Визг Клариссы разрезает стадион, и я крепче сжимаю ее щиколотку, а второй рукой придерживаю пятку. Ви держит с другой стороны и по тому, как она стискивает зубы, становится ясно, что она очень злится — Ви не любит работать в позиции базы. Впрочем, я тоже.

Размахивая руками в воздухе, Кларисса вновь визжит и шатается. Я расставляю ноги еще шире и напрягаю все мышцы в теле, чтобы не дать ей упасть. Она не может выполнить простой трюк уже в шестой раз за сегодня, это никуда не годится.

— Перестань кричать, — цежу я сквозь сжатые зубы. — Соберись.

Вместо ответа она охает, нога дрожит от напряжения.

— К черту, давай вниз, — командует Ви.

Мы ловим ее за талию, цепкая ладонь Клариссы хватается за мое плечо и подошвы ее кроссовок наконец-то касаются земли. Прижав ладонь к вздымающейся груди, она пытается отдышаться.

Тренер Кинни молча наблюдает за нами. Обычно чем дольше она молчит во время плохого исполнения программы, тем хуже придется, когда мы сдадимся и закончим. Когда я только вступила в группу поддержки, то жутко боялась Миранду Кинни. Худощавая женщина низкого роста, впалые щеки, короткие светлые волосы, а глаза всегда чуть прищурены, отчего морщин в уголках глаз больше, чем обычно бывает у женщин ее возраста — сорок лет. Уголки тонких губ всегда опущены. Увидеть улыбку миссис Кинни — большая редкость. Я никогда не видела, чтобы она носила женственную одежду, на ней чаще всего надет синий спортивный костюм с белыми вставками и вышитой на груди золотой звездой с буквой «N» — эмблема Ноттингема.

— В чем дело? — наконец спрашивает она Клариссу.

— Простите, я слегка потеряла сноровку.

— Ты тренировалась летом?

— Я все лето провела в Канаде, ездила к отцу в Торонто, поэтому слегка отстала от девочек.

— Вопрос был в другом.

— Д-да, тренировалась пару раз в неделю. — Под пристальным взглядом тренера Кларисса опускает голову. — Может раз в неделю.

— Растяжка никакая, дыхание слабое. Готова поспорить, что ты все лето развлекалась, пила, курила, бегала на свидания с мальчиками и вообще не занималась спортом.

— Звучит классно, — говорю я. Девочки тихо посмеиваются, но миссис Кинни, как обычно, не реагирует на шутку.

— Твои проблемы мы обсудим чуть позже, Луи Си Кей, — отвечает она мне. Оценивающий, колючий взгляд пробегается по моему лицу, спускается ниже и задерживается прямо под спортивным топом — на моей талии. — Расскажешь нам всем смешную историю о том, как за это лето ты наела спасательный круг на животе.

Все внутренности тут же сжимаются, во рту появляется привкус жирных блинчиков со сладким сиропом, и к горлу подкатывает тошнота. Обняв себя ладонями за талию, пытаюсь спрятаться, потому что все внимание девочек теперь сосредоточено на моем животе.

— Ты больше не в команде, Кларисса.

— Но...

— Ты вытянулась в росте, а дылды нам не нужны. Ты слабая и потеряла сноровку. Мы готовимся к участию в штатном конкурсе, и ни у меня, ни у команды нет времени на то, чтобы делать очевидные замечания и заново учить тебя, как работать в позиции флайера.

Глаза Клариссы наполняются слезами, раскрыв пересохшие губы, она моргает в растерянности.

— Пара тренировок и она снова будет в форме, — заступаюсь я. Стоящая рядом Ви постукивает пальцем по моей спине, молча прося не спорить с тренером. Она права, это бесполезно, можно лишь отхватить лишний раз.

— Продолжаем тренировку. За эту паузу и за лишний круг пробежки по стадиону поблагодарите Клариссу. — Тренер Кинни хлопает в ладоши, призывая нас продолжать тренировку, но никто не двигается с места.

Чуть помедлив, Ви первой решается побежать трусцой в сторону дорожки, следом за ней постепенно подтягиваются остальные девочки.

— Для тебя нужно особенное приглашение, Беннет?

Качнув головой, я оглядываюсь на плачущую Клариссу и, сказав одними губами «мне жаль», бегу выполнять штрафной круг.

***

Слова миссис Кинни о том, что я потолстела сработали выстрелом в голову моей самооценке. Открыв «Гугл», я изучаю статьи на тему правильного питания, содержание которых и так знаю. В комментариях на форуме нахожу совет разнообразить рацион топинамбуром. Чем бы он ни был, он мне нужен.

Закрыв все вкладки, я встаю перед зеркалом и задираю футболку. Рельефный живот, который еще утром казался мне идеальным, теперь вызывает сомнения.

Я отказалась от ужина несмотря на то, что от запаха жареного стейка мой желудок призывно заурчал. Чуть спустив резинку спортивных штанов, щипаю себя за бок — тренер Кинни права, нужно работать больше. А еще перестать есть тайком шоколадные батончики, которые я прячу под кроватью.

Как-то я сказала Ви, что если бы стала капитаном группы поддержки, то раз в три недели обязательно бы устраивала читмил и водила девчонок в закусочную «Пинки-Милки» в тайне от тренера Кинни. Мы съедали бы по бургеру, следом мороженое и запивали все жирным молочным коктейлем. Это помогало бы не срываться, съедая по ночам шоколадки, после чего ругаешь и винишь себя за слабость.

Ну почему во все сладости в мире не могут добавлять мед, на который у меня аллергия? Тогда шансы на срыв сократились бы в разы. И черт возьми, какая же я слабовольная, потому что теперь могу думать лишь о том, как шоколад с нугой и взрывной карамелью тает у меня во рту.

— Слабачка и обжора! — Топнув ногой от безысходности и злости на саму себя, я выглядываю в окно — в комнате Сойера выключен свет, а значит он еще в автомастерской.

Сев на колени, я достаю из-под кровати коробку с батончиками и спешно пересыпаю шоколад в шоппер. Надеваю толстовку и спускаюсь на первый этаж.

— Я на вечернюю пробежку! — кричу я, надевая кроссовки.

— С шоппером? — спрашивает мама, выглядывая из гостиной. — Я думала, что мы посмотрим вместе «Аббатство Даунтон», — а затем добавляет шепотом: — думаю, Фелис будет приятно послушать речь с британским акцентом.

— Прости, сегодня без меня. На обратном пути хочу зайти в супермаркет и купить топинамбур. Ну, и еще заскочу в мастерскую к Сойеру.

— Топинамбур? — переспрашивает она. — Что ты будешь делать с ним, милая?

— Честно говоря, понятия не имею. — Пожав плечами, наспех чмокаю маму в щеку и выхожу за дверь.

Дорога до мастерской обычно занимает десять минут пробежки, но в этот раз я управляюсь за пять, потому что бегу быстро, наслаждаясь тем, как горят мышцы. Поворачиваю и уже вижу вывеску «Беннетс фикс» на одноэтажном здании, обшитым красным сайдингом. Один из въездов закрыт металлическим роллетом, а из-за второго на улицу падает свет.

Тяжело дыша, я прохожу внутрь. Здесь, как обычно, пахнет машинным маслом, бензином и резиной, а из радио доносятся рок-хиты восьмидесятых, еще ни разу не слышала, чтобы в папиной мастерской играла попса.

Сойер стоит спиной ко мне, согнувшись над двигателем машины без капота. Он крутит что-то гаечным ключом, а я не могу оторвать взгляда от напряженных мышц его спины. У меня пересыхает во рту то ли от бега, то ли от этой картинки и приходится прочистить горло, привлекая внимание.

Не выпрямляясь, он поворачивает голову, и пряди темных волос падают на лоб.

— Пялишься на мою задницу, Гномик?

Только не смотри туда, Райли, только не смотри на его задницу!

И все же я опускаю взгляд. Черт, никакой силы воли! Из заднего кармана его черных джинсов свисает серая тряпка, перепачканная машинным маслом, а прямо за ней самая сексуальная задница Нью-Джерси, а может и всей Америки.

— Хотела лечь пораньше, но вспомнила, что не усну, пока не увижу ее, — сарказм спасает меня от неловкости, а смех Сойера говорит о том, что он не заметил в этой шутке долю правды.

В безответной любви к другу единственное оружие, которым ты можешь спокойно пользоваться — это сарказм, прибавьте к нему шутки с подкатами и восхищением — и это моментально отведет от вас любые подозрения.

Переведя дух, я подхожу ближе, рассматривая додж. Он выглядит намного лучше, чем пару недель назад. Неотшлифованный корпус местами покрыт шпатлевкой, появилось левое крыло и стоит новая дверца с передней пассажирской стороны. Пока нет бамперов, фар и консолей, но еще немного и скоро машина будет как новенькая.

Папа забрал этот убитый додж за бесценок и отдал Сойеру для практики, сказал, что тот сможет забрать его себе, если приведет в чувства. Сойер занимается своей будущей машиной после закрытия мастерской, а заработанные деньги откладывает на запчасти, которые папа продает ему с большой скидкой.

Они с папой могут говорить об этой машине часами, даже не заметив, что все вокруг заскучали. Мне до безумия нравится, что они так близки. Когда нам было по двенадцать, родители Сойера и Зоуи развелись. Мой папа знал, что Сойер увлекается машинами, поэтому предложил ему прийти в мастерскую, чтобы тот помогал и немного отвлекся от семейных проблем. Мне казалось, что это временное увлечение, но нет, он горит починкой машин ровно столько же, сколько и музыкой, если не больше.

Хоть он и помирился со своим папой, а в прошлом году даже ездил вместе с Зоуи на День благодарения в Трентон, чтобы познакомиться с мачехой, Сойер говорит, что у него теперь два отца.

— Она выглядит намного лучше. Уже решил, какого она будет цвета?

— Черный, — отвечает он, и я тут же фыркаю.

— Что не так?

— Черный — это так скучно.

— А какой бы выбрала ты?

— Мой любимый.

— Я ни за что не покрашу машину в зеленый.

— Это не мой любимый цвет.

Цокнув языком, Сойер поднимает голову и демонстративно закатывает глаза.

— Я ни за что не покрашу машину в лаймовый цвет, Райлс, — он делает акцент на слове «лаймовый», хотя абсолютно уверен в том, что все оттенки зеленого имеют только одно название. Не понимаю, как можно не видеть разницы, ведь цвет лайма такой яркий, сочный, почти неоновый.

— Лаймовый додж, — произношу я с восхищением, которое Сойер совсем не спешит разделить со мной. — На самом деле я пришла не просто так.

— Знаю, — отвечает он, возвращаясь к работе. — Прибежала запыхавшаяся, ненакрашенная и пялишься на мой зад меньше обычного, на тебя это непохоже. В чем дело?

Он даже не подозревает, что часть шутки про задницу — чистая правда.

— Ты должен забрать это, — прошу я, похлопывая по висящему на плече шопперу.

Отложив гаечный ключ, Сойер выпрямляется и, достав тряпку из заднего кармана, вытирает руки. Он подходит, и мне приходится поднять голову, чтобы видеть его лицо. Я пытаюсь не задерживаться взглядом на рельефных мышцах, проглядывающихся сквозь прилипшую к его животу футболку, перепачканную пятнами. И стараюсь не задерживаться на выглядывающей из-под воротника яремной ямке, где кожа блестит от пота. Но выходит плохо.

Сойер вскидывает бровь.

— Так что у тебя там, Райлс?

— Кое-что, что я ни за что на свете не хочу отдавать, но нельзя, чтобы оно хранилось дома, потому что соблазн съесть слишком велик.

Он протягивает руку, но я не спешу расставаться с шоколадками. Это официально самое болезненное расставание в моей жизни.

— Гномик? — В его серых глазах отражается желание рассмеяться. — Черт возьми, да что там у тебя?

— То, что вредно и больше мне не нужно.

— Член Каллума?

Срываю шоппер с плеча и хорошенько шлепаю им по его животу, но Сойер даже не морщится, а только смеется.

— Все, срочно забери это.

Он заглядывает внутрь сумки, и улыбка постепенно исчезает с его губ, а между бровей ложится хмурая складка. Я знаю, о чем он подумал, поэтому тут же предупреждающе вскидываю ладони.

— Это просто способ не сорваться и не съесть все за ночь.

Положив сумку с шоколадками на крышу доджа, Сойер берет меня за руку и ведет к столу, заваленному кучей мелких запчастей. Надавив ладонями на мои плечи, мягко, но при этом требовательно, он заставляет меня сесть на скрипучий стул, а затем опускается на корточки и сцепляет пальцы в замок.

На его ладонях темные разводы, под ногтями собралась грязь от работы с машиной. Несмотря на это, я, как и всегда, прихожу в восторг от красоты его рук. Загорелые, сильные, с немного проступающими венами, и я совсем не буду против, если прямо сейчас он вдруг захочет коснуться моего лица или волос.

— Ты потерял лаймовую резинку, — говорю я, указывая на его запястье.

— Снимаю во время работы, чтобы не испачкать, — приподнявшись, он достает из переднего кармана джинсов силиконовую резинку-пружинку для волос и тут же надевает на запястье.

Прошлым летом папа сделал маме подарок на годовщину свадьбы и снял домик на юге Тахо, недалеко от пляжа Риган. Мама была в восторге, а вот я не разделяла ее радость, потому что это означало, что мы с Сойером не увидимся две недели — для меня этот срок показался вечностью. Сойер сказал, что будет скучать и стянул с моих волос резинку, сказав, что она будет напоминать ему обо мне и не давать совершать глупости. Хотя самую главную глупость он уже совершил — начал часто общаться со Стефани, которая липла к нему как пыль на черную синтетику.

А когда я вернулась из поездки, он разбил мне сердце, сказав, что серьезно влип в Стефани. Так что резинка не помогла, по крайней мере мне.

В любом случае, он не вернул мне ее. И несмотря на то, что прозрачный силикон уже заметно помутнел, Сойер продолжает носить ее на руке, как символ нашей дружбы.

— В чем дело, Райли?

— Говорю же, просто пытаюсь обезопасить себя от того, чтобы не съесть все за раз.

— Мне уже знакомы эти тревожные звоночки. Считай меня предателем, но я скажу твоим родителям, что, кажется, ты снова планируешь морить себя голодом до тех пор, пока не свалишься без сознания.

— Такое было всего один раз. Пожалуйста, не нужно делать из этого трагедию. — Ладони потеют, и я вытираю их о мягкую ткань спортивных штанов. — У меня просто был тяжелый день, а от стресса я всегда начинаю есть в два раза больше, особенно сладкое. Мне нельзя сейчас поправляться.

— Это выпускной класс, Райлс, весь год будет сплошным стрессом, как и следующий.

— Знаю. Я не забываю есть, просто отказываюсь от сладкого. Будь я диабетиком, ты бы меня поддержал.

— Но ты не диабетик. Ты не знаешь меры, и я сейчас не про твою любовь к сладкому.

Он прав. Я не умею вовремя останавливаться. Если начинаю есть шоколад, то могу за раз съесть половину запаса. Если сажусь на диету, то на самую строгую, от которой появляется слабость в теле и болит желудок. В прошлом году я грезила блистательным резюме для университета, поэтому сделала упор на учебу, дополнительные занятия и тренировки. Я чувствовала себя прекрасно, даже несмотря на то, что спала пару часов в сутки. Я была так увлечена гонкой с самой собой за звание лучшей версией себя, что забывала поесть. Казалось, все идет хорошо, несмотря на то, что близкие в один голос твердили, что я выгляжу как зомби.

Я сломалась в одну секунду, прямо во время выступления на футбольном матче Ноттингема против школы Клифтона. Я была флайером, Ви и Бренда подняли меня, держа на вытянутых руках. Рядом взмыла Кларисса, мы должны были взяться за руки, но ее ладонь вдруг начала рябить и уплывать все дальше. Лица зрителей на трибунах, свет прожекторов — все смешалось в смазанную картинку. Звон в ушах заглушил рев стадиона, в глазах потемнело, я прикрыла веки, а в следующую секунду проснулась в больничной палате.

Оказалось, я потеряла сознание, и только благодаря страховке девочек, не сломала себе шею. Доктор сказал, что у меня физическое истощение организма, плюс авитаминоз. Только тогда я, наконец, осознала, насколько далеко зашла. Меня до невозможности раздражает эта черта в самой себе. Не знаю меры ни в чем, включая чувства к Сойеру. Надеюсь, нельзя получить истощение организма от безответной любви?

— Ты ведь понимаешь, что я не отчитываю тебя, Гномик? — Сойер спрашивает это так осторожно, словно я буйный пациент психиатрической клиники. — Просто беспокоюсь. В чем дело на самом деле? Давай вместе поищем триггер.

Вздохнув, я сдаюсь.

— Клариссу выгнали из команды. А тренер Кинни сказала, что я потолстела. Совсем скоро выберут нового капитана команды, но Кинни ни за что не отдаст место кому-то со спасательным кругом на животе. Утром я ела блинчики с кленовым сиропом, да и летом налегала на шоколад и вишневую газировку больше обычного. Но я тренировалась, плюс утренние пробежки, мне казалось, что фигура в порядке...

Сойер усмехается, что заставляет меня нахмуриться.

— Ты в курсе, что нельзя с понимающим видом просить человека найти триггер и излить душу, а потом смеяться, как только он начинает говорить, придурок?

— Кинни — садистка и психопатка, если считает, что ты потолстела.

— Но она больше никому не сказала про спасательный круг на животе.

Сойер смеется уже в открытую, за что я толкаю его в плечо.

— Все знают ее манеру общения, Райлс, она либо мотивирует таким извращенным способом, либо ставит на место, когда кто-то перечит ей.

Я и правда получила замечание после неудачной шутки. Мне становится намного легче, но при этом я вспоминаю отражение в зеркале, из-за чего сомнение все еще горит в голове красной лампочкой.

— Спасательный круг, — повторяет он, качая головой.

— Знаю, что ты ненавидишь все эти девчачьи разговоры, но я сегодня смотрела в зеркало и показалось, что бока появились.

В ответ он награждает меня скептическим взглядом. С раздражением выдохнув, я подхватываю край толстовки и задираю, оголяя живот.

— Видишь?

Сойер с трудом отрывает взгляд от моего лица, улыбка постепенно сходит с его губ, пока он медленно опускает ресницы. От его взгляда кожу начинает покалывать, а мышцы живота напрягаются сами собой.

— Ты серьезно? — Он протягивает ладонь, но пальцы вдруг замирают в дюйме от моей кожи. — Руки все еще грязные.

Сойер молча спрашивает разрешения прикоснуться. Мне остается только кивнуть, потому что если у него грязные руки, то у меня и вовсе абсолютно грязные мысли.

Теплая, чуть огрубевшая после работы в сервисе ладонь, касается моей кожи, и я изо всех сил сдерживаю резкий вдох, стараясь дышать как можно ровнее.

— Райлс, — едва слышно произносит он, неспешно водя большим пальцем вверх-вниз вдоль моей талии, — ты права, у тебя невероятно толстые бока. Кошмар.

Рассмеявшись, я откидываюсь на спинку стула и опускаю толстовку. Сойер уже не касается меня, но кожа все еще горит в том месте, где только что была его ладонь.

— Прости за глупое нытье. Мне просто нужно было услышать, что все в порядке.

Сойер поднимается на ноги и тут же склоняется надо мной, в этот раз он уже не спрашивает разрешения перед тем, как обхватить ладонями мои щеки. Кончики пальцев невесомо касаются висков, забираются в волосы и скользят к затылку. Во взгляде нет и намека на улыбку, он даже слишком серьезен.

Ох, боже, обычно так начинаются все мои эротические сны.

— Хватит искать в себе минусы, — просит он тихим, но строгим тоном. — К черту чужую критику, нельзя понравиться и угодить всем.

— Это ужасно прозвучит, но мне правда хочется нравиться всем. Абсолютно всем.

— Так не бывает, и ты это знаешь.

Из всего окружения только Сойер знает, что у меня проблемы с принятием настоящей себя. Люди думают, что я лучше, чем есть на самом деле, а я хочу соответствовать репутации, которую выстраивала годами.

— Перестань видеть собственные плюсы как минусы и убивать свою индивидуальность. — Он подхватывает прядь моих волос и легонько дергает, намекая на то, что я сменила цвет волос из-за того, что с самого детства ненавидела насмешки о рыжем цвете. — Ты красивая, смешная, сексуальная черлидерша-отличница, которая читает дерьмовые книги.

— Ты сказал красивая и сексуальная? — с улыбкой повторяю я, пытаясь уйти от серьезной темы. — Мне нравится, когда ты говоришь мне комплименты.

— Я сказал, что ты читаешь дерьмовые книги. А еще у тебя бока толстые. И ты любишь самый уродливый цвет на свете.

— Покрасишь им машину, чтобы я тоже могла считать тебя сексуальным?

— Хорошая попытка, но нет, — поглаживая мою щеку большим пальцем, он приближается, чтобы чмокнуть меня в нос, и я едва сдерживаюсь, чтобы не приподняться на стуле, тогда будет вероятность, что Сойер промахнется и попадет прямиком в мои губы.

Со стороны входа слышатся шаги.

— Сойер, ты здесь? — раздается голос Мишель.

Ну конечно, они ведь собирались встретиться. В этот момент у меня внутри словно гасят свет.

— Да, — отвечает он, не отводя от меня взгляд. — Я могу отменить все, если ты вдруг...

— Нет-нет, — я вскидываю ладони. — Я пришла только отдать шоколад, а в придачу еще и получила моральную поддержку. Так что я в плюсе.

— Райлс.

Ох, черт, наверняка Сойер думает, что я поникшая из-за слов Кинни, а не из-за того, что губы Мишель сегодня могут получить то, о чем я мечтаю уже очень давно.

— Мне пора, нужно заскочить в «Костко» и купить топинамбур.

— Топинамбур? — озадаченно повторяет он.

— Да, почему все переспрашивают? Все в порядке, мне просто нужно было немного поныть. — Обхватив пальцами его запястья, я отвожу его руки от своего лица и встаю со стула.

Мишель взмахивает в приветствии, и я машу в ответ. Под ее расстегнутым блейзером виднеется топ лаймового цвета, и от этого моя приветственная улыбка становится лишь шире.

— Отличный выбор. — Проходя мимо, я указываю на топ. — Это его любимый цвет.

— О, правда? — Она касается кончиками пальцев круглого выреза на груди.

— Да-да. — Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Сойера, который лишь с улыбкой покачивает головой. — Его возбуждает лайм.

***

Несмотря на то, что у Сойера свидание с Мишель, я возвращаюсь домой в хорошем настроении. Разговор слегка отрезвил меня и пошел на пользу.

Папа в гостиной заснул прямо перед телевизором, мама на кухне громко разговаривает по телефону, и я заглядываю на секунду, чтобы помахать рукой и отметиться, что пришла до начала комендантского часа, за нарушение которого меня еще ни разу не ругали.

Дом — самое безопасное место на земле, где у нас с родителями выстроено тотальное доверие. Хотя когда я начала встречаться с Каллумом, папа стал переживать. Каллум ему не нравился, да и вообще не уверена, что ему хоть когда-нибудь угодит мой выбор.

Узнав о начале наших отношений, мама сразу отвела меня к гинекологу, где мне выписали противозачаточные. Я их не принимала, ведь мы с Каллумом всегда пользовались презервативами. Учитывая то, сколько у него было девушек, я хотела получить от него справку, что он чист и не подарит мне венерический букет. Но он так и не дошел до врача.

Заметив свет из-за приоткрытой двери в комнату Фелисити, торможу и стучусь перед тем, как заглянуть внутрь.

Лежа в кровати, Фелис читает книгу под тусклым светом прикроватной лампы.

— Ты так зрение посадишь. — Я указываю на выключатель света. — Включить?

Поджав губы, она качает головой.

— Тогда уют пропадет.

— Тебя сегодня точно никто не обижал? — спрашиваю я, присаживаясь на край кровати.

Фелис тут же трясет головой, и я почему-то не верю ей. Закрыв книгу, она молчит, потирая шею над воротником сорочки, материал которой кажется грубым на ощупь. Таким, после которого слегка натрет кожу, и ее будет щипать в горячем душе.

— Я не нравлюсь твоим подругам, да?

— Это не так.

— Ви смотрела на меня так, что мне стало стыдно просто от того, что я существую.

Раскрыв рот, я делаю глубокий вдох. Боже мой, пока я сегодня за столом болтала с подругами о намазанных «Нутеллой» членах, Фелисити молча переживала сущий кошмар. Мне становится стыдно за то, что я даже не заметила этого.

— Боюсь представить, как тебе сложно здесь. И то, что ты рассказала о буллинге в твоей школе... это ненормально и страшно, мне жаль, что ты прошла через издевки. Но ты не должна никому позволять заставлять тебя думать о себе плохо. Понимаю, как это сложно, у меня у самой с этим проблемы.

— У тебя? — удивленно переспрашивает она.

— Ну конечно. Я постоянно переживаю, что обо мне подумают плохо.

— Ни за что не поверю, что кто-то может подумать о тебе плохо. Ты ведь красивая. Оглянись, у тебя же идеальная жизнь, как в кино.

Моргнув, я касаюсь пальцем своей груди, а затем усмехаюсь.

— Идеальная жизнь? Может со стороны так кажется, но на деле это далеко не так.

— Сегодня одна девочка сказала мне перед уроком, что я живу дома у королевы школы. Ты в группе поддержки, твой парень капитан футбольной команды, квотербек, да еще и красавец. Все как в классическом кино.

— Бывший парень, — поправляю я.

— И твой бывший парень чуть ли не дерется из-за тебя с твоим другом. У тебя есть подруги, хорошие отношения с родителями, они доверяют тебе и отпускают вечером гулять...

— Стоп-стоп, — перебиваю я. — Что значит он чуть ли не дерется с твоим другом? Каллум и Сойер?

— Мне в библиотеке по ошибке выдали учебник по углубленной органической химии, вместо неорганической, и я пошла менять его прямо во время урока. Рядом с парковкой увидела, как ребята разговаривают на повышенных тонах, Сойер сказал, чтобы Каллум держался от тебя подальше. Они начали толкаться, но их быстро разняли.

Прикрыв веки, я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить просыпающуюся злость. Сойер не продержался без конфликтов даже чертов день.

— Дерьмо. Учителей рядом не было?

— Нет.

— Спасибо, что рассказала.

По пути в комнату я пишу Сойеру смс: «Ты помнишь о том, что находишься на испытательном сроке у директора? Что произошло сегодня между тобой и Каллумом на парковке?».

Упав спиной на кровать, я постукиваю по покрывалу сжатым в ладони телефоном и смотрю в потолок, пересчитывая фосфорные звездочки, которые мама наклеила, когда мне было лет десять. Точно знаю, что на потолке их ровно тридцать две штуки, но успеваю убедиться в этом трижды перед тем, как приходит ответ.

Сойер: ?

— Серьезно? — спрашиваю я вслух у экрана и печатаю ответ.

Райли: Я буду задавать этот вопрос снова и снова, пока не ответишь. А еще скажу Мишель, что ты гей.

Он мгновенно читает и тут же печатает.

Сойер: В классе шептались о вашей стычке. Я решил предупредить его, чтобы держался от тебя подальше.

И тут меня как током прошибает: а вдруг Каллум рассказал Сойеру о нашей последней ссоре в день расставания? И если не сейчас, то он может сделать это в другой раз.

Райли: Я ни за что на свете не хочу, чтобы ты вылетел из школы из-за меня.

Сойер: Если вдруг вылечу из школы, то не из-за тебя, а из-за своих действий. Не надо брать на себя ответственность за мои поступки, Гномик.

Райли: Но я первая вспылила, ты же меня знаешь. Не трать на Каллума время. Он того не стоит.

Он пишет дольше обычного, и я с волнением жду ответ.

Сойер: Мне плевать, кто первый начал. Брайт провокатор. И так уж случилось, что я всегда на твоей стороне, даже если ты будешь абсолютно неправа. Я готов убить его просто за то, что он испортил тебе и без того паршивый день.

Сердце в груди тяжелеет, больно и гулко ударяясь о ребра.

Затаив дыхание, я дважды перечитываю сообщение.

Райли: Сойер?

Сойер: Райли?

Пальцы сами пишут ответ, прежде чем я успеваю подумать:

Райли: Я люблю тебя.

Прикусив ноготь на большом пальце, я, не моргая, смотрю в экран телефона. Сообщение прочитано, но Сойер ничего не печатает в ответ. Эта пауза длинною в несколько секунд кажется мне вечностью.

Решаю обезопасить себя от нервов и использую прием сарказма безответной любви, добавляя:

Райли: Но твою сексуальную задницу все равно люблю больше.

Проходит около минуты, прежде чем приходит новое сообщение.

Сойер: Готов поспорить, если я покрашу ее в лаймовый цвет, у тебя напрочь снесет крышу.

Райли: Уже!

Поставив телефон на блокировку, я сжимаю горящие щеки прохладными ладонями. Идиотка! Ну какая же я идиотка. Конечно же, мы не раз говорили друг другу «люблю тебя», но именно сейчас мне стало до жути неловко. Сейчас это было настоящее «люблю», не в стиле: «спасибо за то, что помог мне с рефератом, я люблю тебя».

Телефон вибрирует снова, и я с опаской заглядываю в экран.

Сойер: Эй, Райлс?

Райли: М?

Сойер: Как там топинамбур, купила?

Рассмеявшись, отправляю ему стикер с Гомером Симпсоном, который кричит «Уходи!».

Сойер: Кстати, и я тебя.

После такого сообщения я должна парить над землей от счастья, но настроение портят мысли о Каллуме. Я слишком сильно боюсь, что, разозлившись, он мог сболтнуть лишнего. И затянутый ответ Сойера на мое «люблю» только сильнее подпитывает страх. Надо будет поговорить завтра с Каллумом.