Это происходило быстро и без лишних слов. Лида схватила Надю за волосы и отвешивала ей пощёчины с размаху.

- Не закрывайся от меня, сука! Целовать моего мужика! – Она дёрнула девчонку за руку, которой та пыталась защитить себя от ударов по лицу. – Ты, блять, охуевшее говно, знай своё место! – Удар пришёлся по носу. – Хули ты, блять, даже свой ебучий голос подать не можешь?!

А Надя и не могла. Привычка. Когда такое происходило дома, она закрывалась и не издавала ни звука. Ещё и чувствовала себя виноватой во всём, что случилось. И потому удары она выносила очень стойко. Ну, не впервой же. Больно, но... что тут отрицать, целовалась с чужим мужем.

- Говори, блять! Какого хуя?! – Лида прекратила лупить Надю по лицу только потому, что у неё заболела ладонь.

Девчонка на кровати получила удар в живот и согнулась от глубокой боли. Но заплакала только тогда, когда увидела, что Лида с ненавистью схватила лежащий на столе телефон и с размаху отправила его в стену. Судя по короткому «кряку», для телефона это стало фатальным. Хорошо, что Надя не успела к пишмашинке привязаться – Лида дважды приложилась литерами и кареткой по столу, буквы разлетелись в разные стороны, что-то жалобно звякнуло. А вот от разорванной тетради со стихами девчонка вошла в свой собственный режим, который знаком только ей. Можно охарактеризовать его как полное и абсолютное молчание. Спокойствие. Тишина. Всё перестало существовать. Мать... то есть Лида – это как мельтешащие картинки. Крики, вопли, ор. Клавиша «Л» на полу у стола. Губы горят, но не от любви, конечно. Нос больно. Щёки огненные. Глаза щиплет. В животе чёрная дыра. В голове гул.

Неизвестно, сколько вообще времени прошло, что происходило, Надя зависла в своём состоянии. Дома это всегда помогало. Только краем уха слышала, как в комнату ворвался Макс. Ругань перешла в новую грань и стала ещё громче, ещё обиднее. Они грызлись будто бы насмерть. Парень, кажется, брал вообще всю вину на себя... Эх, благородно. Весь шум уехал в коридор и там продолжился. Посторонние шумы. Что-то разбилось. Лида постоянно приговаривала «я так и знала!». Пару раз даже донеслись фразы Макса, что жёнушка так-то сама предельно хороша. И на работе она пропадала, и с кем-то даже заигрывала. Эмоций ей захотелось, видите ли.

Градус насилия в этой семье рос с каждой секундой, никто не хотел уступать. Надя мысленно поставила на Макса, хотя ярость Лиды заглушить практически невозможно. Это уже не крики – невнятные вопли, едва различимые слова. Она ему говорит что-то про его малолеток, а он ей припоминает по фактам, что и когда случилось. Наде даже немного обидно стало за Макса – это же сколько раз она забывала ему что-то подарить на какое-нибудь четырнадцатое февраля. Он ведь сообщал ей об этом. Прямо говорил, что его не устраивало, но кто же его слушал. На неизвестной минуте неопределённого момента посреди воплей раздалась такая громкая пощёчина, как выстрел, что всё прекратилось. Только тихий низкий голос Макса что-то сообщал. А Лида молчала. И среди этого всего чётко выделилось сказанное громче всего остального «я никогда не поднимал руку на девушек, но ты совсем края потеряла». И, кажется, следом уже тише было сказано вроде «тебе удалось». Что удивительно, ведь Макс никогда не поднимал руку на Лиду. Но не в этот раз.

Всё так резко затихло, что Надя готова была сама встать и проверить, живы ли вообще её соседи. Но живот сильно болел, да и голова гудела, что встать трудно. На глаза периодически попадались обрывки дневника, разбитые клавиши и сломанные литеры. Машинку-то ещё купить можно будет, они всё-таки часто попадаются, даже если уже не производятся. А вот дневник со стихами собрать... вот от него больнее всего. Только сейчас Надя относительно пришла в себя, если так можно назвать это состояние. Побои – это дело даже не такое страшное, заживёт, раньше такое бывало, сейчас даже недолго. Вот то, что обидно – это словами не передать. Могла бы молчать об этом, никто бы и не узнал. Решила не врать, называется. И всё равно это лучше, чем жить с мамой.

В дверь постучали, в комнату вошла мрачная расстроенная Лида. Тихо и осторожно она присела рядом с лежащей на кровати Надей, но девчонка всё равно закрылась от возможных ударов. Рефлекс.

- Надя, ты будешь побои снимать?

Вот меньшее, о чём она думала в этот момент.

- Нет.

- Почему? – Обречённо вырвалось у Лиды. – Я тебя отпиздила.

- Пройдёт.

Взгляд девушки упал на разорванную тетрадь, на те слова, которые она сама себе выписывала и запоминала для будущей песни. На разбросанные как попало кривые литеры и рычаги, на клавиши. И на разбитый телефон. Подняла его и безуспешно пыталась включить. Его-то новый можно купить, да только...

- У тебя было в нём что-то важное, да?

- Было.

- А... ещё где-нибудь?

- Нет.

- И стихи там тоже были?

- Были.

Лида продолжала бессмысленно нажимать на кнопку включения у телефона, будто чудо всё-таки произойдёт однажды. Она знала, что очень зря вспылила. Избила свою тихую соседку, которой и без того не очень приятно жилось. Что если бы Макс сам ей не позволил, она бы с ним не целовалась. Он ведь мог дистанцироваться и отрезать, но нет. И они оба в этом виноваты. Вся ситуация произошла только потому, что они вместе сработали неправильно. Он был слишком обижен, а она не замечала очень многого возле себя, воспринимала все его старания как воздух – обязаны быть, иначе никак. А в ответ она просто позволяла любить себя, такую исключительную. Забыла, что надо и от себя что-то давать. А тут Надя, которая видела в нём поддержку, которая ему благодарна за всё, даже за простые объятья. Которая доброты в своей жизни видела так мало, что очень сильно ценила её. И расстраивалась, если кто-нибудь её хвалил, потому что не знала, как справляться с этой добротой.

Девушка подобрала с пола разорванный дневник и сложила в уцелевшую твёрдую обложку все страницы, пусть и вперемешку.

- Надь... - Лида протянула руку, чтобы погладить девчонку по руке, но Надя только сжалась. – Я знаю, что одним словом ничего не вылечить... Прости меня.

Она ничего не ответила. Но села на кровати совсем рядом с девушкой и взяла её за руку.

- Надь, я же тебя отпиздила, а ты ещё...

- Это же не значит, что тебе сейчас не больно.

- Я тебе всё разъебала...

- Ты всё равно лучше мамы.

От этих слов Лиде даже жутко стало.

- Ты меня прощаешь?

- Прощаю.

Меньше всего Лида ожидала сейчас, что Надя обнимет её. И от этого ей стало ещё более горько. Ведь она лупила девчонку со всей силы, ни капли не жалея. Сломала всё, что ей дорого, а в ответ Надя обнимала. А после фразы «спасибо, что не отвергла мои обнимашки» Лида расплакалась. Ещё больше в этот момент поняла и одиночество Нади, и её безысходность.

Когда Макс вернулся, Надя с Лидой сидели на кухне и тихо пили чай. Да, обе печальные и обе друг перед другом виноватые в разной степени, но всё же. Парень тоже остыл после конфликта. Привёз большую упаковку пирожных с заварным кремом и бутылку красного полусухого вина. И Лида с порога сказала ему то, что так-то нужно было сказать друг другу уже давно:

- Давай поговорим спокойно, я не хочу терять наши отношения. Я люблю тебя.

- И я тебя люблю.

- Мои любимые пирожные... а я ведь... твоих даже не знаю.

- Ничего страшного.

Сначала они ушли в комнату, но скоро оттуда вышла Лида с бокалом вина в руках и тремя пирожными на картонной крышке от упаковки. Принесла это всё Наде на кухню.

- Это тебе. Надеюсь, ты любишь такие.

- Я не знаю, я их не пробовала никогда...

- В общем... - Лида виновато опустила взгляд. – Мы что-нибудь придумаем. Я принесу тебе телефон. Обещаю. И... машинку. И стихи. Хорошо?

Надя ничего не ответила, только коротко кивнула. Вино она в одиночестве выпила, а вот к пирожным так и не притронулась. В своей комнате легла на кровать и тихонько выплакалась в подушку. По совету Гриши обняла одеяло, и это действительно немного помогло. Правда, стало морально даже больнее – приходится обнимать одеяло, а не подружку или парня. Денис как парень не рассматривался.

Проснулась девчонка среди ночи, так одеяло из рук и не выпустила. Пошла в туалет и удивилась, что свет на кухне ещё горел. Как вышла из туалета, застала сидящую на табуретке на кухне Лиду. И она явно ждала, пока Надя выйдет из комнаты.

- Я тут... в общем, Надь, прости. – Она протянула ей дневник. Склеенный, весь в цветных сердечках из каких-то наборов, чего раньше на нём не было. – Я всё собрала. Конечно, он никогда не станет прежним, но я надеюсь, что... - По её щеке скатилась слеза и упала на домашнюю бежевую футболку. – Что я всё сделала, как надо. Телефон мы тебе завтра купим, ага?

- Спасибо...

- Надя, спасибо ещё говоришь, я тут всё прочитала, пока клеила и... - Лида едва заметно улыбнулась. – Получается, залезла тебе в душу. Я сочинила припев. По твоим словам. Хочешь, сыграю тебе?

- Но сейчас же три часа ночи!

- Ой, да ебись они в рот! Ну так хочешь?

- Хочу. – Наде неловко от этого стало.

- Я тогда за гитарой схожу. И ты приходи.

Через пару минут обе сидели на кухне, Лида разместилась с гитарой, немного настроила её, что-то небольшое для пробы сыграла.

- Честно, Надь, я волнуюсь даже. Но мне так хотелось это запечатлеть. Твои мысли, и чтобы при этом звучало как рок для девочек. Чтобы это было ближе к тебе. Поэтому...

Я просто хочу быть счастливой...

Найти своё место в пугающем мире,

Я не знаю, как жить и быть сильной,

Почему же так сложно оставаться собой до конца...

Оставаться собой до конца-а-а-а...

Для Нади песня по её собственному тексту и словам звучала как что-то настолько невероятное, что её пробило на слезу. Да и само исполнение от Лиды этому способствовало – девушка прочувствовала тему на себе. Смогла голосом и игрой передать внутренний мир Нади.

- Это волшебно... классно так... - А у самой слёзы бежали.

- Всё будет хорошо. Обещаю.