Саторо Сатояма

Еще три дня я провел в палате Мизуки, всячески сопротивляясь ее уговорам уйти домой и отдохнуть. Когда рабочая неделя подошла к концу, родители девушки приехали в больницу. Ее отец все время недобро косился на меня, что-то бурчал себе под нос, а мама благодарила, что в такой трудный момент я поддержал их дочь и остался рядом.

Женщина открывает сумку и достает контейнеры с домашней едой. Снимает крышки, и по воздуху разносятся восхитительные ароматы. Я сглатываю слюну, ведь питаюсь обычно кофе или батончиками из автомата. Желудок начинает издавать громкое урчание. Госпожа Маруяма раскладывает еду по одноразовым тарелкам и протягивает одну из них мне.

— Спасибо, что приглядывал за нашей дочкой. Ты всегда хорошо относился к ней, — улыбаясь, говорит она.

— Так хорошо, что уехал и застави...

— Дорогой! — выкрикивает мать, останавливая мужа. — На, лучше тоже перекуси.

Мизуки переводит вопросительный взгляд с отца на меня, но я отворачиваюсь и кладу комочек риса в рот, чтобы не отвечать.

Голод берет надо мной верх, и я набрасываюсь на еду. Готовит ее мама прекрасно, жалею, что не довелось попробовать раньше. Так соскучился по домашней еде. После смерти мамы всегда питался готовыми бенто или лапшой быстрого приготовления и лишь изредка брал что-то навынос, но это никогда не сравнится с едой, что приготовили с любовью.

Кладу кусочек рыбы в кисло-сладком соусе в рот, внутри все трепещет от сбалансированного вкуса специй и ингредиентов. Беру из контейнера ломтик корня лотоса, и он приятно похрустывает во рту. Мама Мизуки разливает по кружкам мясной бульон из термоса и ставит на тумбу около кровати. Тепло родительской заботы и любви окутывает меня словно теплый шарф.

После обеда выхожу из палаты, чтобы родители могли провести время с дочерью наедине. Меня отправляли отдохнуть, но так не хотелось возвращаться в пустую квартиру, где ждет одиночество. От вкусной домашней стряпни на меня накатывают воспоминания из детства. Не могу назвать его счастливым, но и плохим оно не было.

Отец бросил нас с матерью, как только узнал обо мне. Он не рискнул своим будущим, возможно, хорошей карьерой, а может, просто не любил маму достаточно сильно. Обида на него существовала всегда, даже сейчас я его презираю, хотя сам оказался не лучше. Маленьким, часто приходил к выводу: будь он рядом, мать не работала бы без устали, пытаясь нас прокормить. И тогда бы не умерла от физического истощения, недосыпа и вечного голода. Из-за этого всего тело не выдержало и просто сдалось.

Она всегда отдавала всю себя другим, всегда жалела окружающих, хотя нужно было пожалеть ее. Давала мне больше еды, оставляя себе лишь крохи; помогала брату с долгами, хотя у самой их было не меньше. Работая в трех, а то и пяти местах одновременно, получала сущие гроши. Без образования никто не брал ее на хоть какую-то стоящую должность, так что обходилась временными подработками в дневную и ночную смену.

Мама каждый день твердила: "Сатояма, ты должен учиться, чтобы у тебя была лучшая жизнь. Не трать время на глупости, только тяжким трудом можно добиться успеха". И я учился — всегда приносил табели по успеваемости с отличием, участвовал в конкурсах и занимал призовые места. Делал все, чтобы она могла мной гордиться. Сейчас это прошлое кажется таким далеким и как будто не моим. Я вырос не тем человеком, которым планировал.

Да, талант приносит неплохой заработок, даже учитывая, что я не публичный человек и не хочу стать узнаваемым. Во мне нуждаются заказчики, а музеи просят сотрудничать. Но до появления Мизуки внутри меня расцвел эгоизм, который заставлял делать все возможное, чтобы мне было комфортно. Только встретив ее, понял, каким хотела бы видеть меня мама. Чтобы я научился заботиться о ком-то, как она обо мне. Чтобы тот, кто нуждается во мне, не остался один в трудный момент. И я дал себе слово, что не уйду, пока к Мизуки не вернется память. Только после этого смогу оставить все, если она пожелает этого.

Любовь к ней уже крепко обвила мое сердце стеблями и пустила корни куда-то в самую глубь души. Даже в следующей жизни нашел бы ее вновь, и если наши пути все-таки разойдутся, я продолжу любить ее.

Вспоминаю, что на днях мне приходило письмо на почту о сотрудничестве, но я был занят, чтобы ответить. Вынимаю телефон из кармана и нахожу нужный почтовый адрес.

Здравствуйте, господин Саторо.

Наш музей современного искусства "Сёгуан" хотел бы сотрудничать с Вами. В канун Нового года у нас пройдет благотворительная выставка, если Вам это интересно, то мы можем назначить встречу в офисе и обсудить нюансы. Будем рады, если Вы согласитесь.

Всего доброго.

Отправляю ответное письмо с уточнением адреса и намерением устроить встречу сегодня, раз уж Мизуки не одна. Сейчас лишние деньги не помешают, неизвестно, насколько я останусь в больнице. Рисовать на заказ времени нет, а предоставить картины — моего участия не потребует. Ответ приходит быстрее, чем я ожидал. Встрече быть.

Направляюсь в палату за рюкзаком и верхней одеждой. Прощаюсь с Мизуки и обещаю скоро вернуться.

***

Успев заехать домой и привести себя в порядок, направляюсь на такси к музею. В письме сообщили, что офис находится рядом, заодно и посмотрю само арт-пространство. Приезжаю раньше и захожу в застекленное здание. Белые стены украшают картины, пару колонн стоят посредине помещения, на них также размещены работы художников.

Прохожу дальше, в смежный просторный зал, со скульптурами и фотографиями на холстах. Замечаю в углу Такахаши, он что-то объясняет двум парням грузчикам, что мечутся с подиумом, на который, видимо, поставят другие предметы искусства.

— Канеки! — зову его и машу рукой, когда тот оборачивается.

— Ёсида? Ты что здесь делаешь? — он отдает пару распоряжений рабочим и подходит ко мне.

— А ты чего? Работаешь здесь? — я удивлен этой встрече не меньше его.

— Это моя галерея, как тебе? — улыбается парень.

— Твоя?... У меня тут должна состояться встреча, по поводу выставки...

— Саторо Сатояма — это ты? — спокойно спрашивает он, я киваю. — Что и требовалось доказать, только один человек способен именно рисовать так.

— Еще заинтересован в сотрудничестве?

— Ха-ха, еще спрашиваешь? Пошли, офис наверху.

Он ведет меня к двери у противоположной стены, на которой написано "Служебный вход". За ней оказывается лестница, ведущая на второй этаж. Мы поднимаемся и проходим в просторный кабинет, окна которого выходят на дорогу. Такой же светлый, как и залы музея внизу.

"Дерево и металл — хороший вкус." — оценивающе думаю я.

Канеки усаживает меня в кресло у журнального столика и, придвинув стул, опускается напротив начиная разговор.

— Свободен? Можем не торопиться?

— Да, Мизуки с родителями, а больше мне волноваться не о чем.

— Как она? У нее сломан телефон? Юми не могла до нее дозвониться.

— Да, разбила, когда упала. Сегодня заеду, куплю новый. Боялся оставить одну. Ей лучше, головокружение уже не такое сильно, а остальное заживает потихоньку.

Он кивает и потирает руки. Настает небольшая пауза, а затем Канеки смотрит на меня и задает следующий вопрос:

— Значит, псевдоним взял?

— Кхм... Не совсем... Если честно... Это мое настоящие имя.

— Что? Как это? Тебя зовут не Ёсида? — он разводит руками в удивлении. — Что еще мы не знали о тебе?

— Ты хочешь поговорить начистоту? Хорошо, — я набираю воздуха в легкие и на выдохе, рассказываю ему все, что произошло, от смерти матери и до отъезда из Японии.

Пять лет назад, садясь в самолет, решил, что нет смысла скрывать свое имя. Прошлое хоть и ныло, но больше не вызывало сильной боли. Нужно было смириться с тем, кто я есть и принять это. Вернул имя, вместе с тем и ту часть себя, что умела дружить, любить и сочувствовать. А главное — доверять.

После всего сказанного взгляд Канеки наполнен жалости, которую так ненавижу. Это последнее, что я хотел бы видеть по отношению к себе. Жалость — удел слабых. Парень кладет руку на предплечье и сжимает его.

— Почему ты не рассказал нам раньше? Мы были твоими друзьями?

— Тогда я не считал, что у меня есть друзья. Простите, я подвел вас. Испортил жизнь Мизуки... Если сейчас она, вспомнив все — прогонит меня, я уйду. Приму это и уйду.

— Нет. Я помогу. Как в старые добрые? — и протягивает руку, для нашего приветствия.

Отбиваю пять и сжимаю ладонь друга. Улыбки на лицах становятся шире, и тогда он выдает гениальный план, который, возможно, поможет Мизуки вспомнить все.

Надежда закрадывается в душу, цепляясь за нее мертвой хваткой.