- А здесь красиво, - улыбнулась Аня, поправляя ярко-зеленую шапку, - Мне можно пойти покататься или опять наорет чувак в красной форме?

Лыжный костюм на нее был великоват, если быть до конца честным, а вот Мирону подходил идеально вместе с матовыми черными очками на глазах. Девушку не смущала ни яркая куртка, которую, наверное, было видно с любой точки курорта, ни какие-то возгласы со стороны компашки, как блондинка выразилась, кривоногих индеек, которым суждено стать украшением разве что стола на Новый год.

- Я хуй знает, малышка, - пожал плечами мужчина, усевшись на снег. - Снаряд в одну воронку два раза не падает, но погнали домой. Там уже обед нас ждет, вся хуйня.

- Пойдем, - кивнула Киреева, в очередной раз поправив шапку.

А завтра уже Новый год. Наверное, один из первых праздников, который они проведут без шумной компании Букинга или семнаря, без друзей и лучших подруг - только вдвоем под тихий треск горящий в камине дров, бутылочку шампанского и поздравление с праздником президента страны, которая осталась под крылом самолета, когда они взлетели. Им бы тут остаться на всю жизнь, именно в этом моменте, где нет никого, кроме них. Семь месяцев назад Аня предпочитала темные вещи ярким, сигареты - долгим беседам, алкоголь - объятиям, усмешку - улыбке, потому что тогда ее другом было одиночество. Девушка помнила, как все начиналось, как перед она не любила Оксимирона, не зная, что стоит за этим именем, как писала эту статью после концерта, как правила ее несколько раз, как убирала необоснованную критику, как, блять, представляла, что ее читает он. Блондинка действительно пыталась предугадать его реакцию на написанное, но почему-то в голове ничего не появлялось, кроме игнорирования: она всего лишь для него стала бы очередным внешним раздражителем, на который проще просто забить. И был бы на его месте Оксимирон, то так бы и произошло: на Кирееву никто даже не обратил внимания.

- Ты чего такой задумчивый, шиншилленок?

- Я вспомнаю, как все начиналось.

Мирон сел напротив, усмехнувшись. Семь месяцев назад он валялся на диване, по нему скакал кот, а в голове даже мысли не было о каких-то отношения, кроме потребительских: ему было и так заебись - сейчас все повернулось на 180 градусов, что, кажется, иначе жить мужчина просто уже не сможет. Ему уже слишком трудно будет ее отпустить: просто выпустить до улыбки маленькую ладошку из своей жилистой руки и больше не смотреть в сторону, когда слышишь звонкий девичий смех, не оборачиваться, когда видишь на улице.

- Ты была не самой дружелюбной, - улыбнулся Федоров.

- Я помню, - кивнула Аня. - Я все помню, Мир. Просто я привыкла, что моя жизнь круто меняется вне зависимости от моих действий, а тут...  Я сама все решала.

- Недовольна выбором?

- Довольна.

Только иногда ей кажется, что это все - сон, Мирон - плод ее воображения, которое рисует ей принца, коих просто не существует. Возможно, он такой для нее, а для других - это тот самый рефлективный Оксимирон, отражающий негатив и любые предъявы, словно играя в настольный теннис.

- Тогда в чем проблема?

- Я слишком много думаю. Осталась привычка постоянно все анализировать, искать ошибки, пытаться как-то что-то исправить, что уже, в принципе, неисправимо, как лаги в некоторых моделях, - Аня вздохнула. - Только в жизни точно ничего не исправишь, партию назад отозвать невозможно.

- Хорошо, давай, что тебя беспокоит? Просто так ты бы об этом не заговорила. Опять кто-то что-то наплел про меня?

- Нет, Мир, я это уже не слушаю, - отмахнулась девушка. - Только, рано или поздно, из моей жизни все уходят, громко хлопнув дверью.

- Малышка, я уже сотни раз говорил, что не уйду, - вздохнул мужчина, обняв ее. - Даже если совершишь что-то ужасное, я буду рядом. Даже если против тебя будут все, я не буду, иначе во мне просто нет смысла.

- Мирон, ты существуешь не только для того, чтобы защищать меня. Мне двадцать шесть лет, я в этой хуйни по уши и давно - прошло время, когда меня нужно оберегать.

- Ошибаешься, как раз, наступило, - пожал плечами Федоров. - Необходимость в ком-либо рядом не измеряется годами, положением в обществе, масштабом личности или спросом аудитории - это немного не то. Пойдем, кое-что покажу.

Он подвел ее к камину, вытянув небольшую ручку, поднося прямо к пляшущим в нем языкам пламени. Мирон держит ее крепко, не переходит грани, цепко удерживая тонкую девичью руку аккурат над огнем — он не наносит ей увечий, но сильно нагревает кожу. Девушка дрожит и нервно сглатывает, ощущая, как обширный участок начинает невыносимо жечь.

- Больно? - ей кажется, что он псих, но взгляд голубых глаз мужчины весьма осознанный, поэтому она просто кивает, непонимающе смотря то на него, то на практически облизывающий её руку огонь. Мирон, помедлив секунду, снизу обхватывает ее маленькую ладошку своей жилистой, так что огонь практически окутывает его руку, но мужчина смотрит на нее, не моргая. - Больше никогда не будет больно. Для этого, малышка, и нужен кто-то рядом...

Он касается губами ее лба, продолжая держать руку над огнем, наверное, чтобы напомнить себе, что живой, что не спит, что это его осознанный выбор. Кожа медленно краснеет, а колесо на руке постепенно обнуляется, возвращаясь к началу системы координат.

Мирон мог сделать ей предложение не один раз - не делал: постоянно прятал кольцо, потому что думал, будто бы время не пришло, она откажется, находил еще сотни причин, а потом вспоминал свой первый опыт и боялся сделать это снова, но ведь повторение чего-то — это не проклятие, это возможность изменить конец навсегда.