- Я так понимаю, от окна тебя теперь не оттащишь, да? - усмехнулся Мирон, подойдя к Ане, которая рассматривала звезды сквозь открытое панораммное окно на втором этаже, свесив ноги. - Нравится?

- Очень, - прошептала девушка. - А раньше я только бухала на отдыхе.

- У каждого свой вариант расслабиться, - пожал плечами мужчина и, завалившись на кровать позади нее, подполз ближе к окну. - Мне не легче будет отвести тебя на склад, чтобы ты выбрала себе футболки из шопа?

- А ты жадничаешь? - улыбнулась блондинка.

- Нет, просто хочется с тебя это снять, - ответил Федоров, положив ей голову на колени. - Астрономом никогда не хотела быть?

- Нет, - произнесла Киреева, - Я с детства знала, что я буду просиживать свою жизнь где-то в офисе и заниматься нужной всем хуйней. Так и вышло.

Потому что она была всегда слишком умной для своего возраста в технической части любого вопроса, понимала в любой ситуации чуть больше, чем должна, но и платила за это своим физическим несовершенством. Аня даже была уверена, что будь у нее та же внешность, что и семь лет назад - Мирон бы на нее даже не посмотрел, а вот он видел одинокую фотографию своей шиншиллы на выпускном, которую ему показала Люба еще на даче, и не особо понимал, зачем девушка плакала, зачем ее дразнили и ненавидели, потому что жирной блондинка не была, слегка полной - да. Это все убиралось легко - нужно было просто объяснить, подтолкнуть, начать это с ней, а не вечно тыкать носом в несовершенство. Любимая часть тела Федорова все равно никуда не делась: щечки шиншиллы остались на месте спустя столько лет, диет и часов в спортзале.

- Знаешь, - внезапно подала голос Киреева, - Я один раз, еще в универе, сидела на улице в LA около бара, где ты батллил с Дизом, и смотрела на звезды. Я искренне надеялась всем своим пьяным сознанием, что где-то, в другом городе или стране, кто-то сидит на балконе, скамейке в парке - неважно - смотрит на небо и не чувствует себя одиноким.

Потому что она не считала себя таковой, пока понимала: если есть где-то на земном шаре такой же человек, она все еще не одна. У Федорова одиночество было клиническим, прямо можно было назвать его диагнозом, который вписался ему невидимыми чернилами под кожу без татуировок. Оксимирон хотел славы, вознесения, корону и империю, а Мирон - стереть ебанные буквы, видимые только для него, искал, спотыкался, ошибался, целовал кого попало, каждое утро замечая новую надпись. О Д И Н О Ч Е С Т В О. Это вам не нарисованный на лбу хуй - не смоешь. Ему весело в компаниях, хорошо с друзьями, но дома никто не ждет, не готовит что-то у плиты. Да, ему со стороны заебись, а по факту... Не хочется возвращаться в квартиру и видеть весь масштаб пиздеца клинической картины человека, забитого одним и тем же словом. Федоров не смотрел на звезды: он понимал, насколько же всем поебать на сломанный скелет с улыбкой на щите, на избитую судьбу, которая привела его к ступенькам Олимпа и оставила у начала лестницы - Мирон взобрался, но не смотрел на звезды, чтобы лишний раз не напоминать себе, что всем проебом.

- А ты не думала, что даже звездам все равно, кто ты и что с тобой? - поинтересовался мужчина, сев и поцеловав ее в шею.

- Так в этом и вся их прелесть, - усмехнулась Аня, склонив голову на бок. - Им все равно, кто ты, где ты, насколько ты одинок... Менее яркими и красивыми они не становятся. Им, если можно так сказать, поебать на сотни историй, которые происходят на планете, потому что они могут быть давно мертвы.

Как и мечты, которые мы загадываем, когда падает звезда - на самом деле, мы только отправляем наше желание в последний путь, в прошлое, на миллионы лет назад.

- Или просто мы живем так далеко, что не успеваем за временем, постоянно жалуясь, что нам его не хватает, - пожал плечами Федоров, заправив ей волосы за ухо.

Девушка уже привыкла, что он постоянно к ней прикасается, рандомно целует, поэтому перестала отталкивать его от себя. Её это устраивало: блондинка могла подойти к нему в любой момент и обнять, приподняться на носочки, чтобы поцеловать или сказать что-то очень "важное".

- А какая твоя любимая звезда? - спросила Киреева, взглянув на него.

Она не на небе, далеко не на небе - ходит по бренной земле, собирая на себя грехи человеческие.

- Она сидит передо мной, - прошептал Мирон ей на ухо.

Путеводная и счастливая. Вспышка чистоты и триумф грязной игры. Простейшая головомка для гениев, что никто не может решить. Самая очевидная уловка судьбы, блеф, на который мужчина повелся, зная исход событий. Пусть он будет таким. Пусть все будет, как будет, а не как кому-то надо, и как все привыкли. Пусть просто будет.