Закат пробивался сквозь тонкие разрывы в тучах, как расплавленное золото в недрах печи. Яркие взрезы на тёмном брюхе неба, смертельно красивые и завораживающие. Долгий день заканчивал свою жизнь на наших глазах и готовился стать лишь тенью в памяти. В открытое окно в моём кабинете струился освежающий воздух, за порогом августа душные дни сменялись уже остывающими ночами, что не могло не радовать этим выматывающе жарким летом.

Делая глоток из очередной кружки с кофе, я потянулся и, оторвав усталый взгляд от пылающего заката, окинул им вдруг погрузившийся в тишину кабинет. Наткнувшись на фигуру своего помощника, беспомощно уснувшего как на подушке на беспорядочно покрывающих мой стол документах, я невольно улыбнулся. Совсем вымотал парня. Последний месяц мы работали так много, что временами я просто забывал день недели, дату, свой домашний адрес. Снимая с меня большой груз дел, Вик не отставал, всегда чётко и верно исполняя мои наставления. Работая с ним бок о бок, я расслабился, успокоился и просто давал всему идти своим чередом.

Осторожно опустив кружку на подоконник, я снял свой пиджак с вешалки и, подойдя к задремавшему Вику, накинул ему на плечи. Присев на кресло рядом, не смог отказать себе в удовольствии рассмотреть расслабившиеся черты. Пальцы осторожно пробежались по воротнику пиджака, поправляя его, и нырнули в мягкий хаос рассыпавшихся волос Вика — сердце учащённо забилось от ощущений. Я бессовестно пользовался моментом, когда этот упрямый мальчишка спрятал все свои колючки, которых у него теперь было в избытке. Словно открывшись мне, он потерял какую-то защиту и восполнял её, ощетинившись как дикобраз. Мой дикий, мелкий, бесящий... Нежно перебирая пряди пальцами и наслаждаясь теплом волос, я ласкал взглядом длинные подрагивающие ресницы, вздёрнутый нос и пухлые губы. Чертовски красивый дикобраз.

Последние лучи растворялись в накрывающих нас сумерках, но я не мог заставить себя пошевелиться, хотелось сгрести Виктора в объятия и вместе уснуть, слушая его тихое сопение. Много чего хотелось... но ресницы дрогнули и сонный взгляд Вика сфокусировался на мне. Я не стал отдёргивать руку или делать виноватое лицо: сейчас мне до безумия нужно было это прикосновение к нему, словно подзарядка. Продолжая расчёсывать пальцами его волосы, я улыбнулся, искренне и не пытаясь спрятать то, что выражали мои глаза.

— Совсем я тебя замотал, — тихим шёпотом, словно приглушённым сгустившимся вокруг нас воздухом, отозвался я на его удивлённый взгляд.

Вик сглотнул и, несколько раз моргнув, приподнял голову со стола, я поправил его взъерошенные волосы и мягко удержал на его плечах пиджак. Вик как зачарованный смотрел то в мои глаза, то на улыбку, не произнося ни звука, замирая в ожидании. Моё сердце отбивало сумасшедший ритм, подмывая, требуя, толкая навстречу удивлённо приоткрывшимся губам, и я поддался, преодолев эти разделяющие нас сантиметры. Горячее дыхание Вика обожгло и оглушило. Обхватив пальцами его затылок, я лизнул нижнюю губу, чуть прихватывая зубами, и скользнул языком в трепетную глубину, тут же встречая ответную ласку, которая разошлась сотней электрических разрядов по каждому моему нерву. Сладко, щемяще, пленительно...

Чёртов телефон разбил всё наслаждение от момента, и Вик отпрянул, сметая неловким движением бумаги со стола и отступая от меня подальше. Губы ещё ощущали чужой напор, а мой мальчик, распахнув дверь, спешно покинул кабинет, не давая шанса успеть его остановить. Спустя несколько секунд в светящемся прямоугольнике выхода появилась фигура Фёдора. Оглянувшись на коридор, он вопросительно уставился на меня, устало откинувшегося в кресле посреди разведённого хаоса.

— Ты что трубку не берёшь?

— Тебе не кажется, что время для звонков неподходящее? — устало потерев виски, поинтересовался я, поднимаясь и собирая бумажные доказательства того, что мне не привиделось произошедшее пару минут назад.

— С каких пор у нас появились такие ограничения? — недоумённо хмыкнул друг.

— Думаю, что с этих самых... — вкус на губах ещё рождал трепет во всём теле.

— Я чему-то помешал? Кажется, в ту сторону пронёсся Виктор. — Фёдор нащупал выключатель на стене кабинета и наконец зажёг свет в заполненной августовской ночью комнате. — Темнота — друг молодёжи? — он поиграл бровями, явно намекая, и мне пришлось сделать вид, что до меня не доходит.

Я лениво закусил губу, потянувшись и желая одного: лечь спать прямо сейчас. И пусть мне приснится что-нибудь хорошее, например, губы этого вулканического чуда, от которых у меня до сих пор ошалело скакало сердце.

— Мы не закончили, но, кажется, на сегодня и этого достаточно. Что ты хотел? — встряхнувшись, я обернулся к Фёдору.

— Вылет технолога, который должен был завтра приехать, перенесли из-за его болезни. Так что тебе не нужно подрываться утром чуть свет, думал, тебе важно сообщить это.

— Да вселенная просто благоволит мне сегодня, — усмехнулся я. — Наконец смогу выспаться. И, надеюсь, со здоровьем нашего гостя всё наладится.

Фёдор кивнул мне и, покрутив телефон в руке, задумчиво подмигнул.

— Доброй ночи! И пора бы тебе найти другое постоянное место, ты буквально живёшь на работе уже вторую неделю.

— Да, в твоих словах есть разумная мысль, — вздохнув, я отодвинул кресло и, отсалютовав Феде, подхватил с пола пиджак, ещё хранивший тепло Вика. Вспомнилось, как дом неожиданно быстро приглянулся милой семейной паре, и я, не давая себе шансов отступить, да и не желая этого, продал его, правда, так и не присмотрев что-то взамен. Перебравшись в домашний офис, я в полной мере ощутил день сурка: ничего не менялось, кроме встающего и садящегося за окном солнца. Разве что наши отношения с Виком стали теплее. А сегодня даже вспыхнули... Вернув пиджак на вешалку, я нежно погладил ткань. Теперь он будет напоминать мне об этом вечере — тень в памяти, яркий взрез на полотне воспоминаний, как отблеск отгоревшего заката.

***

Утро клонилось к полудню, когда я вдруг ощутил тревожный укол памяти и, найдя взглядом календарь на стене в офисе, убедился, что подходит важная дата, а я погряз в цейтноте и чуть совсем не забыл о ней. Подписав шаблоны новой упаковки от маркетингового отдела, я затерялся в череде своих мыслей, не заметив, как Виктор вошёл в кабинет и встал у моего стола, выжидая, пока я замечу его. Терпение моего помощника довольно быстро иссякло, и резкий удар костяшками по столу привёл меня в чувства, обратив внимание на лицо перед собой. Вик проявлял чудеса невозмутимости: с нашего поцелуя прошло около десяти часов, а он снова вошёл в роль идеальной правой руки. И нет, не в том самом смысле. Всматриваясь в беспристрастные глаза, я задавался вопросами, стоит ли начинать разговор и с чего в первую очередь.

­­­— Всё в порядке? – взгляд из-под ресниц кольнул меня тревогой. Видимо, не такой уж он и равнодушный, по крайней мере, под этой маской вежливости на лице.

— Не хочешь поужинать со мной? – без улыбки, без вызова, тихая просьба старого друга. Вик удивлённо поднял брови и сделал шаг назад от стола, сжимая в руке забытый документ.

— Не могу, у родителей заканчивается отпуск и они улетают. Я хотел провести эти выходные с ними.

— Да, понимаю, от такого мне не хотелось бы тебя отрывать. Тогда в другой раз, - поднявшись, я подошёл к окну, бездумно скользя взглядом по собирающимся перед дождём тучам. Затишье перед бурей сквозило в воздухе ароматом и неестественной тишиной в словно задержавшей дыхание природе.

— Максим... Викторович, я могу что-то сделать для вас?

— Нет, мне нужно разобраться с теми документами, что ты приготовил. Приезд технолога неожиданно отменился, и теперь у нас даже есть время отдохнуть. Уходи пораньше, увидимся в понедельник.

Молчание в кабинете стало ощутимым, словно я остался один, но спиной чувствовал упёршийся в неё взгляд. Разговор с бухты-барахты вряд ли стоило начинать, нам нужно было многое рассказать и услышать, и, видимо, придётся с этим подождать.

— Хорошо, тогда до понедельника... — шаги и звук закрывающейся двери потонули в стуке дождевых капель по окну — резком, как и мой выдох, в котором я выпустил снедающее меня чувство надвигающейся тоски.

***

Телефон вибрировал на соседнем сидении, раз за разом напоминая, что кому-то я очень нужен, крайне необходим, жизненно важен... Готов был поспорить, что это Фёдор, но спорить не хотелось, как и проверять это, поэтому я просто протянул руку и полностью отключил гаджет. Именно сейчас меня совершенно не тянуло ни с кем говорить. Воскресенье подкралось и поставило перед фактом, что ничего не поменяется никогда, один и тот же день, одни и те же мысли. Дождь, не прекращающийся с пятницы, заливал лобовое стекло, и дворники едва справлялись с потоком. Запахнувшись в куртку и зябко ёжась от сырости и нагрянувшего вместе с непогодой похолодания, я обернулся на заднее сидение и остановился взглядом на приготовленном букете красных роз, наполнившем воздух в салоне своим тонким ароматом. Тронув лепестки, я подхватил цветы и решительно вышел из машины. Дождь не собирался заканчиваться, а ждать не было времени: этот день подходил к вечеру и мне нужно было кое-что сделать.

Оставив машину на стоянке, я двинулся по вымощенной камнем тропинке. Накидывая на голову капюшон, я всё равно отчётливо понимал, что через пару минут промокну до нитки, и не особо желал этому мешать. Дорожка, по которой я ходил бесконечное количество раз — не засматриваясь по сторонам, не ища ориентиры, просто ступая за ведущим меня сердцем. Некогда тонкие прутики саженцев превратились в крепкие, изогнутые ветви сейчас уже начинающих краснеть рябин. В этом году ягоды висели крупными гроздьями. Они, прибитые этой тяжестью и хлёсткими струями дождя, склонились и местами касались головы так, что приходилось идти, немного пригибаясь. Пара поворотов — и я подошёл к калитке, мало чем отличающейся от других в этом ряду. Толкнув заржавевший засов, мне осталось сделать пару шагов за ограду, и я наконец поднял глаза, встречая улыбающийся взгляд красивой женщины.

«Здравствуй, мама...»

Выгравированное изображение на тёмном мраморе. Холодный камень под холодным дождём, но с её тёплой улыбкой и морщинками-лучиками, разбегающимися вокруг внимательных глаз. Даже не помню, когда была сделана фотография, с которой я заказал этот портрет, но, приходя сюда, чувствовал, что в моей тоске от этой улыбки появляются просветы. Наклонившись к могиле, я вырвал несколько сорняков, пробившихся за лето между гранитной крошкой и тротуарной плиткой, которой был выложен участок. Присев возле памятника, осторожно стряхнул налипшие листья и положил розы, расправляя бутоны. Мама любила цветы. Как жаль, что при жизни я не так часто ей их дарил. О скольком мы жалеем, когда понимаем, что хотели бы что-то сделать, но уже не с кем и не для кого. Сколько слов не сказано, сколько улыбок не подарено, и всё это складывается в дни и годы, которые мы больше не сможем с ними разделить.

Распрямившись, я смахнул уже бесполезный капюшон. Куртка абсолютно промокла, и с волос текла вода. Собрав их на затылке, я поёжился: ветер продувал мокрые вещи, и мне стоило бы убраться отсюда поскорее, пальцы на руках я уже почти не чувствовал.

Шорох за спиной не отвлёк внимания от фото на памятнике. Мой внутренний диалог с матерью приобретал оттенки нравоучительной тирады, где я, как обычно, был несмышлёным ребёнком, притащившимся в такой дождь ради каких-то цветов.

— Макс, ты в своём уме? — слова, вызвавшие диссонанс в моих мыслях и чувствах, потому что я одновременно услышал их голосом матери и Фёдора, выбили меня из задумчивости. Спустя секунду над моей головой повис зонт, а справа от меня лицо друга. Я несколько раз моргнул, стряхивая с ресниц тяжёлые дождевые капли, и убедился, что моё одиночество перестало быть таковым.

— Что ты тут делаешь? — голос сломался от долгого молчания, и пришлось откашляться. Капли дождя громко барабанили по натянутому зонту над головой, почти заглушая слова.

— Как знал, что ты будешь здесь... — Фёдор хмуро осмотрел меня и вдруг обернулся куда-то за мою спину. Озноб прошил от предчувствия, и я оглянулся.

Вик стоял под чёрным зонтом — ангел смерти во плоти, с суровым отпечатком в сведённых бровях и сжатых в одну линию губах, сверлящий взглядом то меня, то памятник. Захотелось закрыть портрет и буквы собой, чтобы он ничего не рассмотрел, огрызнуться от аукнувшейся боли. Выругавшись сквозь зубы, мне пришлось сжать задрожавшие то ли от холода, то ли от накативших эмоций пальцы в кулаки и засунуть в карманы куртки, хотя теплее им от этого не стало.

— Ты думаешь, я спасибо тебе за это скажу? — бросил я другу, который лишь грустно ухмыльнулся. Хлопнув меня по плечу, он прикоснулся к памятнику, словно прощаясь, и вышел за калитку, оставляя меня наедине с моими демонами.

Дождь снова заструился по лицу, и я, мысленно костеря Фёдора, поднял голову к тяжело и низко плывущим тучам, но почти сразу же чёрный зонт закрыл меня от холодных струй. Неизбежность подошла вплотную и смотрела своими карими глазами. Ох, не так я представлял этот разговор... Ох, не так.

— Это твоя мама? — Вик скользнул взглядом по фото матери. Из-за её улыбки казалось, ей нравится то, что она сейчас видит. Я приструнил разыгравшееся воображение и собрался с духом.

— Виктор — моя мама. Мама — это... мой Виктор... — смакуя последние слова, чётко произнёс я, видя, как запылали его щёки. Внутри становилось щекотно и больно от того, что он сейчас здесь, что пришёл ко мне, что, кажется, мы наконец дошли до точки невозврата.

— Сегодня годовщина... — тихо проронил Вик и закусил вдруг вздрогнувшую губу. Он больше не смотрел на меня, не отрывая глаз от позолоченных цифр.

— Да, восемь лет прошло. Неожиданно, но в тот день я потерял сразу двух близких людей, — сказал я, стараясь говорить как можно отстранённей, но следя за каждой эмоцией, мелькающей на лице моего фиолетоволосого чуда.

— Ч..что случилось? — выдавил из себя Виктор, сильнее сжимая рукоять зонта, которым он укрывал нас от продолжающего бесноваться дождя.

— Ишемический инсульт. Мне позвонили из больницы, когда я стоял один в том парке после того, как ты сбежал. — Вик дёрнулся, весь сжимаясь, и отступил на шаг, тяжело дыша. — Мне удалось провести с ней последние часы в надежде, что всё ещё может наладиться, что она пойдёт на поправку, но этому было не суждено сбыться. У жизни свои планы. В тот день, восемь лет назад, я не пришёл к тебе не потому, что презирал, испытывал отвращение или не любил... — приходилось выдавливать из себя слова, словно наболевшие гнойники, вскрывая и очищая каждую рану. — Моя мама умерла... А ты улетел, оборвав со мной все связи.

Перед моими глазами снова начали мелькать все эти моменты, как ретроспектива, и я позволил себе наконец выговориться о том, что не понимал, где искать его. Надеялся, ждал, ушёл с головой в работу. Встретил Лео... О нашей жизни и его смерти, о моей сорванной психике и новых попытках жить раз за разом, когда жизнь сбивала с ног, а я не понимал, для чего всё это и куда дальше идти. Виктор опустил зонт и обернулся ко мне. Искусанные до крови губы дрожали, он выглядел ошеломлённым, и я рассмеялся: то ли от облегчения, что всё рассказал, то ли от нереальности ситуации, глядя, как дождь пропитывает влагой волосы и одежду парня передо мной. Он действительно стоял здесь, такой изменившийся и всё ещё до боли... мой.

— И вот ты вернулся, — я развёл руки, словно приветствуя его. — Что же ты желал тут найти, малыш? — злость исказила красивые черты Вика.

— Тебя! Всё, чего я желал эти восемь лет! Вернуться к тебе! — крик разбился о шум дождя, который не дал ему разойтись эхом над кладбищем. Виктор тяжело дышал, сжимая кулаки и зажмурившись, смешивая свои слёзы с холодными каплями, которые текли по его лицу. Сердце сжалось, и, быстро сделав несколько шагов навстречу, я обнял его. Мальчишка уткнулся в моё плечо, роняя зонт в лужи под ногами и цепляясь за куртку на спине. Я услышал тихий вой, чей из нас?

— Прости-и-и... Я не знал, я ведь ничего не знал, — несколько слов, заполняющих до краёв так, что слёзы выступили на глазах и тут же смылись дождём.

— И ты меня прости, — гладя мокрые волосы, липнущие к моей одежде и щеке, я тихо баюкал его в своих объятиях. — Тише-тише, я держу тебя...

Хотелось сказать, что больше не отпущу, но жизнь уже не раз показала мне, что наши слова — такая хрупкая вещь, поэтому я позволил себе только подумать об этом.

Виктор задышал спокойнее и наконец поднял на меня заплаканные глаза. Я обхватил его лицо замёрзшими ладонями и поцеловал. Вкус слёз, дождя и губ моего мальчишки зажгли внутри огонь, растекающийся по телу, словно все давно спящие чувства вдруг разом ожили. Этот момент, здесь и сейчас, был прекрасен и выбивался каждым безудержным ударом сердца знаками на рёбрах и в моей памяти.

— Привет, малыш... — шепнул я ему в губы, согревая их своим дыханием.

— Привет... — Вик потёрся о мои губы и нос, словно урчащий котёнок.

— Давай-ка уйдём отсюда, а то мы с тобой насквозь мокрые и промёрзшие. — Протянув руку, я прикоснулся к портрету матери и улыбнулся: — Мам, мы вернёмся. — Взявшись за руки, мы вышли за калитку и, закрыв её за собой, молча направились к машине под наконец затихающим дождём.

***

В лифте сгустилась тяжёлая тишина. Я смотрел на Вика, а он не отводил взгляд от дверей, хмуря изогнутые брови. Самообладание во мне держалось на последнем "нельзя", расшатанном долгим заселением в отель, куда мы решили въехать, чтобы высушить одежду и привести мысли в порядок... Особенно мысли, усмехнулся я, скользя взглядом по промокшей фигуре Виктора и уговаривая себя остыть, но этому не помогала даже мокрая одежда, сковывающая всё тело. Внезапная остановка и гул голосов подтолкнули меня к Вику, усиленно игнорирующему моё присутствие. Кинув взгляд на кнопки этажей и убедившись, что случайные попутчики выйдут на пару этажей раньше нас, я встал к нему вплотную.

Вик вжался спиной в стену лифта, наконец поднимая на меня свои вулканические глаза, обжигая, выворачивая душу тем огнём, что прятался в них. Я ощетинился ухмылкой, словно подводя черту: бежать больше некуда, ты сам пришёл ко мне, мой мальчик. Вик прикрыл глаза, нервно сглотнув, а мне захотелось провести по его перекатывающему под кожей кадыку, хотелось сжать и вырвать стон, почувствовать губами эту вибрацию. Такого я давно не чувствовал — ослепляющее, несдерживаемое, всепоглощающее...

Двери разъехались, и люди вышли, оставив нас наедине. Молниеносным движением я обхватил ладонью затылок Вика, притягивая, зарываясь пальцами в волосы, и смял его губы своими, заглушая довольный стон, вторгаясь в приоткрытые губы, властно забирая то, чего слишком долго желал.

Звук прибытия на наш этаж заставил меня оторваться от соблазнительных губ. Мельком отмечая потерянный вид Вика, я взял его за руку и уверенным шагом повёл к комнате. Он молчал и послушно шёл следом, остановившись у нужной двери, я развернул его спиной к себе, запуская пальцы сперва в передние карманы брюк, явственно ощущая его возбуждение и дрожь, а не найдя искомого, в задние карманы, сжимая половники упругой задницы.

Выудив карточку, я наклонился ближе, опаляя жарким дыханием и без того пылающее ухо, и, приложив к замку, толкнул открывшуюся дверь и впихнул в неё ошалевшего Вика.