Пожар потушили во мне минутою,

Словом сгубили несчастного.

Теперь на просторе тоскую я

И не вижу в глубоком прекрасного...

- Я устроился в "ПроВестник", - ляпнул Виктор неожиданно для самого себя.

Реми поднял на него глаза, щурясь от яркого солнца. В тот день на город накатила внезапная жара, небо очистилось и засверкало непререкаемой синевой, словно бы подчеркивая священную значимость дня - Дня пришествия низвергов к власти. В Центральном парке Арафии организовали добровольную высадку деревьев, и Реми, как особенно инициативный гражданин, конечно, решил поучаствовать. Виктор в парк явился, но в отличие от Ришара ничего сажать не собирался, а только мрачно наблюдал за тем, как расползаются пятна пота по спине Реми и как старательно он расправляет корни саженца, утрамбовывая землю кругом. Зрелище казалось забавным и увлекательным, пока Виктор не заметил, как настороженно смотрят на него прочие инициативные граждане, пристраивавшие свои саженцы в паре метров что по правой стороне, что по левой. Наконец Виктор отважился сесть на корточки рядом с Реми, не желая более привлекать внимание высотой своей фигуры.

- В "ПроВестник" устроился, говоришь? - Реми попытался протереть слезящиеся от солнца глаза тыльной стороной руки, но от этого слезы брызнули с большей силой. - Это ты мне назло?

- Иначе и незачем было устраиваться, - нервно усмехнулся в ответ Виктор.

Писать для "ПроВестника" не хотелось совершенно, однако средств на оплату труда рабочих, отстраивавших академию, катастрофически не хватало. Левое крыло было практически окончено, удалось полностью восстановить несущую стену, возведя верхние этажи фактически заново. Дорожки и центральная площадка наконец приобрели человеческий вид, выровненные и местами сокрытые под слоем окатанного камня и песка. Старые теплицы, благодаря которым академия частично обеспечивала себя продуктами даже в самые голодные времена, пришлось переоборудовать самостоятельно. Заросшие поля нещадно скосили, и они стояли теперь, обнаженные и унылые, пока ещё не знавшие дела.

- Найдешь работу - будешь оплачивать квартиру. Я более в этом деле тебе не помощник. - Сообщил Виктор Вите, когда хозяйка в очередной раз потребовала деньги за Эвину квартиру. Вите, только познавшей вкус свободной жизни в собственных трёх комнатах, пришлось вновь тесниться в малометражке с Дарковски, где ему одному воздуха порой не хватало.

- Работать? - Вита нахмурилась.

- Да, представь себе, можно перестать бездельничать и работать. Эва, к твоему сведению, содержала себя самостоятельно.

- Я знаю. - Заявила она, сердито скрещивая руки на груди. - Вот только я в музыке не смыслю ровным счётом ничего, и из театра меня давно погнали.

Через пару дней Вита всё-таки пристроилась в какую-то захудалую контору машинисткой, и на первые заработанные деньги они с Виктором единожды отобедали мясом.

- Другие корреспонденты "ПроВестника" нанимают квартиры в центре Арафии и за ужином пьют красное вино на собственном балконе. И это я ещё про ваших редакторов молчу. - Сказала Вита, облизывая пальцы и ставя тарелку на пол (стола в их комнате по-прежнему не наблюдалось). - А ты тащишь за собой академию. Неужели нет другого способа обеспечить наше существование?! Неужели нельзя пристроить твой "транспит" в иное место?! Да хоть в подвал...

Виктор чуть ли не подавился от смеха.

- Выдумаешь тоже... Живой труп в общем подвале держать. С таким "объектом" особо не разгуляешься. Ему либо в гробу лежать, но тогда нам с тобой остается молиться, верить в лучшее и не удивляться, если в один день мы просто-напросто растворимся; либо Арафийской академии всё-таки придется возродиться, и тогда мы...

- Заживём? - Вита распласталась на кровати, закрыла глаза, чтобы не видеть давящий, серо-бурый потолок. - Нет, не верю. Мы только и делаем, что кормим себя обещаниями, а ничего никак не складывается. Вот ты получишь колонку на первых страницах "Прайсера", и мы наконец отдохнем вместе. Вот ты получишь должность заместителя главного редактора, и мы тотчас разрешим все наши проблемы. Доединой. Вот ты дашь мне тело Эвы, и мы непременно расстанемся. Теперь ещё и академия... Пора признать: у нас ничего не получается. И навряд ли получится когда-то. Мы оттягиваем момент до последнего, потому что иначе жить не привыкли. А ведь придётся. Иначе никогда не заживём.

- Какой момент? - Дарковски навис над Витой, старательно вглядываясь в её новое, неизгладимо непривычное лицо.

- Нам пора расстаться. - Она открыла глаза и поморщилась, увидев лицо Виктора в паре сантиметров от себя. Рыжие волосы щекотали её лоб, окружили их двоих приятным каштановым ароматом. - Я поняла это ещё до того, как умерла. - Продолжила Вита, когда он попытался её поцеловать.

- Хочешь испортить мне настроение? - Виктор резко сел, придавив ноги девушки тяжестью своего тела, отбросил волосы с лица, открывая её виду строгий лоб и недовольно вздернутые брови. - Я хочу хотя бы сегодня не злиться на тебя, а ты опять... Расстаться? - Он фыркнул. - Мы уже расстались. Довольна? Теперь я могу хотя бы пару часов не слышать о том, как всё плохо и как ты устала от "нас"? "Нас" нет и нет давно. Проблема исчерпана. Говоришь, поняла ещё до того, как умерла?! Да я для тебя человека... - Он резко замолчал, запрокинул голову, стараясь извергнуть из себя всю ярость в одном выдохе.

- А я для тебя умерла, - Вита приподнялась на локтях, желая вынырнуть из-под его тела.

- Да что ты говоришь?! Неужели?! - Виктор лёгким толчком опустил её обратно на кровать. - Ты умерла, потому что была самой что ни на есть самовлюбленной психопаткой! Только и всего! Ты хотела быть жертвой обстоятельств. И ты стала ею. Ты знала, что после измены ничего не будет как прежде, и не стала принимать это. У тебя было два пути: простить меня или отпустить, но человеческие решения не для тебя. Напомнить, почему именно?

- Напомни! - Рявкнула Вита, глядя ему прямо в глаза.

- Потому что ты гребанная самовлюбленная психопатка! - Он с силой стиснул запястья Виты, вжал её во вскопанное одеяло.

- Пусть так! - Она дернулась, пытаясь вырваться, но Виктор сжал её руки только сильнее.

- А теперь скажи, что это я во всём виноват! - Он почувствовал, как слезы обиды и злости обожгли щёки. - Скажи, что это я взял тебя в ассистентки, что это я охладел к тебе и что это я возродил тебя к жизни! Я ведь во всём и всегда виноват, чёрт побери! - Слезы падали на её бледное, искаженное испугом лицо, влажными следами застывали на фарфоре кожи. - И я устал быть виноватым, устал ошибаться! И если ты хочешь всё закончить... - Он жадно втянул воздух и внезапно захлебнулся словами, застыл рвано и коротко дыша. - Если ты хочешь уйти, тогда... - Он отпустил её руки, вновь сел, обессиленный и похолодевший от ужаса. - Тогда просто уходи и не обвиняй меня, потому что я больше не в силах делать для тебя всё и получать в ответ одни только упрёки. Если бы я был столь ужасен, ты бы не подсела тогда ко мне в кафе, ты бы не стала моей ассистенткой...

- Я тоже ошибалась, - она села на кровати, прижав колени к груди.

В комнате стало невыносимо холодно: форточка распахнулась, птицей билась на ветру. Вечер первой получки был необратимо испорчен: Виту колотило, Виктору безмерно хотелось закурить.

А теперь деревья в парке.

Простые до невозможного деревья и Реми, сосредоточенно расплетающий их корни. Но даже здесь Виктор чувствовал себя глупо, толком и не зная отчего: ни то потому, что сидел на корточках посреди взрытой лужайки, ничуть не заботясь чистоте фирменных ботинок, ни то потому, что Вита никуда не ушла и их ссоры тоже. Остались.

- Знаешь, - протянул Реми, распрямляя спину, - после закрытия "Филографии" мне стало как-то легче дышать. Я подал заявление в "Терру" на днях, сегодня его приняли. И я тут подумал: может, вся эта одержимость журналистикой - глупость. Что если то, чего я достиг сейчас и есть вершина моих возможностей, а дальше идти нет никакого смысла? Может, стоит попытать удачу в чем-то ещё, прежде чем я загорюсь желанием завести семью и обрасти детьми? Может, я вообще должен быть кем-то другим, и все эти статьи не больше чем прикрытие моего страха перед неизвестностью и нежелания учиться чему-то с нуля? Я думал об этом, думал... А я ведь в сущности только и умею, что клепать глупые статьи.

- Как знаешь, а из "Филографии" могло что-то получиться. - Виктор пожал плечами, потупился.

- Как это? - Реми усмехнулся, видя в словах Дарковски очередную издевку.

- Пока у "Филографии" был ты, у всей этой затеи был шанс.

- Вот как, - Реми старательно утрамбовывал почву вокруг ствола дерева, - а я-то думал, что ты, как и все остальные, примешься говорить о безнадежности этой "затеи".

- Значит, я не такой, как все остальные, - произнес Виктор не без иронии и самодовольства.

- Жалеешь меня?

- Скорее отдаю должное твоим трудам.

Реми поднялся, стянул с рук перчатки и пристально оглядел саженец в окружении деревянных подпорок и натянутых меж ними нитей.

- Для партии стараешься? - спросил Виктор, выдержав значительную паузу.

- Думай, что хочешь, но партии ни к чему моё дерево. Оно вообще никому кроме меня не нужно. И посадил я его для себя. И стараюсь я тоже для себя. - Он запнулся, завидев что-то вдали.

Виктор пригляделся и узнал в женском силуэте, расположившимся на скамье среди общей суеты, Люцию Десмонд. Она сидела к ним спиной, чуть ссутулив плечи, и мерно перелистывала страницы книги, как будто и не читала её вовсе.

- Как думаешь, - настороженно начал Виктор, - стоит подойти поздороваться?

- Вот ты и попался на её удочку! - Внезапно рассмеялся Реми, толкая Виктора плечом. - Знал, что ты долго не протянешь!

- Я всего лишь спросил, стоит ли с ней поздороваться! - Дарковски почувствовал, как губы начали подрагивать от негодования.

- Я ничего против не имею! - Реми прямо-таки источал веселье. - Я очень даже за, чтобы ты разок обжегся и понял, с кем имеешь дело!

Люция не шелохнулась, когда Виктор подошёл к ней и остановился подле, не решаясь сесть. Вместо этого он нелепо мялся на одном месте, в ожидании сверля девушку взглядом, но она даже и не думала обратить на него внимание. Темные волнистые волосы застилали её плечи, переливались на свету, сверкали подобно меху соболя, и Виктор невольно позабыл о намерениях, разглядывая чудные кудри. Наконец он вырвался из нахлынувшего полусна и сел на скамью, не спрашивая разрешения госпожи Десмонд. Она лишь перестала листать книгу и скосила на него острые лезвия глаз, но ничего не сказала. Ни шляпа, ни вуаль, ни платок - ничто не отбрасывало на её лицо тень, однако Виктору никак не удавалось разглядеть его: лежала на нем неведомая поволока смуты, незыблемая и почти беспросветная; только глаза источали поразительную ясность - спокойствие и здравомыслие, граничащие с полным безразличием ко всему кругом.

- Доброе утро, госпожа Десмонд, - на выдохе произнес Виктор.

Она медленно повернула голову и быстро, с готовностью ответила:

- Доброе утро. Вы ведь Виктор? Я вас помню. - Слова лились ровно, покойно.

- Приятно. Вы здесь одна?

- Если вы Десмо интересуетесь, то он в это время суток занят.

- Нет, я вами интересуюсь, - Виктор чувствовал, как его лицо начинает совершать сторонние поползновения.

- В таком случае, я здесь одна. - Люция уставилась на него в ожидании.

- Что читаете?

Она опустила глаза в книгу и уверенно ответила:

- Бредни псевдофилософов о смыслах, которых просто-напросто нет. Кажется, люди читают это, когда хотят снять тревогу и облегчить своё существование.

- А вам это зачем?

Она ничего не ответила, только уставилась на свои ладони, возложив их поверх книги. И Виктор никак не мог понять, что так увлекло её в этом зрелище.

- Вы ещё здесь? - Он слегка коснулся её плеча, но Люция восприняла этот жест с прежним, леденящим душу спокойствием.

- Здесь. А вы сомневаетесь?

- Не воспринимайте мои слова всерьёз. Порой я шучу. Видимо, не совсем удачно. - Ощущение неловкости нарастало с каждой секундой, отчего хотелось немедля встать и уйти.

- Шутите? Я вас поняла, - наконец выдавила из себя Люция, но ни улыбки, ни даже намека на смешинку не отразилось на её нечитаемом лице.

Люция вновь уставилась в одну точку, на сей раз избрав скамью по другую сторону аллеи. Виктор попытался приобщиться к этому занятию, но всё равно продолжал нервно коситься на девушку, ожидая, что она скажет хоть слово. Но вместо этого Люция, посидев ещё с минуту, поднялась и молча удалилась восвояси степенным, тягучим шагом. Виктор в смятении проводил её взглядом, ожидая, что она обернется хотя бы на долю секунды, но Люция и на эту мельчайшую милость оказалась неспособна.

- Вот теперь, надеюсь, ты и сам всё понял о натуре нашей дорогой госпожи Десмонд, - Реми появился из-за спины, оперся руками о спинку скамейки и застыл в таком положении, скорчив гримасу, полную бахвальства.

- И она со всеми и всегда такая? - Верилось с трудом.

- Разумеется.

- Это так...

- Пугающе? - Попытался угадать Реми. - Ужасно? Удивительно? Невыносимо?

- Просто интересно, - покачал головой Виктор.

- Даже не пробуй сглаживать углы! Говори честно: тебе не по себе. Всем, кто с ней общался, становилось не по себе. Исключение составляет разве что Десмо, да и то потому, что в нём самом странности не меньше.

- Ты говоришь со знанием дела. - Дарковски смерил Реми настороженным взглядом. - Неужто здесь образовался целый клуб свидетелей Люции?!

Ришар туманно улыбнулся и коротко ответил:

- Можно и так сказать.

- Ланс?

- Он тоже пробовал, даже в ресторан нашу дорогую госпожу Десмонд зазывал. Говорил мне: чего не сделаешь ради партии! А потом сбежал через час гробового молчания, оплатив счёт и сославшись на внезапную болезнь матери. - Реми сел на скамью, бросил рядом грязные перчатки и мешок с инструментами.

- Фэл?

- А Фэл даже имел у Люции успех: проиграл ей в карты часы, чем заслужил улыбку, побывал на семейном ужине Десмондов (удивлен, что ужинали не Фэлом), затем тоже сбежал, когда Люция предложила ему единолично подвесить крысу за хвост посреди комнаты.

- А ты?

Реми не спешил с ответом.

- А я... - начал уж было Ришар, но замялся. - А я всего лишь не советую тебе иметь с Люцией Десмонд ничего общего...