Мамочка всегда говорила, что нужно питаться правильно. Я разглядывал свои жирные набухшие прыщи с желтой сердцевинкой, обрамленные воспаленной кожей. Это все было от пачек чипсов которые я ел с друзьями. Жирные поры были последствиями выпитых литров газировки ядовитого цвета. Жирный зад, по словам мамочки, появился благодаря часам, проведенным за игровой приставкой.

Но сейчас я другой. Мамочки уже нет три года, а я жалею, что она не увидела каким я стал.

Я наконец последний раз ударил лопатой по взрыхленной земле, вдыхая сладкий запах гнильцы, отличнейших удобрений из Клэр. Да, я узнал как ее звали. Целый месяц по телевизору на меня смотрела ее фотография из сводок новостей, в которых говорилось о ее пропаже. Рыжие кудри, точно домашняя карамель, струились вокруг лица, а пухлые щеки были точно свежеиспеченные румяные пончики. Она была прекрасна. Но не настолько, чтобы стать чем-то большим, чем хороший перегной. Я решил, что она подойдет для кукурузы. Она была лишь первой ступенью. Можно сказать, что я сделал ей одолжение, распределив равномерно по этому участку, а не по грядке с капустой. Такая девочка сделала бы качаны отвратительными, а вот кукуруза из Клэр будет восхитительная. Каждое зернышко кукурузы будет точно крошечный золотой самородок, а вкус такой молочный и нежный, что сами сливки с ним не сравнятся. Я ждал. Терпеливо ждал, когда взойдет урожай, зеленые ростки проклюнутся сквозь добротную почву, а немного липкие листья распустятся под палящим солнцем. Было глупым, что я держал ее тело в багажнике. Любой идиот мог учуять этот восхитительный запах ее удобрений, и заподозрить меня. Но я хотел наилучшего результата, поэтому решил надолго не отрываться от наблюдения за процессом гниения. Маленькие червички могут творить чудеса. Они залезли даже в ее прелестные ушки, извиваясь там, будто исполняя восточный танец. Ласкали ее оголенные ребра, вгрызалист в самое сердце. И вот, спустя десять дней, она готова, плоть уже сама отделяется от молодых костей, которые я потом раздроблю для удобрения грядки с кислой почвой. Ничто не пропадет. Это было бы неуважением к ее прекрасному телу.

Но все это было в нежном мае, когда еще знойный август был далеко, а о початках моей добротной кукурузы можно было только мечтать. Все эти три месяца на мои плечи была возложена двойная ответстенность, потому что мне приходилось заботиться о своем урожае, и о Сиджей, той самой сладкой конфетке, которую я подхватил на автозаправке. Да, она определенно была лучше Клэр. Даже кожа ее пропахла той самой апельсиновой содовой, а пурпурные локоны, казалось были нитями сладкой ваты из детства. Такой вредной и вкусной. Да, за эти несколько месяцев этот пурпур поблек, а корни отросли, показывая настоящий цвет волос. Но я заботился о ней хорошо. Кормил самыми лучшими продуктами. Сиджей порой отказывалась есть, но мне ничего не оставалось как кормить ее насильно, порой измельчая пищу. Крупные капли горьких слез катились по ее побледневшим щекам, а из горла то и дело вырывался крик. Всю еду я делал сам. От хлеба, до масла. Даже зарезал пару свиней, чтобы накормить ее ребрышками. Да, она вырывалась, пыталась бежать, кричать, драться, но постепенно все ее выходки сошли на нет, и она просто стала раскрывать рот, чтобы я дал ей еще кусочек.

Сегодня я с сожалением и радостью срывал початки своей созревшей кукрузы, которая вышла на славу. Спасибо тебе, Клэр. Я очень ценю твое тело. Еще у меня оставалось несколько картофелин и немного мяса, поэтому я решил не утруждаться с ужином. Прощальным ужином. Пюре было готово, сдобренное сливками, а рядом дымились свинные стейки с брусочками отваренной кукурузы. Я отпер дверь комнаты, а Сиджей сама вышла мне навстречу, даже не споротивляясь. Хорошая девочка. Мы наконец приступили к трапезе. На мое удивление она накинулась на еду, будто это был ее последний ужин. Я слегка улыбнулся, потому что это так и было.

-Тебе нравится кукуруза? Я назвал этот сорт "Клэр". - она кивнула, проглатывая очередную ложку пюре.

-А как тебе картофель? О-о, с этим сортом было сложнее всего. Там понадобились сложные удобрения. "Корнелия и Мэри". Поэтому он такой нежный и сладковатый. - она кажется уже и перестала меня слушать, и подняла глаза только тогда, когда ее тарелка опустела. Ее остекленевший взгляд говорил так мало, но в то же время мне казалось, что эта малость значит что-то огромное. Она понимала, что ее час наступил. Ее смерть была лишь вопросом времени. Пора было приступать ко второй ступени.

-Не бойся. Я отнесусь к твоему телу с надлежащим уважением. Я благодарю тебя за твою жертву. - глажу ее по чуть грязным волосам, стараясь распутать пурпурные пряди как можно аккуратнее, будто пытаясь причинить как можно меньше боли. Я опускаю ладонь на ее худое плечо, ощущая выпираюшие  через футболку кости. Толкаю в сторону подвальной двери, заодно включая свет. Бетонную коробку озаряет желтушным лучом, делая и нас болезненного цвета. Она настолько легка, что я одним движением усаживаю ее на железный стол. Толкаю ее в грудь, чтобы уложить на хладный метал. Ни единого сопротивления, лишь безысходное подчинение. Через несколько минут она уже в кислородной маске, через которую я подаю газ. Веки трепещут часто, но затем вовсе смыкаются. Она уснула. Навсегда. Я забочусь о ее теле. Не хочу, чтобы оно было отравлено химимкатами. В руках оказывается острый скальпель. Я им разделяю плоть, но кости поддаются лишь маленькой пиле. Осколки костей ощетиниваются в красной плоти, будто в развершейся пасти зверя. Аккуратно отделяю руки и ноги, разделывая оставшееся тело на кусочки, которые затем кладу в ваккумные пакетики, откачивая из них воздух, чтобы затем сохранить мясо в морозилке.

Сам я весь в крови. Она под ногтями, в трещинках кожи пальцев, откуда ее можно будет выскрести с огромным трудом. На столе, будто на одеяле из кровавого шелка лежит скелет. Я бережно собрал все ее кости воедино. Казалось бы, несколько часов назад она была жива, ее челюсти пережевывали приготовленную мной пищу, а глаза рассеянно смотрели на меня. На того, кто оборвет ее жизнь, остановит ее тихое дыхание, и высвободит из тела потоки теплой крови, будто бурную реку из берегов.

Сиджей была прекрасна. Было бы грехом, сделать из нее удобрение. Но она была не так великолепна какой должна быть последняя ступень. Я еще не нашел ее, но знаю, что усердные поиски, всегда увенчиваются успехом. И тогда я буду готов к последней - третьей ступени, и испытаю неземную эйфорию, поднявшись по трем ступеням на самые небеса.