

     — Ты как маленькая колючка, — сказала ей однажды мама, гладя по голове, пока Эля притворялась спящей.

     Такой она действительно и была, маленькой колючкой.

     Глеб не был похож на Элю. Он никогда не стыдился своих чувств, хотя был более сдержанным и менее эмоциональным, чем она. Ему никогда не приходилось выбивать из людей хорошее отношение к себе, и если к нему относились плохо, он не делал это проблемой. Глеб был менее сфокусирован на себе и на остальных людях, его интересовали места и события, увлечения, которые могли принести ему положительные эмоции. Влюблялся он однажды — в детском саду, в дочь своей воспитательницы, безответно. С тех пор он вырос и стал меньше концентрироваться на людях, не разделял женщин и мужчин, девочек и мальчиков, а оттого был невнимателен к деталям и знакам. Симпатия Эли стала для него настоящим событием, а безрассудство девочки вызвало у него уважение к ней. Так как, не считая Эли, он ни о ком надолго не задумывался, она стала второй в его жизни влюбленностью.

     На дворе стоял ветреный, но тёплый март, и вся школа зудела весенним оживлением. Ученики были более заинтересованы прогулками и друзьями, чем учебой, а преподаватели пытались собрать их расфокусированное внимание.

     Эля вырисовывала узоры в тетради по литературе. Из открытого окна доносился смех и крики детей, тёплый ветер обдувал бледные щёки ученицы. Умиротворенная, Эля не слушала учителя, а бродила по своим мыслям, ни на чем не останавливаясь. В голове перемешивались родители, смех старшего брата и младшей сестры, распахнутая дверь кабинета химии, горбатый смуглый нос Глеба, показывающийся за ней, Диана, с которой хочет сидеть вся мужская половина класса, и новая книга, которую ей хочется дочитать.  Солнце освещало парту наполовину и Эля в полудреме прокручивала в голове воспоминания, закрашивая вторую половину листа.

     — Эльвира. Эльвира? — прозвучал сторицей голос учительницы.

     Эля подняла голову. 

     — Выйди, тебя зовёт Татьяна Валерьевна.

     Девочка отодвинула стул, собрала вещи и встала. За дверью ее ждала хореограф, которая руководила их танцевальным ансамблем, и... Глеб. Эля вдохнула и задержала дыхание.

— Здравствуйте.

— Эльвира, — ровным голосом начала хореограф, высокая сорокалетняя женщина, уволакивая детей за собой, — готовится выступление, будем репетировать.

Ровный, густой гул от стука каблуков разносился по коридорам школы, старшеклассники шли за Татьяной Валерьевной, учительницей танцев, не разговаривая. Хореограф зашла в несколько кабинетов и забрала таких же сонливо-уставших учеников, которые, однако, сразу возбуждались от предстоящих репетиций, требовавших прогула уроков. Теперь за учительницей шла кучка болтающих ребят, не прекращая разговора до самого актового зала. В зале уже было не до разговоров. Требуя абсолютного внимания, Татьяна Валерьевна начала своё объяснение постановки, которую она надеялась воплотить в жизнь с их помощью, и расписывала свои идеи и предположения касательно своего проекта. Ученики слушали, не перебивая, и думали над тем, что могли бы добавить.

     — Танец сложный, нужно будет собраться и выложиться по мере своих сил.

     Эля окинула взглядом кивающих учеников, которых она знала по предыдущим выступлениям, и перевела своё внимание на сцену. Она слушала вполуха и раздумывала, какое отношение к танцам имел Глеб. У Эли было внушительное портфолио выступлений в школьном танцевальном ансамбле, и Глеба она во время них ни разу не видела. Сейчас она вела себя непривычно тихо и не высовывалась. Этого она, конечно, не видела, но Глеб, сидящий скамейкой дальше, бросал на ее затылок короткие сосредоточенные взгляды.

     — Разделим вас на две группы, первая будет в переднем ряду, — объясняла Татьяна Сергеевна. — Выйдите вперёд, пожалуйста, Эльвира, Леся, Аня.

     Девочки встали у сцены.

     — Чуть вперёд. Вот так. Остальные встаньте вторым рядом, — махнула рукой хореограф.

     Оставшиеся девочки и трое ребят прошли назад. Глеб, проходя мимо окостеневшей Эли, попытался поймать ее взгляд, но она смотрела в пол и неслышно вздохнула, когда он проходил мимо. Это разозлило ее, она подняла голову и с вызовом посмотрела вперёд. Эля сама не знала, зачем так смотреть на Татьяну Валерьевну, но ей сейчас было необходимо на кого-нибудь вызывающе посмотреть. Ещё ничего не сбивало ее с толку, она не позволит зазнавшемуся (ей Глеб казался именно зазнавшимся) старшекласснику управлять ее поведением. Более того, она будет вести себя так, будто ничего не помнит, да, она все забыла, потому что это не имело для неё значения. Глеб лишь вызывает у неё удивление, находясь на сцене, потому что ее опытному глазу понятно, что танцор из него никакой. И больше ни единой эмоции. Она просто смотрит на него с сомнением, также, как на Никиту из 9 «а», который постоянно ошибается в движениях на выступлении. У мальчишек просто не может быть столько же чуткости на сцене, сколько у девочек.

    Но Глеб чуткости лишён не был. Если это касалось не танцев, то повседневной жизни, где, несмотря на отсутствие интуиции, он хорошо разбирался в том, в чем настроен был разобраться. Это редко были люди, но сейчас это был один конкретный человек — Эля. И от него не ускользнула ее насторожённость. Осознание этого ничего не дало ему, просто факт, но он понял ее больше, чем она могла понять сама.

Хореограф размеренно объясняла движения, помогала ребятам запомнить движения и исправляла их. Пока одна группа отдыхала, другая активно работала, и за час ученики выучили несколько движений. Девочкам это удавалось легче, и Эля, погружённая в танец, избавилась от своего скованного ощущения, и отвечала ребятам остро, на свой манер.

— Танцуй дальше от меня, или я отдавлю тебе ногу, — спокойно говорила она, что не вязалось с угрозой, сквозящей в словах. Леся, держа руку Ани за Элиной спиной, отодвинулась от девочки с непроницаемым видом, не обижаясь.

Глеб тоже был занят. Не привыкший к танцам, он старался понять главное, и трудился со всем присущим ему усердием. Нельзя было сказать, что танцы совсем не его, но по не опытности он много ошибался и уставал, не умея рассчитывать силы грамотно. Эля, замечая это, торжествовала, хотя трудно было сказать, что было бы плохого в том, чтобы Глеб хорошо танцевал. Наверное она, все ещё не сумевшая обратить своё волнение в злость к нему, находила удовлетворение в его неудачах, стараясь снова приучить себя к ненависти.

— Девочки, не толпитесь, вы путаете друг друга. Давайте заново. — Ученицы повторили движение ног под стук палочек учительницы друг о друга, — В последний раз, три, четыре...

     Из актового зала ученики вышли после шестого урока, уставшие и удовлетворённые. Им нравился дух репетиций. Ощущение, что они единственные учат танец, когда их классы занимаются алгеброй или биологией, и предвкушение приближающегося выступления веселило их. У актового зала Элю ждала Валя, и они вместе направились к выходу из школы. Но проходя по коридору, Эля все-таки задержалась и с сжимающимся сердцем увидела проходящего в кабинет физики Глеба, не обратившего на неё внимания.