Вернувшись к себе, Анхит с удовольствием отметил перемены в обстановке. Его слуги знали вкусы господина — темно-зеленый и сиреневый в отделке, тонкое переплетение цветов и длиннохвостых птиц на плотных занавесях, закрывших широкие окна от слишком яркого солнца, блики воды в хрустале и серебре чаш с цветами. Гибкие стебли, темно-фиолетовые звездочки — аконит. Яд и красота — легкая, невесомая.

Анхит сел у стола, распустил волосы, вынув заколку из темных прядей. Они легли на спину тяжелой волной, перетекли плавно на плечо. На столе свиток запечатанный. Он развернул золотистый гладкий лист, прочел. Правитель Трех Рек Таро просит о встрече. Анхит задумался. Принял ли его уже Клахан-Моан? Не будет ли чересчур дерзко вести разговор с тем, кто и не союзник вовсе, а скорее наоборот. Союз Трех Рек и Серебряной Гавани трещит по швам, Таро не может не понимать. Значит, будет предлагать договариваться? Но Анхит не имеет влияния ни на Клахан-Моана, ни на Наронга. Тогда, о чем хочет говорить с ним? Невежливым будет отказываться. Но и беседовать стоит только в присутствии кого-то из Серебристой Гавани, из людей Правителя. Так, чтобы тот видел встречу, и все видели — Высокий Дом не ведет переговоров за спиной семьи своей невесты. Мальчик Кейсо подойдет. Госпожа Кими обещала прислать его, как только он выслушает ее, но в согласии не сомневалась.

Вечер заглядывал в окна, и дневная жара сменилась свежей прохладой. Перистые облака в небе окрашивались нежно-розовым в лучах закатного солнца, погружающегося в темные волны на горизонте, чья линия казалась удивительно четкой, почти режущей. Снизу, от подножия утеса доносился неясный шум города, где начиналась веселая вечерняя жизнь, переходящая в бурную ночную. Огни цепочкой загорались вдоль побережья. На крутой верхушке утеса, выступающего из волн, окутывающегося белой пеной, похожего на клык морского чудовища, горел огонь на высокой башне маяка. Огни других маяков отмечали опасные места и входы в бухты и гавани, откуда доносились крики сотен глоток и взрывы хохота — матросы и торговцы гуляли, отмечая прибытие в Серебряную Гавань.

Слуги накрывали к ужину. На сегодня визитов не предполагалось. Клахан-Моан ждал его завтра с утра. Насчет Таро Анхит пока не решил, но и ужинать в одиночестве в чужом доме было скучно. Девочка, присланная из внутренних покоев, тихонько наигрывала на тао у окна. Нежные звуки переплетались с журчанием воды в близком бассейне

— Мальчик от госпожи Кими прибыл, высокий, — слуга склонился у дверей.

— Хорошо. Позови его, — Анхит невольно обрадовался. Какая-никакая, но все же компания, развлечение.

Мальчишка вошел также, как и в прошлый раз, бесшумно, с текучей, чуть ломкой грацией. Замер после плавного поклона перед поднявшимся ему навстречу Анхитом. Тот мог рассмотреть его внимательнее, чем в покоях у госпожи Кими. Забавный мальчишка, изящный, строгий, и в то же время есть в нем какая-то тягучая мягкость. В завитках льняных волос чувствуется особенно отчетливо.

— Тебя хорошо устроили? — он протянул руку, коснулся подбородка, приподнял, заглянул в лицо. Глаза в тени ресниц, как листва, пронизанная солнцем, чистые линии щек, тонко вылепленного носа, выреза ноздрей и изгиба сомкнутых губ, слегка сведенные брови, но выражение на лице непроницаемое, спокойно-ласковое. На скуле темное пятнышко родинки и в уголках губ привычная улыбка. Чем-то действительно неуловимо похож на Эру, или кажется только. Одежда все тех же цветов — голубая и белая. Анхиту это на руку — пускай все думают, что рядом с ним человек Клахан-Моана. Так спокойнее всем.

— Да, высокий, — мальчишка смотрел чуть настороженно. Комнаты для слуг не везде одинаковы, но не ему выбирать — где жить, хоть и свободен. Что ж... Сам судьбу свою выбрал. Отступать поздно

— Поужинай со мной, — Анхит отошел к столу, присел на скамью. Полы домашней свободной одежды легли на полу темно-зеленой волной. Мальчик нерешительно шагнул вперед. Заметно было, что удивлен, но вида старается не подавать. Очень старается. И все же съел кусочек лепешки в меду и глоток вина сделал. Понимал, что к чему. Теперь они связаны. Слуга ест хлеб своего господина, и не может уйти, если тот не отпустит по доброй воле. Но тех, кто хотел уйти редко удерживали. В доме должны оставаться верные люди.

— Расскажи о себе.

— Я родился на побережье. Потом попал в сады Вишневого Дома. Родители привезли.

— Кто тебя учил?

Мальчик назвал имя. Анхит вспоминал. Да, был такой. Ничего особенного, но откуда тогда такая своеобразность в жестах, в манере держаться и затихать невидимкой, сливаясь с окружающей обстановкой? Непривычная выучка. Так других учили, а ведь он — свободный, как настаивала жена Правителя.

— Родители твои... Живы?

— Они мертвы, высокий. Я слышал про пожар в деревне. Никто не выжил.

Что ж, тогда война прокатилась по всей земле, почти до границы с Тремя Реками. Перешеек с крепостью Трех Сестер только и успел ощетиниться в ожидании нападения, но Наронг отступил. Не хотел Серебристую Гавань у себя за спиной оставлять. Его флот был слишком мал и успел уйти в тайные бухты на западе, когда Клахан-Моан вывел корабли в море. Могли и не выжить родные. Если бы выжили, искали бы мальчишку.

— Ты помнишь пожар в Жемчужной Бухте?

И невольно вздрогнул — так мгновенно посерело лицо Кейсо. Губы шевельнулись в попытке вздохнуть, и взгляд... словно он и сейчас пожар тот видел и крики людей, доносившиеся из огня. Анхит спохватился. Не хватало ему здесь обмороков.

— Не рассказывай, если не хочешь.

— Я плохо помню, высокий. Помню, что было больно... Очень... Боги...

Анхит пожалел, что задал вопрос. Слов госпожи Кими он не забыл, что мальчишка обгорел при пожаре, но столько лет прошло. Хотя самому забыть невозможно было. Вспомнил, как ударил Наронга. Впервые ударил прямо по насмешливой улыбке после слов его: «Я думал ты сильнее. Ошибся». И вид крови на его смеющихся губах удовольствие доставил, которое тут же омерзением сменилось — к себе, к нему — не разберешь, а тот продолжал смеяться, и что-то звериное в его смехе слышалось.

— Хорошо, оставим это, — Анхит посмотрел в окно на темное небо. Кейсо рассматривал его незаметно. Там, у госпожи Кими не решался глаз поднять, хотя и замечал многое.

— Говори, о чем хочешь, — Анхит провел рукой по лбу, отгоняя тяжелые мысли. — Боги... Ты сказал — боги... Тебе рассказывали, куда ушли старые боги?

— Я знаю эту сказку. Но у нас в деревне говорили иначе.

— Как же?

— Рассказывали, что когда пришли драконы, боги вели себя так, как будто их и вовсе нет. Они сбежали, потому что драконы оказались сильнее. И с тех пор они никому не нужны — ни старые, потому что не могли помочь, ни новые, потому что не известно — смогут ли, если беда придет вновь. Поэтому и нет у нас ни старых, ни новых богов. Только люди и их дар.

— На востоке считают иначе. Там статуи из полупрозрачного полированного камня, темного и светлого, охраняют сады и дворцы. В Тайе верят в духов и призраков, и в то, что мертвецы оживают. А ты — веришь?

— Я хотел бы верить, но думаю, им тоже не до нас, как и старым богам, — Кейсо смотрел вежливо из-под длинных ресниц, а в голосе непонятная грусть, и капризные пряди на лоб падают, острую тень на щеку отбрасывают.

— Завтра я буду смотреть корабли. Поедешь со мной в гавань?

— Как скажете, высокий. Для меня честь служить вам.

Закат предвещал такой же жаркий завтрашний день, но Анхит любил и легко переносил жару. В исходе разговора с Клахан-Моаном он не сомневался. Тот еще в письме говорил о новых «тарнах». А верфи Высокого Дома готовы были выполнить заказ на определенных условиях. И Наронг тоже ждал, набравшись несвойственного ему терпения. Но теперь он мог позволить себе ждать.

Слуги зажгли огонь в светильниках и лампах. Причудливое переплетение лоз и водорослей из темной бронзы. Грубоватая красота в линиях вышла из-под руки мастера, но Анхит ценил и такие вещи, даже если они казались непривычными на первый взгляд.

— Лето закончилось, — Анхит сам не понял, почему сказал об этом. Присутствие мальчишки как-то расслабляло, успокаивало. Он давно не беседовал ни с кем о том, что в сердце иногда под серым пеплом вспыхивало — редко себя свободным чувствовал. Разве что с корабелами, кормчими на своих судах. Но с теми о другом говорил всегда.

— Мне нравится зима, — тихо произнес Кейсо. — Небо зимой прозрачное, а летом — выгоревшее, как глинистая земля виноградников. И зимние шторма люблю слушать.

— Я не люблю шторм. В шторм корабли стоят в гаванях, как беспомощные домашние птицы. А они должны летать по волнам и в паруса-крылья ветер ловить.

Сдержанный вздох и взгляд, будто издалека, оттуда, где до неба взметаются брызги, сорванные с верхушек крутых валов, атакующих неприступный берег. Вот кому, значит, в радость был минувший шторм.

— Ты хочешь спросить меня? Спрашивай...

— Вы знаете имена, высокий. Почему у нас в Вишневом Доме были другие названия для всего?

— А разве все ветра говорят одинаково? Слушай сам. Шорох песка в дюнах, скрип старого осокоря над рекой, шелест тростника в речных заводях, перезвон капель по водной глади... Каждый слышит свое. Вишневый Дом был один из старейших Домов, он давал имена, а другие изменяли их на свой лад, когда мир стал слишком большим.

— Как и Высокий?

— Высокий Дом учился в его садах тогда, когда нас еще было слишком мало.

— Вишневый Дом отдавал дар...

— Да. Они умели отдавать. Не отдавать даже — делиться, чтобы зажечь искру в других. Немногие в других Домах сохранили эту способность. Высокий Дом пробуждает, но не отдает. И пробуждает он вовсе не к жизни. Поэтому Вишневый Дом и был уничтожен. Они умели только отдавать. А людям больше не нужен дар.

— У меня нет его.

— Бывает и так, но, если тебя взяли в сады, значит, у тебя он был. Тебе просто нужно вспомнить. Проснуться однажды и вспомнить.

— Я пытался, но не могу. Госпожа Кими и госпожа Леия пытались помочь.

— Ты близкий человек госпоже?

Мальчишка покраснел, взглянул растерянно. Анхиту неожиданно стало весело. Он и представить не мог, что получит такой подарок в первый же день приезда в Серебристую Гавань. Подумалось, неужели дочь Клахан-Моана не взглянула на мальчишку, который вырос у нее под рукой. Хотя красивых лиц много. А этот — всего лишь один из многих.

— Ты забавно смущаешься, — Анхит смотрел внимательно, отмечая замешательство мальчишки. Видел, как дрогнуло тонкое запястье, схваченное чеканным браслетом с бледно-зелеными прозрачными камнями, впаянными в легкий серебряный узор, хотя во всем теле та же спокойная алертность. Украшение — не человек. Кто же учил тебя, мальчик? — Но я должен знать о людях, которые мне служат, все. Больше, чем все. Лучше расскажи сам.

— Я не близок с госпожой. Но она всегда была добра ко мне и ее братья тоже. Поэтому я не сомневался, когда мне сказали о вас. Я многим обязан ее семье. Всем, что у меня есть...

— Если тебя попросили об услуге, и ты согласился, считай, что твой долг выплачен. Какой бы незначительной эта услуга ни была.

— Да, господин.

Он опустил ресницы. На миг лицо будто исказилось недобро. А может, это тени от огней в лампадах, пляшущих под порывом вечернего ветра, пахнущего солью и водорослями, шутку сыграли. Но спустя мгновение глаза в мягком свете смотрели по-прежнему ласково и непроницаемо и мерцали едва уловимо золотисто-зелеными искрами. Что ж, Анхит не мог не признаться себе, что испытал интерес. Впервые за долгие годы.