Голод, жажда и боль всегда ощущаются намного отчетливей любой эмоции, родившейся от жизни в обществе людей. Инстинкт же выживает с нами с самого рождения, и даже умерев, я не потерял с ним связь.

**Полынь, соревнуясь со звездами, желтыми точками сопровождала нас с Амносом, куда бы мы не свернули. Хоть я и злился на то, что он сказал мне правду, никакое чувство не могло затмить режущего желания пить. Я со всех сил напрягал слух, глазел по сторонам, надеясь вдруг откликнуться на зов ручья, как кладоискатель мечтает почувствовать под ногами спрятанное в земле золото. Я чувствовал, как небо с интересом наблюдает за нашим шествием, и из-за всех сил щурил глаза, чтобы найти путеводную звезду.**

-Хоть ты по уровню развития и не далеко ушел от животного, я удивлен, что ты хоть что-то можешь разглядеть в этой тьме. -раздался оживший голос Амноса где-то за мной.

-Приятно осознавать, что обогнал тебя хотя бы в своей эволюции, -козел насмешливо цокнул языком, - но, увы, за эти последние два года я все меньше различаю ночной пейзаж.

-И что еще ты получил при своем чудесном воскресенье? Ведь это не человеческое тело тебе дало возможность видеть.

-Единственное, что дала мне человечность - это умение страдать.

-Бьюсь об заклад, это был твой самый развитый дар с самого рождения.

Я пощипывал место укуса на шее, стараясь припомнить, как изменился с тех пор.

-На момент пробуждения, я был очень болен; но с помощью Солнца, я понял, как исцелять свои раны. Видеть в темноте. Способность не чувствовать голода. Что же было еще? Ах да, клыки. - я задумался- Единственное, чему я не обучился, так это летать.

-Недурно тебя одарила жена. - глаза Амноса фиолетовыми огоньками сверкали над дорогой, -Неужели она могла так же легко парить в воздухе, как это делают твои ненавистные ведьмы?

-Не сравнивай их шарлатанство с природным талантом. Солнце редко пользовалась услугами своих крыльев.

-Что ж так? -он с ухмылкой рассматривал мою скучную спину.

-Слишком больно, ведь каждый раз они рвут ее тело. Солнце никогда не хотела выделяться своим блистательным оперением.

-Претворяться человеком так сложно...

-Я сам бы обязательно сдался.

-Не заметил в тебе эту склонность.

Когда грубый голос Амноса растворился в воздухе, я уловил в устах ветра легкое журчание воды. Мгновенно прочувствовав всю колкую одержимость жажды, ноги инстинктивно напряглись, и я с вниманием дикого зверя прислушался к тишине. С отчаянием теряя мелодию ручья, я вертелся на месте как безумный, полностью забыв о моем спутнике. Потом Амнос не раз припоминал мне, как сильно надрывались его связки в надежде вернуть меня назад в наш **мир**, но тогда для меня существовала только оазис, спасительно неведующий о едко-желтых цветах. Мне страшно признаваться в этом даже себе, но в тот миг я почти забыл о Солнце.

Я до сих пор не помню, как оказался там, будто бы враждебным духом похищенный из привычного мира. Да был ли хоть какой-то из миров мне правда привычен? Наверное, мне стоит сказать «знакомым», ведь я точно уже стоял на распутье между этих мрачных рек.

Неестественно яркие ягоды калины и смородины кислыми каплями мерещились на языке, еще не прикоснувшемуся к их влажной кожице, прорываясь в воображение запомнившемся когда-то хрустом на ненасытных зубах. Их стебельки дрожали над мирно текущей водой, стараясь дотронуться до ее глади, не дожидаясь росы далекого утра. Зачарованный робким танцем светящихся ягод, я осознал, что так и не дотянулся до ежевики, взращенной Полуденным Демоном; теперь же передо мной раскинулись кусты, не оскверненные присутствием пришельцев. Я точно знал то желание сделать чудесное открытие только моим, не делясь ни с кем. Откуда появилась такая жадность у того, кто никогда ничего не имел? Как жаль признавать, что этот порок поглотил меня полностью с поры чистого отрочества. Я запятнал себя секретом, который был слишком велик для моего маленького тела.

***

«Она сделала это для меня, меня одного, и я с высокой честью приму всю ненависть, которую обрушат на меня эти монстры. И даже Арадии я позволю меня презирать.»

В той комнате было душно, и с того дня сладкий аромат апельсинового джема стал для меня невыносимей поганой вони горькой гнили. Я столько лет выживал в преисподни тесного замка, что думал, страх меня давно покинул; но пол, залитый грязной кровью хозяйки, еще несколько минут назад требующей пресные бисквиты, был тем, что в последний раз в моей *жизни* смогло поднять во мне вихрь ужаса. Если бы я только знал, что ее не станет - не стал бы тратить последние гроши на ее безвкусный полдник.

Когда я очнулся от обморока, полиции все еще не было. Я не нашел никого и в этом холодном здании: Арадия еще накануне трусливо бежала, оставив портреты, которые нарисовал ей в детстве я. Мне было ясно, что убил не я - даже в беспамятстве восстать для меня было слишком большим подвигом. В нашей глуши не было таких, кто стал бы рисковать своей бесцветной повседневностью, чтобы просто поссориться с нашей Мадам, не то что - напасть. К тому же, их ножи слишком отупели, день за днем впиваясь в расплывшееся жаркое.

Тогда я уже любил Солнце - похоже, что начало всем моим воспоминиям дала именно она. Наивно верить в любовь с первого взгляда, но я со стыдом признаюсь, что всегда был романтиком: мечты о сказках были единственным, что могло дать надежду на будущее. Мы встретились еще детьми, когда мои новые хозяева еще не обучились душевным пыткам - как-то раз меня отпустили прогуляться в тогда еще цветущем саду, где меня нашла Солнце. Эдем, ты ли это? Если это правда, то осквернили его змеи, только им было позволено туда входить. Одной лишь встречи хватило мне, чтобы все последующие годы мечтать, чтобы мне снова разрешили пробежаться в тени листвы, увидеть ее улыбку и доверить ей тонкую руку, покрытую синяками. Не мило ли, что она сказала, как ей нравится фиолетовый цвет?

С тех пор я видел ее только ночью, нет-нет, не опошляйте мои слова! Запертый в своей комнате, я не решался заснуть, пока ее светлая фигура не появлялась в саду напротив, освещаемому моей сговорщицей-луной. Я не никогда не был суеверен, но с поразительной частотой следующий день летел ко всем чертям, если я накануне не встречался взглядом с моей музой.

Благоухающий венец победы присущ мечтам, а настоящее приносило на порог сухие листья мутно-коричневого цвета. Вечно с метелкой в руках, я выходил из моей тюрьмы только для того, что убрать чужой двор, на следующий день уже снова полный крошащегося сора. И вот опять я прихожу к мысли, что дни, подвластные Светилу, просто издевка. Именно тогда, когда меня спасла Солнце - собирался дождь.

С трудом поднявшись с пола, я первым делом распахнул окно - оно так скрипело, будто весь смрад замурованного в комнатушке преступления с визгом кинулся прочь, подальше от этой чудовищной сцены. Мне было тошно, и я боялся быть запятнанным той мерзкой кровью; почувствовав резкую слабость, я из-за всех сил вцепился в потрескавшийся подоконник, случайно нащупав в руках *нечто* - это была прядь волос, переливающаяся от блеска внезапных ударов молний.

Прошло несколько минут, а я сидел на полу, не в силах больше стоять, любуясь на на неверотяное сокровище, которое нашел в этом убогом месте. Меня знобило от одной лишь мысли, что она не побоялась проникнуть в этот ад, чтобы спасти меня. Едва отдышавшись, я снова поднялся и впился глазами в когда-то унылый вид из окна. Спасибо дождю за то, что позволил мне увидеть ее торопливые, но как всегда легкие, едва заметные следы на неприбранной дорожке: я ликовал, вглядываясь в кровавые отпечатки, ведущие к дому, в котором она годами томилась одна. Я знал, что она никогда бы не сделала такого, и от мысли, что это свершилось ради меня, мое тело покрылось приятными мурашками.

Прошли столько лет, а я не осмеливался спросить у Солнца, что произошло в тот день - ведь полиция так и не нашла «виновных». Меня распирало сказать ей, что я благоговею от совершенного ею преступления, признаться, что я-то знаю, что она виновна в моей свободе как минимум дважды. Но каждый раз, когда мы наблюдали пьяную драку, или нищий мальчик, раздающий газеты на улице, кричал об убийстве, ее светлое, доброе лицо мрачнело, и она на какое-то мгновенье отводила от меня только что смеявшиеся глаза. Наверное, я слишком испорчен, чтобы понять, почему она не радовалась вместе со мной. Хотел ли я хоть раз пересилить себя? Я поклоняюсь ее добродетели так же яро, как молящийся грешник, который знает, что уже завтра снова совершит что-то подлое.

***

-Как натуралистично банально. Редко же бывают такие не приспособленные к испытаниям герои.

Кровавые потеки смородины с безжалостной силой кинжала раздирали мою глотку. Мыслями увязнув в теплом болоте воспоминаний, тело продолжало жить, а значит - страдать. Только мгновение назад обезумев от голода, я в судорогах кашля терял сознание, одной лишь ягодой, без разрешения сорванной, отравив себя.

-Людишки, как ты, еще со времен Рая считают, что могут красть из чужого сада. Яд не подействует на того, кто его не выпил.

Я слышал женский голос, но от боли едва ли понимал смысл слов.

-Кто вторгся в **чужой** дом, должен отплатить. Только в сказках можно есть с **чужого** стола. Ты не знал, что живым тут не место?

Я не знал ее, так за что она была так груба? С презрением посмотрев на меня, незнакомка приблизилась к моему телу, и, будто не желая испачкаться, кончиками пальцев обхватила мою шею. В глазах плыло, но я еще был способен мыслить: обычные руки не могут с такой легкость, до хруста, сжать чужую глотку. Я чувствовал, как заточенные, но местами сломанные ногти впивались в мою плоть, и без нее сожженную изнутри запретными ягодами. Она появилась, как мираж, внезапно, обезоруживающе. Я не успел осознать, что боюсь за свою жизнь. Последняя мысль мелькнула в голове: прошу, Судьба, позаботься о Солнце.

-Он не жив! Ты ошиблась! Снова!

В моем затуманившемся сознании прозвенел голос Амноса, певучий, чистый, и я почувствовал, что снова могу дышать. Мое горло все еще пылало, но руки, единственное что я разглядел в ней, эти костлявые запястья - отняли свои мозолистые пальцы от моей израненной шеи. Она нависала надо мной так близко, но я не мог, не хотел, различить ее лицо.

-За всю свою не-жизнь я всего лишь дважды ошибалась; я - страж этой переправы, и готова еще вечность нести свою службу. Ты могуч, Амнос, но ты всего лишь Ребенок. Я знаю, что этот человечишка не был праведником, чтобы впускать его живым в этот мир.

-Я покровительствую ему, и ты не имеешь права на убийство. Неужели ты так проголодалась с тех пор, как грешники перестали умирать? Всего несколько дней прошло с Конца Света, а твое ненасытное чрево уже ревет, как зверь; нет, я ошибся - животное ест досыта, а ты ешь до беспамятства!

-Не тебе судить меня, ты слишком молод, чтобы познать настоящий голод! Он - нарушил закон, и даже ты не можешь не признать это.

-Он восстал против веками назад установленных правил - ты это хотела сказать. Ваш дьявольский род слишком привык лгать, чтобы выражаться четко.

Голос Амноса крепчал, но он, как певец высокой оперы - нет! - проповедник в наполненной всемирной печалью зале, не терял своей покровительной мелодичности. Мне чудилось, что от него исходит белый свет, пронизывающей и исцеляющий всякого, кто осмеливался его узреть. Он продолжал:

-Ты помнишь, что любовь дает жизнь? Ты думаешь по-звериному, понимаешь это буквально. А что если я скажу, что это чувство не «породило» нового человека, а «возродило» старого? Этот юноша, - я чувствовал, как свет залил мое лицо, -Имеет полное право войти в эти врата, он уже был там. Он умирал, но жизнь его вернули.

Его сияние освещало все вокруг, и я с умилением любовался на источник этого потустороннего света. Всю жизнь скрываясь от Светила, я впервые за долгое время почувствовал, как тянусь к чужим лучам. Даже та, кто только сейчас пыталась задушить меня, в отблеске от моего Друга потеряла свой грозный облик.

-Зачем же ему, живому, отдавать дарованное, жертвой приносить свою суть небытию? Что он получит взамен?

-Твой знакомый, Полуденный Демон, не задавался таким вопросом, а просто наблюдал. Ты говоришь, что вечна, но и тысячелетия спустя ты так нетерпелива. Ты стыдливо прячешь глаза, но я все еще вижу твои кровавые руки.

Завороженный увиденным, я наблюдал за происходящим, не замечая даже усилившейся боли, провалившейся в мой желудок, и только по сотрясающемся горизонту осознавал, что тело продолжает корчится от боли. Прикусив губу, я глотал постыдные стоны, боясь пропустить хоть одно слово этих непонятных мне существ.

-Он извивается в мучениях, как кошка, убитая любопытством. Какой глупец, почему он до сих пор молчит?

-Удовлетворение вернуло кошку к жизни, -Амнос, с плохоскрываемой улыбкой, косил на меня глаза, -Думает, мы ненароком проговоримся. Он хочет узнать побольше о не-людях, как мы, в надежде пробудить свою возлюбленную, как когда-то это сделала она.

-Этот мальчишка решил, что превзойдет Орфея? Как наивно!

-Пусть он не похож на героя, но он упрям. -Амнос вплотную подошел к молчавшей. -Но нечего более его пытать. Тот яд должен раствориться.

Я все еще не мог разглядеть ее лица, но знал, что она улыбается. Согнувшись над рекой, стражница зачерпнула мутную воду, потускневшую без отражения оставившей ее луны.

-Он хочет пить, а значит - он человек. Он жаждет - значит жив. Он готов на все, чтобы утолить эту боль - это значит, что он готов выбирать.

Свет Амноса погас, разорванный на кусочки ее хищной тенью. Я думал, что глаза дикарки будут гореть вот тьме своей злобой - но только ехидно смеющиеся зубы выделялись на ее неописуемом лице; она наклонилась, и даже тогда я не мог различить ничего, кроме волчьих клыков. Точенный подбородок приблизился ко мне, наровясь уколоть:

-Ты тах хотел узнать, говорит Амнос. А мне кажется, что ты только мечтаешь о том, чтобы забыть. Малыш, ты не обманул мой инстинкт - да, плотью ты жив, но живешь ли ты на самом деле? Я чую, что ты почувствовал облегчение, когда мои руки сомкнулись на твоей тонкой шее.

Теперь же ее глаза сверкали, пронизывая меня до глубины души своим жестоким, насмешливым взглядом. Что она могла знать о желаниях человека, если никогда не была одним из них? Она ошибалась. Я надеялся, что она ошибалась.

-Послушай меня, выбор за тобой. В одной руке у меня живая вода, в другой... забвенная. С жизнью приходит знание, видение мира таким, каков он есть. Один глоток, и ты утолил свою жажду - но эта жидкость не чистый источник, а жижа, впитавшая все помои людской истории. Тебе даны все ответы - но ты больше никогда не захочешь спросить. Вторая рука (ты видишь, как просачивается через пальцы капля за каплей?) держит твое спасение от прошлого, наивную надежду на будущее. Ты ощутишь ее вкус, сладкий, неиспорченный сравнением с тем, что ты испробовал когда-то.

Будто в бреду, я смотрел, как мои руки, будто чужие, тянулись к воде, пытались прикоснуться к ней, от жажды не веря, что жизнь так близко. Ее зубы блестели горькой улыбкой, и легкий желтый налет напомнил мне всепожирающую полынь - я наконец проснулся. Теперь мои пальцы обвивались вокруг ее запястий, и она уже не смотрела на меня как на жертву; я наконец увидел ее зрачки, неестественно суженные черные блики, не сводящие с меня потерянный взгляд.

Приобретя глаза, она вскинулась, подскочила, будто ошпаренная. Ее только недавно сильные руки беспомощно тряслись, разливая драгоценную влагу.

-Я жалею, что так тщательно тебя разглядела, - ее грудь часто вздымалась, от жара на лице приступил пот, -Ты обжигаешь меня своими мыслями, и никакой прилив не способен тебя остудить. Ты был готов выпить из *того* источника*,* что **я предложила, нет, ты *осмелился* жить после этого ужасного выбора. Амнос, он - не человек.

Если бы не чертово пересохшее горло, я мог бы искренне, громко засмеяться над их лицами, мордами, а может даже и неуклюжими позами, в которых застыли эти могущественные существа, впервые сбитые столку. Таким от природы сильным, наделенным судьбой талантом, им было невдомек, зачем никчемным тварям, как я, иметь свою волю. Демон ли, нечисть или ангел был она - ее совершенный ум не мог понять, как в миг может измениться душа когда-то человека.

-Он хочет уничтожить себя, или выжить?! Почему его мысли и действия так противоречивы?! Я чувствую отчаянное страдание, но он желает его продолжить!

Амнос шел ко мне, тяжело переступая с ноги на ногу, хромая так, если бы он нес на своей спине каменную глыбу, или всю человеческую долю. Он шагал, упорно и упрямо, не сходя с невидимой разбитой дороги, тупиком заканчивающейся на ослабевшем, но отчаянном мне. Казалось, что Амнос прятал глаза; как она от ужаса не могла отвести свой взгляд, так он от стыда не хотел и мельком посмотреть мне в лицо.

-Хватит, ты уже узнала, что он выбрал. Дай ему настоящей воды - я хочу уйти.

Я чувствовал, как брызги остужали моё лицо, горло, утробу. Туман рассеивался, и я больше не видел стража - только ее испуганные глаза все еще мерещились мне в темноте. Когда я сел, опираясь на руку, Амнос вдруг взбеленился; не желая больше скрывать свой гнев, он со всей дури боднул меня под локоть, из-за чего я снова потерял равновесие и больно стукнулся головой о землю.

-Сумасброд! Да какое ты право имеешь полностью перечеркнуть все твое прошлое - и выбрать источник Забвения! Тебе уже однажды подарили билет из Забытия - а ты, черт тебя подери - сам вырываешь склянку яда из рук твоего врага, набрасываешься на нее как на сладкий пунш!

Он, как в таком недалеком детстве, схватил меня за рванный воротник своими крепкими зубами и поволок вперед. Спиной прочувствовав все ухабы нервно неровной дороги, я начал протестовать, тщетно пытаясь вырваться из хватки упрямого козла. Насмехаясь над моим бездействием, в танце кружилось смеющееся звездами небо, и только Амнос продолжал угрюмо тащить меня по утесу вверх. Хотя земля уже стала суха, и все чаще я ощущал ее каменистую броню своим телом, легкий голос ручья еще звал нас спуститься вниз, ведь наше место не может быть среди звезд.

-Даже она поразилась твоему сумасбродству! Она, кто никогда не видел, как люди любят - ведь ей известны лишь их страх и презрение - даже она бы не отказалась от памяти об их существовании!

Я только хихикнул, а Амнос, в бешенстве, остановился. Резко дернув меня за рубашку, он наконец разжал по-животному сильные челюсти: со злобой смотрел, как я поправляю в клочья разодранный воротник. Он с минуту не двигался, пристально разглядывая меня, оценивая, насколько я ему ненавистен. Наши глаза встретились: его морда вытянулась, ноздри некрасиво надулись; не отводя с него завороженного взгляда, я любовался на его искреннюю ярость, гнев от чистого сердца, ненапускное презрение. Я уже давно привык ловить на себе косые взгляды - но никогда они не были так полны истинного негодования, не навязанного мнением безразличного ко мне общества. Не выдержав моей улыбки, Амнос с чувством дернул косматой головой, и, с размаху, рогами ударил по камню. Махина, будто полая изнутри скорлупка, прощально треснула, осколкам развалившись на части. Только когда я увидел, как обломки, смерившись с судьбой, скользнули в пропасть, я понял, что мы опять оказались окруженные вечными горами.

-Только глупец выберет Лету! Потеряв свои воспоминания, ты теряешь всю память человечества.-Амнос ожесточено скидывал камни в воду, копытом, как раскаленным металлом, раскалывая глыбы, нависшие над рекой.

-Тебе шесть дней от роду, и ты хочешь подстроить этот мир под себя. Когда-то давно я уже жил, и знаю, что это ты - глина, и как только ты потеряешь гибкость, тебя уронят, чтобы посмотреть, было ли когда-то у тебя хоть что-то внутри.

Я сидел на краю булыжника, беспомощно облизывая шершавые губы, надеясь хотя бы из ранок на тонкой коже получить немного красной влаги. Амнос впервые так неприкрыто злился, со всей силы толкая молчаливые камни в пропасть.

-Тебе дали дар - быть человеком! А ты с такой готовностью ныряешь в реку Забвения, чтобы никто после тебя не познал счастья быть рядом с людьми! Книги, картины, дворцы... неужели тебе ничто из этого не дорого?!

-Я сохраню наследство лучше, чем мой знакомый библиотекарь, спаливший своих подопечных. Зачем нам ждать еще одной охоты на книги?

-Ты хотел сказать на мысли. Не умеющий читать, никогда не узнает, чего он должен бояться, кого ненавидеть. Слепой не увидит.

-Как хорошо, что я теперь могу видеть сквозь мрак. - я сказал это так, чтобы он услышал усмешку, хотя я едва ли мог различить его силуэт в безлунной ночи.

-Какого это, последнюю живящую воду найти в мертвом царстве? Тебе совсем не страшно от того, что ты натворил?!

-Вини не меня: полынь отравила источники сверху! Я никогда бы не осквернил то, что дает мне жизнь!

-Только если бы это произошло сознательно.

Не знаю, от боли ли прекратил Амнос свой сизифов труд, или восстал против своей невыполнимой идеи - столкнуть гору, на которой стоишь, в саму бездну. Он порывисто дышал, и брошенный им в пропасть отчаявшийся взгляд был столь же человеческим, как и его не животная речь.

-Амнос, -я чувствовал, как бесила его моя ухмылка, Амнос, я выбрал другое. Сколько бы грязи я не увидел - я знаю, что Солнце всегда омоет мои глаза своим поцелуем. Я не могу потерять хоть секунду нашей с ней памяти. Я выбрал источник Знания.

Мне не хотелось обидеть моего друга смехом в такой интимный момент, но его лицо уж слишком неумело скрывало весь шок, который он пережил за мой короткий монолог. Очень долго, не моргая, Амнос смотрел на меня, еще не решив, говорю ли я правду, или хочу спастись от его расправы.

-Но она была испугана! Ужас в ее глазах не способен лгать так же бессовестно, как это делает твой змеиный язык!

-Ты же сам сказал, что я свихнулся! Сумасшедших боятся. Ей не понять, как можно скрывать внутри такую глубокую ненависть к людям, и все равно выбрать Познание души человеческой, такой, от которой уже не спрячешься. Но мы с Луной уже договорились, что она укроет меня от суматохи Дня.

Я тщетно пытался спуститься с зубчатого камня, и Амнос, будто забывшей о недавней ссоре, незаметно подставил мне свою крепкую спину. Соскользнув с ледяной скалы на его горячее тело, я взялся за эту широкую, теплым мехом пахнущую шею, так же осторожно, как однажды впервые обнял Солнце. И каждый следующий раз хоть на мгновение, но вспоминал тот вечер...