Саторо Сатояма

Время шло, и память восстанавливалась небольшими фрагментами. Она вспоминала только хорошее — это радовало, но навязчивая мысль, что однажды вспомнит и все остальное, преследовала каждый день.

Я ежедневно приходил к ней, водил в рестораны, покупал все, что только пожелает, лишь бы видеть ее счастливой. Мы проводили много времени рядом, даже иногда ее мама предлагала зайти и выпить кофе, но зная отношения отца — всегда отказывался.

Сердце матери Мизуки оттаяло быстро. Наверное, посочувствовала мне, как и многие. И я хвалил небеса, за то, что спустя столько плохого, во мне увидели светлого человека. Никто не безгрешен, и все совершают ошибки, главное — научиться их признавать и исправлять.

Дни перетекали из одного в другой. Трудясь над картиной для выставки, я мало спал, стал замечать сильную усталость, тело выдыхалось быстрее, чем заканчивались сутки. Но что не сделаешь ради того, чтобы осчастливить любимую. А скоро еще и Канеки возвращается из длительной командировки, обещал заехать, посмотреть результат.

Декабрь все больше пробирался в город, охватывая улицы праздничным настроением. Из всех колонок играло "Merry Christmas", не хватало лишь снега. Люди все больше кутались в теплую одежду, натягивая шапки и оборачиваясь в шарфы. Мое сердце наполнялось теплящимися ожиданиями, что именно в следующем году жизнь наладится. А вместе с тем я обрету свободу и буду не только любить, но и буду любимым.

Каждый раз, смотря на стену, увешанную рисунками Мизуки и совместными фото с университета, понимал — она показала мне, что такое любить по-настоящему. Что значит отдаваться без остатка, не надеясь на взаимность и лучший исход. Безумно благодарен ей за это.

Почти сразу после того, как Мизуки вернулась к родителям, я начал работать над заказами, что ждали своей очереди. Хотелось дать девушке все самое лучшее, а для этого нужны деньги. Многие хотели картину просто для интерьера, но иногда выдавались и интересные спецзаказы. Например, от людей с высоким статусом, которым нравились мои работы. Они задавали тему посложней и надеялись на талант, вдохновение, энтузиазм к рисованию и индивидуальный стиль.

За прошедшие годы понял, что именно это приносит мне удовольствие. Когда краски и кисти оказываются в руках, мир будто замирает. Погруженный в иную реальность, где существуем лишь я, холст и краски, готов рисовать без устали, не наблюдая за временем. Пару раз из-за такого Мизуки дулась, потому что опаздывал на встречи с ней.

После нашей последней прогулки она почти силком затаскивала меня на ужин, но я вежливо отказался, ссылаясь на работу, которой и правда было много. Но госпожа Маруяма не отпустила без контейнеров с едой. Иногда она делала так втихаря от отца, не желая нарваться на его гнев. Мне начало казаться, что мои щеки округлились от количества вкусной домашней стряпни, но это только радовало. Обо мне заботились, а большего и не надо.

Телефон завибрировал, пытаясь улизнуть со стола, пополз к краю. Вытерев руку об тряпку, принимаю звонок от друга.

— Как дела, Ромео? — весело протягивает Канеки.

— Не жалуюсь, зачем звонишь?

— Я у твоего дома, пришлось вернуться раньше. Зайти или сам спустишься?

— Поднимайся, приехал же не чтобы меня увидеть. Квартира 118.

— Все-то ты знаешь, Сатояма, — смеется он и отключается.

Спустя пару минут раздается звонок домофона, из экранчика на меня смотрит довольное лицо, он машет рукой в камеру, и я открываю дверь. Еще пару минут и звенит уже дверной звонок. Распахиваю дверь, и Канеки с объятиями набрасывается на меня.

— Чего ты добренький такой? — пытаюсь отлепить его от себя.

— Мне удалось! Контракт с итальянским художником наш.

— Тебе точно не двадцать? Ведешь себя как маленький.

— А то ты у нас взрослый! — тыкая мне в ребра, паясничает Канеки.

Такахаши проходит дальше по коридору, попадая в просторный зал, и присвистывает.

— Вот как у нас известные художники поживают.

— Неизвестный я, не преувеличивай.

— Да как же, мраморный пол у него, ты посмотри... — он указывает пальцем на стену, — Камин! Ну и разжился!

— Да угомонись уже, квартира как квартира... — бубню я.

— Ладно, давай, показывай!

Вздыхаю и веду его в мастерскую, она же по совместительству кабинет. Выбрал именно эту комнату для работы из-за солнечной стороны. Днем очень удобно рисовать и не нужно дополнительного освещения, который может исказить цвета. И эта комната не остается без восхищений Канеки, но больше от количества картин, что стоят стройными рядами у стен.

— Как? Как ты успел столько нарисовать?

— Год после возвращения в Японию казался бесконечным, вот я и посвящал все время рисованию, — пожимаю плечами.

Он подходит ближе к одной из стен.

— Ты похож на маньяка, — шутливо говорит Канеки, оглядывая несколько десятков портретов Мизуки.

— Уже забыл, как сам бегал за Юми? Напомнить, как шел босиком, потому что твоя любимая надела туфли, которые стерли в кровь ноги? А потом кто-то провалялся с простудой две недели...

— Да понял, понял! Молчу!

Победно улыбаюсь и прохожу к холсту, обращенному к окну, откидывая ткань, которая его накрывает. Канеки следует за мной и осматривая два мольберта стоящих рядом, восхищенно восклицает:

— Не ожидал, что получится настолько потрясающе! Мне бы твой талант, дружище.

— Я стараюсь не ради себя... А ради Мизуки. До срока уложусь, не переживай. Выставка двадцать девятого декабря, а двадцать пятого числа картины будут уже у тебя.

— По рукам! Скажи, в этом роскошестве, найдется кофе машина? Только с самолета, спать хочу невозможно.

И под рассказы о поездке мы отправляемся на кухню, чтобы отметить его договор.

***

К назначенному числу холсты и правда оказались у Канеки. Осталось дело за малым — пригласить Мизуки на выставку и воплотить план в реальность.

Заехав в галерею и отдав работы, направился к девушке, чтобы отправиться на прогулку. Она давно хотела сходить в океанариум Кавасуи, но времени не было. А сейчас, после освобождения от основной задачи, смогу все-таки осуществить ее желание.

Оказавшись у двери ее дома, стучусь. Радостное лицо, с ослепительной улыбкой встречает меня на пороге.

— Привет! Заходи, родители еще на работе, — отодвигается, чтобы я мог пройти.

— Ты сегодня такая довольная, что-то хорошее случилось? — разуваясь, спрашиваю ее.

— Да нет, тебе рада. Последнее время ты много работаешь и наконец-то сегодня освободился пораньше.

Мизуки останавливается посреди гостиной и обнимает меня, пытаясь сжать посильнее.

— Я скучала...

— Я тоже, Луна... — обнимая в ответ, произношу я.

Мы стоим так какое-то время, но потом все-таки отпускаем друг друга. Отправляю ее собираться, обещая сделать сюрприз. А сам устраиваюсь на диване, разглядывая стены, увешанные фото маленькой Мизуки и молодыми родителями.

Ключ в двери проворачивается, слышится шорох снимаемой обуви и стук портфеля, поставленного на прихожую. Волнение снова овладевает мной, страх, что отец Мизуки так и не примет меня всегда со мной. Сколько бы я ни сделал хорошего, он будет помнить плохое и напоминать мне об этом ежедневно, словно в наказание. Я встаю, когда он заходит в гостиную, и делаю поклон.

— Здравствуй, где дочка?

— Мизуки собирается в комнате. Надеюсь, Вы позволите отвезти ее погулять.

— Ёсида, раз так уж вышло, можно поговорить с тобой с глазу на глаз.

Киваю и нервно сглатываю, когда мужчина ведет меня на кухню.

— Саке? — доставая токкури*, спрашивает отец.

— Нет, не пью, спасибо, — делая поклон, отвечаю я.

Он наливает себе алкоголь в о-тёку** и выпивает залпом. Присаживается на стул напротив, и некоторое время мы просто смотрим друг на друга.

— Хотел сказать тебе, я подумал и не против, чтобы вы были вместе. И как любящий отец, готов простить тебя, ради дочки.

— Спасибо, господин Маруяма, — делая поклон, говорю я.

— Но. Если Мизуки, вспомнив все, захочет, чтобы ты ушел, пообещай, что не станешь добиваться иного. Просто забудешь о ней и оставишь в покое.

— Я вас понял, обещаю. Уйду, стоит только ей попросить об этом.

Мужчина протягивает ладонь для рукопожатия, отвечаю тем же. После его слов становится легче дышать, будто отпустили веревку, стягивающую горло. Остается лишь небольшой нюанс, подождать, пока Мизуки вспомним обо всем и узнать ее решение.

— Папа? Ёсида? У вас все хорошо? — взволнованно говорит девушка, заглядывая на кухню.

— Да, — отвечаем мы одновременно.

Еще раз кланяюсь и выхожу в гостиную. Мизуки уже готова, на ней привычные джинсы, которые носила раньше, теплый свитер небесно-голубого цвета, а в руках куртка.

— Что-то случилось? — шепотом спрашивает она.

— Нет, все, правда, хорошо, даже лучше, чем ты думаешь.

Девушка удивленно смотрит на меня, но решает не устраивать расспросы в доме.

Вызванное заранее такси уже ожидает на улице. Усаживаемся в машину, и я называю адрес. Мизуки поворачивается и смотрит на меня, ведь совсем недавно она искала расположение Кавасуи на картах. Восторг в ее глазах не описать словами, и это греет мне душу. Я приобнимаю ее, и девушка кладет голову мне на плечо.

— Твой папа не против, чтобы мы были вместе, — шепчу, наклоняясь к ее уху. Девушка поднимает удивленные глаза.

— Что ты сказал?

— Твой папа, не будет против, если мы будем вместе, — четко выговаривая каждое слово, повторяю я.

— И ты молчал? — вскрикивает она и закрывает рот рукой.

Я улыбаюсь и сильнее прижимаю ее к себе. Надеясь, что в дальнейшем выбор окажется в мою пользу.

Машина подвозит нас к высотному зданию, и мы поднимаемся на девятый этаж. При входе в океанариум контроллер сканирует наши билеты и пропускает вглубь помещений. Здесь собраны не только разные виды рыб, но еще несколько представителей птиц и млекопитающих.

За вечер, проведенный там, нам удалось насмотреться на диковинных животных, покормить капибару, сделать фото почти всех обитателей океанариума и смежных с ним помещений. Мизуки была рада, что мы смогли провести целый вечер вместе, еще и после таких хороших новостей.

Войдя в последнее помещение, с приглушенным светом и светодиодной лентой по периметру, понял, что время пришло. Мы остановились у одного из аквариумов, и я взял девушку за руки.

— Мизуки, ты же знаешь, Такаши владеет музеем. Двадцать девятого декабря пройдет выставка с моими картинами. Может, ты захочешь сходить туда вместе?

— Конечно, можно было не спрашивать! Это отличная новость! Такахаши молодец, что берет не очень известных художников. Не зря в его светлую сторону верю.

Я натянуто улыбнулся, зная, что обманул ее вновь. Когда она услышала от Юми мое фальшивое имя, то я не хотел смущать еще больше признанием о настоящем. Мизуки и так переживает из-за того, что не может вспомнить свое прошлое, а мое имя последнее, что должно волновать сейчас.

Когда я довез девушку до дома и сел обратно в такси, то меня накрыло мимолетное чувство собственничества.

"Не хочу делить Мизуки с кем-то. Хочу быть рядом каждую свободную минуту."

И сразу же внутри вспыхнула вина, за эти мысли.

"Ты не имеешь права требовать большего. Будь благодарен судьбе за второй шанс и запасись терпением".

Выйдя из машины и поднявшись в квартиру, прошел в мастерскую, где хранились все портреты Мизуки. Снял один со стеллажа, провел рукой по контуру лица девушки и произнес:

— И чтобы не пришлось мне пройти, я выдержу все испытания, если в конце меня будешь ждать ты.

 *Токкури — кувшин для саке.

 **О-тёку — цилиндрические чашки для саке.