От прошлого не убежать. Его можно только отпустить.

Я стою за дверью, уткнувшись лбом в стеклянное окошечко. От сбивчивого дыхания стекло покрывается паром. Закрываю глаза, и представляю, что нахожусь в другом месте и времени. Там, где мама пекла рождественские пироги с тыквой, а папа звонил всем родным и нахваливал любимую жену. Тогда я часто смотрел в окно, разглядывая ребятишек из соседнего дома. Их было много. И все весело играли во дворе. Иногда, девочка в желтой шапочке смотрела в мою сторону и махала в знак приветствия. Вернуть бы те времена, и прожить оставшиеся годы этим одним днем.

Я почти не дышу, потому что в грудь глубоко воткнули нож. При каждом вдохе рана расширяется и оттуда сочится все больше боли. Женщина на кушетке моя мать, а я совсем не могу найти знакомые черты. Разве что пучок рыжих волос на макушке, выбившихся из-под повязки на голове. Я не помню ее запаха и теплоту рук. Словно никогда не чувствовал, никогда не получал... Родители для меня размытое пятно. Мама, конечно, меньше. Но я не помню ее ласки.

Рядом стоит Мейсон. Крепкая рука сжимает мое плечо, а я практически забыл о его присутствии. Но он рядом, как бы говоря, что я не один. Что рядом друг, на которого можно положиться. А я хотел бы сейчас оказаться тут один.

- Вчера ей сделали последнюю операцию. Возможно в ближайшие дни будут изменения, - говорит он, подходя еще ближе.

- Это конец, - шепчу я, в то время, как руки Мейсона обвивают меня. Он сильно прижимает мою голову к своему плечу. Его запах не изменился.

- Все будет хорошо, - говорит он. - Теперь ты рядом и она быстрее поправится. Уверен, что она услышит тебя.

Я отстраняюсь, чтобы горячее дыхание не щекотало мою шею. Он смущенно опускает глаза, переминаясь с ноги на ногу, как мальчишка. Протираю вспыхнувшее лицо руками. Встряхиваю голову, отгоняя лишние эмоции, проглатываю застывшие слезы. Надо взять себя в руки. Не так я думал встретиться с мамой спустя столько лет.

- Давай зайдем, - говорит он, толкая дверь.

Я не в состоянии пошевелиться. Через распахнутую дверь вижу, как мама лежит абсолютно отключенная от мира. Все эти приборы и аппараты с детства меня пугали. Может поэтому я никогда не болел.

- Она пошевелила пальцами!

Слышу радостный возглас Элис, которая бросается на шею вошедшего Мейсона. Как я не заметил ее? Видимо она находилась в другом углу палаты.

- Представляешь? - радостно щебечет она, повиснув на шее Мейсона.

Мейсон молчит и что-то шепчет ей на ухо, почти касаясь нежной кожи. Тогда она поворачивает голову. Темные глаза, цвета темного шоколада удивленно моргают. Она переводит взгляд с меня на Мейсона и обратно.
Я медленно прохожу внутрь. Сердце колотится, как сумасшедшее. В ушах шумит. Кажется, происходящее сон. Но это жестокая реальность.

- Привет, - еле слышно говорит она, когда я прохожу мимо. Делаю вид, будто ничего не слышу.

- Она пошевелила правой рукой, когда я сидела рядом, - говорит Элис, освобождаясь из объятий Мейсона.

- Прекрасная новость! - искренне радуется Мейсон. - Что сказал доктор?

- Он тоже рад, - тихо говорит Элис, держа за руку маму. - Говорит, что это хороший знак. Если она откроет глаза, то будет еще лучше.

Как легко у нее это получается. А для меня непосильная ноша. Рука безжизненная, бледная и, наверное, мертвенно холодная.

- Пойдем, выпьем кофе, - он увлекает за собой Элис, которая постоянно оглядывается в мою сторону. Я чувствую ее взгляд на своем лице до тех пор, пока не закрывается дверь палаты. Представляю, насколько жалко сейчас отражаются в моих глазах чувство вины и боли. Через несколько секунд мы остаемся одни с мамой.

Значит, они оба знали, но не сказали. Приходили каждый день, заботились о ней. А меня, родного сына не было рядом. Чем занимался я? Напивался из-за глупых неоправданных эмоций. Еще один повод ненавидеть себя, ненавидеть их.

Я подхожу ближе и осторожно касаюсь пальцами бледной руки. Больше пяти лет, как мы не виделись. Сколько раз за эти годы я представлял нашу первую встречу. Лучше бы никогда и не видеться. Только бы она была жива и здорова. Так мало для счастья одного человека, но так много для меня.

Ее сомкнутые веки прогоняют, а мне хочется взглянуть в темную болотную глубину. Как часто мамины глаза согревали теплотой взгляда, а потом все изменилось. Это были не наши ошибки, но пострадали мы не меньше. И почему мы не можем простить вовремя? Как эгоистично я отверг ее несколько месяцев назад. Я все еще был обиженным мальчишкой.

Сажусь рядом, пряча в ладонях ее хрупкую руку. Больше никто не разлучит меня с любимыми людьми.