Дожди не пошли. Поля истлели.

Я стою, слыша сердца капели,

Закрываю глаза на пустые потери,

Мне сказали - беги. Я не поверил...

Реми стянул туфли вместе с носками и легко зашагал по влажному песку босиком. Волны то и дело накатывали на берег, и Реми морщился от их прохлады, поднимаясь на носочки. Виктор неторопливо шёл рядом, лениво курил вот уже пятую сигару, периодически нервно оправляя намокшие штанины брюк, которые так и липли к ногам змеиной кожей.

- Писать о статистике продаж портсигаров и то лучше, - заявил Реми, обходя Виктора кругом.

- Проще, - отозвался Дарковски, останавливаясь, пристально глядя на убывающее солнце, над которым взгромоздились серо-малиновые силуэты несуразных туч. Было в этом виде что-то зловещее, берущее за душу и бескомпромиссно её выворачивающее.

- Проще-лучше - всё одно. Но исчезновение этой... как её? - Реми поморщился.

- Адель Крамски, - своевременно ответил Виктор.

- Да, точно, исчезновение Адель Крамски - это, конечно, дурная тема. Ещё не поздно отозвать заявку и взять что-то более весомое.

- В "ПроВестнике" предостаточно статей об экономике, научных открытиях и политической обстановке. Если уж так посмотреть, то весь "ПроВестник" - одни сплошные слова о великом, масштабном и малодоступном простым читателям. Мы представляем не только академию, но и самих себя, так почему бы не заявить о себе как о новаторах?

Реми пожал плечами, глядя на то, как проседает под ногами песок.

- Да и чем тебе не тема: Адель Крамски, с раннего детства жившая при монастыре Святой Паолины, пропадает в ночь своего шестнадцатилетия. Бесследно. И при странных обстоятельствах.

- Вот только вся статья - теории и мистификация, - тяжело отвесил Ришар с видом надменным и удрученным одновременно.

- Я бы назвал это журналистским расследованием! - Не без сарказма воскликнул Виктор. - А в нём, конечно, найдётся место и теориям, и мистификации. Такова уж суть журналистики: из сотен людских мнений формировать единое.

Подул промозглый ветер, и волны с большей силой захлестнули берег, обдав Реми ледяными брызгами по самые колени. Он испуганно отскочил в сторону, тревожно покосившись на солнце, которое продолжало зарастать тучами, расплываться мутными пятнами света по глади неба и воды. Они сливались меж собой, охваченные единой рябью, колыхались перед глазами подобно натянутой ткани.

- Что мы имеем? - Виктора мало тревожили пейзажи, он горел делом и не желал распыляться на мелочи.

- Монастырь Святой Паолины. Прошло более двухсот лет со дня его основания. - Они одновременно подняли глаза к пику горы, склонившейся над морем, средь лесов которой виделись очертания заветного монастыря. В прибрежном городе Кострин, одном из дальних уголков Филофии, скопилось великое множество старинных построек, ещё божьей милостью целых и совсем обветшалых. Монастырь был, пожалуй, самой примечательной из них.

- Адель покинула его ночью, сообщив о том лишь подруге. - Продолжил Виктор, старательно собирая в уме всё, что только удалось разузнать. - Адель сослалась на сильную головную боль и слабость. Ранее мигрени у неё не случались. Вышла через центральные ворота: около десяти часов лавочник заметил женскую фигуру, направляющуюся в сторону леса. Совсем недалеко находилась дорога, которой жители монастыря обычно добирались до города, однако Адель почему-то не пошла этим путём.

- И здесь всем должно стать очевидно, что Адель, в свои шестнадцать толком не знавшая жизни, просто-напросто сбежала от каждодневных работ на пашне и нескончаемой вязки шарфов, которые свозились неведомым защитникам Филофии! - Реми на ходу натянул ботинки, пошёл с Виктором в ногу. - Всё та же подруга упоминала, что Крамски была взбалмошной, много бранилась, упрямилась, позволяла себе едко шутить над сестрой Мери, фактической содержательницей монастыря. К тому же Крамски уже сбегала годом ранее, правда, тогда всё обошлось: перемерзнув и оголодав, она вернулась в монастырь.

- И всё же она не пошла обычной дорогой, - Виктор продолжал выискивать в истории странности.

- Обычная - не то же, что единственная. Кто знает, сколько ещё троп пролегает в лесу!

- Одна, Реми, всего лишь одна. И ведёт она к кладбищу.

... Реми плохо знал Кострин, хотя его отец жил здесь больше шести лет. Эрик Ришар был человеком холодного нрава и редкостной нелюдимости: узнав, что сын вместе товарищем по учёбе намеревается посетить его на осенних каникулах, чтобы найти тему для статьи в "ПроВестник", Ришар-старший покинул усадьбу в ночь приезда гостей, сославшись на неотложные дела, коих у него не случалось уже пару лет. Реми принял эту новость спокойно, как будто и не рассчитывал на иной исход событий. Однако, лежа в полудреме на новом месте, Виктор прекрасно слышал, как Реми поднялся засветло и принялся остервенело что-то бормотать, разбрасывать вещи, которые только попадались ему под руку, а после обессиленно и глухо разрыдался. За завтраком он сидел, потупив болезненно красные глаза, и ковырял содержимое тарелки, не говоря ни слова. Тетушки его, на вид живые и любезные, тоже оказались неразговорчивыми, слуги не смели проронить ни единого лишнего слова, даже излюбленные Ришаром-старшим спаниели мирно лежали у ножек диванов в углу обеденной залы, не ластились и не рычали - весь дом молчал, как будто в нём было совершенно пусто.

Кострин по своей сути был олицетворением семейства Ришаров, и неудивительным теперь казалось, что они обосновались именно здесь - в холодном приморском городке, где окромя моря прелести глазу было не отыскать. Широкие, отделанные камнем улицы, однородные здания и вездесущий геометрический орнамент - более ничего примечательного. Эрик Ришар бежал в Кострин от "пустой суеты Арафии", как говорил Реми, нашёл здесь то диковинное спокойствие, которое было понятно и близко лишь его натуре. Приятными виделись ему и отвесные склоны, и каменные валуны, взваленные у песчаных берегов, и неприметные улицы - ничто не угнетало его душу.

Разве что... сын. Но для того нашлось место в Арафийской мужской академии.

- Он не бросил меня. - Сказал Реми по окончании завтрака, когда они с Виктором расположились у Ришара в комнате. Посреди стены, над самой кроватью, висел огромный деревянный крест, прибитый не менее внушительным гвоздём, и Виктор никак не мог отвести от него взгляд. - Он не оставил меня... Отец глубоко несчастный человек: ум поначалу обременял его, а потом сгубил. Нет места человеку там, где начинается истинный ум. Вот и не нашлось места ни матери, ни мне, ни даже самому отцу.

Реми втайне любил Кострин, как сильного товарища, сраженного тяжелой болезнью, у чьей постели ему невольно пришлось обосноваться. Реми взирал на город со снисхождением и тщательно скрываемой болью, томился днями нахождения там, но ни за что не согласился бы покинуть его раньше положенного. Реми завораживали вещи отца, в прошлом недоступные. За чтением он зажимал в зубах отцовскую трубку, притворяясь, что курит; носил отцовские туфли со сбитыми носами, его же перчатки с очень уж длинными пальцами, листал его записные книжки и в шахматы, как и Ришар-старший, играл только белыми фигурами. Одним словом, Реми был поглощен сложной натурой Эрика Ришара, толком и не зная его, всей душой стремился к отцу, но оставался отторгаем...

Первые капли дождя смыли с плеч Виктора тонкую пленку меланхолии - она лежала теперь на песке, омываемая морской пеной, и что-то тихо бормотала. Вторые капли вогнали в тело Виктора тревогу. Он покосился на Реми, который как завороженный глядел на буйство красок разыгравшегося моря: оно то вскипало глубинно-алым, то проваливалось в небесно-чёрный оттенок, заливалось грохотом и треском. Песок взъелся, покрылся резкими браздами. Море вырывалось из своей чаши, цеплялось когтями за берег, хрипя неистово и душераздирающе.

Они бежали вдоль берега в поиске укрытия. Ветер вгрызался в тела, поднимая за собой целые кипы колючего песка. Кожу щипало нещадно, и Виктор тщетно пытался спрятаться в глубь одежды, но ветер срывал её, струной натягивал легкие ткани, проходя их насквозь. Грот оказался единственным близким убежищем. Разгребая ногами мутную серую воду, они скрылись под его сводом, еле различая силуэты друг друга в синеющем мраке.

- Не уходи так далеко! - Реми впился склизкими пальцами в рукав Виктора. - Здесь вода прибывает.

И правда. Грот оседал куда-то вниз, земля под ногами становилась каменистой и скользкой с редкими острыми зазубринами.

- Что делать будем? - Виктор в ответ схватил Реми за рукав куртки, боясь поскользнуться и упасть. Темнота никак не желала рассеиваться; редкие пятна света плясали на воде, то и дело терялись, стоило очередной туче загородить солнце.

- Надо переждать немного, - отозвался Реми. Голос его рассеялся, зазвучал тут и там.

- Скоро совсем темно станет.

- Ну с этим ничего не поделаешь...

Они оба замолчали, вслушиваясь в рокот грозы.

- Он ведь так и всю ночь может, - произнёс Виктор не без испуга.

- Может, - голос сопровождался хлюпаньем воды: Реми, не отпуская руки Виктора, пытался нащупать стену.

- Мне холодно, - Виктор чувствовал, как трясутся поджилки и стучат зубы.

- Погоди немного... - Бормотал в ответ Реми. - Здесь какой-то провал... Вода недостаёт до сюда, можно попытаться забраться... - Он какое-то время шарился в темноте, затем резко потянул Виктора за собой, на сей раз схватив его за пальцы. - Подстрахуй меня. Я боюсь упасть.

Виктор не понимал толком, чего Ришар от него хочет, а потому молча уперся руками в его спину, помогая Реми вскарабкаться на стену. Меж тем собственные ноги отчаянно скользили, и Дарковски чувствовал, что вот-вот сядет в воду, если не окунется в неё с головой. Наконец мокрая спина Реми перестала ощущаться, и кто-то вновь крепко схватил Виктора за руку.

- Я тут, - Ришар подал голос.

- Я уже понял, - Виктор как слепой ощупал руку Реми, точно сомневаясь его ли она вообще, настолько холодной казалась кожа.

Выступ находился совсем низко, стоило чуть подтянуться, как Виктор оказался сидя на гладкой каменной площадке. Высотой и шириной не больше одного метра, она глубоко уходила в скалу, образуя новый тоннель.

Реми притянул к груди колени, пытаясь согреться.

- Я тут подумал, - произнес он, шмыгая носом, - что если Адель Крамски выкрали? Что если она действительно намеревалась идти в город, к врачу?

- Опять же: с чего вдруг ей сворачивать с главной дороги? - для Виктора этот вопрос казался безответным.

Что ещё вызывало у него полнейшее недоумение, так это то, как они с Реми оказались в одной упряжке. По доброй воле они ни за что на свете не взялись бы за общую работу, однако обстоятельства сложились вопреки. Когда в Арафийскую академию пришло известие о том, что "ПроВестник" готов предложить студентам публикацию на свободную тему, желающих печататься оказалось великое множество. Пришлось проводить собственный отбор внутри академии, основываясь на средних баллах по успеваемости и дополнительном испытании. Поначалу Виктор был уверен в победе, однако редактора "ПроВестника", приехавшего на заключительный этап отбора, не впечатлили ни его сгрызенные в мясо ногти, ни манера Дарковски "водянисто" изъясняться, ни его пространные рассуждения о целях журналистики. Иначе говоря, собеседование Виктор провалил, причём с треском, хлопнув напоследок дверью и заявив во всеуслышание о своих уязвленных чувствах. Зато Реми произвёл правильное впечатление. Он умел выдавить из себя тёплую и ничуть не наигранную улыбку, рассуждать здраво, умно и в меру путано. Он прямо-таки источал здравомыслие в безупречно вычищенных, белых туфлях. И, к немалому удивлению директора академии, Реми разделил с Виктором авторство будущей статьи. Реакция самого Ришара на эту новость поразила всех ещё больше: он изумленно поднял брови, похлопал Дарковски по плечу и удалился в сопровождении членов литсодружества.

Теперь он тщетно пытался отвлечься от колотящего холода размышлениями о пропавшей девушке.

- Может, она должна была встретиться с кем-то? - Наконец произнёс он, когда шум дождя стал совсем невыносимым. - Кто знает: вдруг у неё случился роман? Встретиться с возлюбленным прямо на главной дороге, куда открывается вид из домовой пристройки храма, опасное дело. Куда лучше было свернуть в чащу и дождаться его там, а уже после через пролесок добраться к главной дороге, на достаточное расстояние от монастыря.

- Так почему бы сразу ни встретиться на этом самом "достаточном расстоянии"? - Тут же нашёлся Виктор. Челюсть ходила ходуном, отчего слова выходили рваными. - Да и с кем вообще мог случиться роман у шестнадцатилетней девушки, которая с пяти лет находилась в монастыре и не покидала его ни на неделю. Родителей у неё не было, сестра Мери взяла её, бесприданницу, из приюта.

- А слухи?

- Какие слухи? - Виктор поморщился, предвидя, о чём сейчас пойдёт речь. - Если ты о грязи, связанной с продажей сестрой Мери несчастных девушек, то я не желаю слушать эти россказни!

- Не хочешь и не слушай! - Реми отвернулся от Виктора настолько, насколько позволяло пространство, упёрся взглядом в собственные колени.

- Что-что, а это в печать точно не пустят... Даже если оно так и было, - произнёс Дарковски, заметив, что Реми притих.

- Так значит, ты не отрицаешь вероятность того, что слухи правдивы?

- Я не это имел в виду!

- Ну хоть что-то ты не отрицаешь... - но Реми уже не слушал его.

- Хочешь сказать, ей помогли сбежать из монастыря? - Пришлось взяться за новую теорию.

- Вполне возможно. - Ришар пожал плечами, хотя собственное предположение виделось ему изрядным бредом. - Тогда выходит, что измученная порядком жизни в монастыре-притоне Адель Крамски сбегает с одним из своих клиентов, который как человек благородный, само собой, невесть что в этом притоне забыл. Адель достаточно наивна и бездумна, чтобы поверить в такую чушь. Бежит. Летит навстречу свободе. А что с ней было дальше, даже сам бог не знает!

- Это всё ещё наши с тобой выдумки, но звучит более чем реалистично. - Виктор задумчиво склонил голову. - Предполагаемый возлюбленный Адель не собирался вывозить её из монастыря, поэтому и назначил встречу у тропы, ведущей к кладбищу, а не у главной дороги.

- Надо менять тему! - Решительно заявил Реми. - Статистика продаж портсигаров ждёт нас!

- Да погоди ты! Успеется! - Виктор только отмахнулся.

Он устало откинулся в глубь узкого тоннеля, который образовывали стены за спиной. Пальцы бегло коснулись чьей-то холодной ладони, тянущейся ему навстречу. Виктор в недоумении поднял глаза на Реми, сидевшего рядом, понимая, что это никак не может быть его рука и что окромя них в гроте ни души...