А ведь там, где-то в тени соседней комнаты, скрылась фигура, что явно узрела сей «спектакль», а об этом известии, теперь наверняка узнает весь замок, да что уж говорить, вся страна…

—

 Что?! — Вскрикнула принцесса, показывая всю свою озлобленность и негодование, но в тоже время жутко разочаровываясь. Её план идёт ко дну.

Она скорым шагом сошла с возвышенности на которой стояли два трона, к посланцу, горделиво выпрямив спину, надменным взглядом осматривая длинное послание в его руках.

— Как он мог?! — С долькой наигранной печали и действительной раздражённости удивлённо вопрошала она, уже сжавшегося гонца. Он явно будет наказан за то, что вновь не явился к принцессе Дании с хорошими новостями.

Что же происходит? Почему же заливается истерикой ещё довольно юная принцесса?
В Копенгаген, в царский дворец прибыл Посланец, что мог выполнять роль шпиона, но всегда приносил плохие известия. На этот раз, прибыл он вместе с письмом об отказе на венчание между Эррором Стуре старшим и Скарлет Скадлиг младшей, а это значит, что отношения между двумя  соседними странами окончательно останутся враждебными. Теперь он даже не посмотрит в её сторону, будто упрекая, ставя себя выше… Но ведь не всё потеряно, ведь так?

— Я понимаю отрицательный ответ Правителя Эррора, — Встрял в разговор «папенька», являющийся Королём Дании, медленно вытягивая каждое слово, выдавливая из себя улыбку, но всё же хмурясь, ведь желание его любимой доченьки не будет исполнено. — Кристиан уверил меня, да и весь флот с войсками о том, что сможет захватить Брукенберг в скорое время, чем приблизит ваше венчание и присвоение их земель нам, но потерпел неудачу. — Выдохнул, запечатывая в себе весь гнев и расхолаживание, медленно отходя в сторону огромного окна, за котором страдают нищие.

Богатые богатеют, бедные беднеют...

— Правитель явно теперь зол, и, скорее всего, выберет в супруги Исландскую «принцессу». — Прошипел он, явно давая понять, что Исландия — их вечный противник, кой всегда отбирает у них малейший шанс на что-либо, будто делая это невзначай, сохраняя маску милой и притягательной страны.

— Папенька! — Бросила девушка, заполняясь отчаянной злостью — не получить желанное. Но после обращаясь к посланцу — Есть ещё какие «новости»? — прошипела та, сжимая в кулачки дорогие и тяжёлые ткани, украшенные разными драгоценными камнями.

Её тёмные волосы, закрученные в волны и закруглённые, словно шерсть придворной овечки*, были приглажены на макушке, и распущенны у висков, еле доходя до плеч, колыхаясь от малейших движений. Тёмно-золотые и белые ткани, выкроенные в пышное платье, открывали её плечи, делая наряд слишком откровенным для тех времён, а на обводках платья, везде где только можно, красовались самые разнообразные броши и драгоценные камни, переливающиеся на свету. На её шее были белоснежные жемчужины, собранные тонкой нитью в бусы, а уши украшали длинные серьги с золотисто-зелёными камнями Хризолита*.

Посланец сжался, конечно, он часто выполнял роли шпионов, подговаривал дворцовых слуг без капли стыда или страха — привык, это его работа, но сейчас, не желая и дальше злить будущую «королеву Датских и Шведских земель», решил всё же поведать то, что он узнал, да и тем более, об этом уже знает половина чуждой страны, а тайна, рано или поздно, всё-равно станет явью.

— Король Стуре обзавёлся наложником, от чего и гудит весь двор. — Выдохнув и выпрямившись, посмотрев в глаза своему правителю, проговорил Посланец, что уже готовился к очередной истерике избалованной принцессы, но был вновь перебит.

— Наложником? — удивился Король, от чего даже замер у трона, не смея садиться. У этого строгого чёрного скелета, что при виде любой дамы, коя пыталась его соблазнить, прыскал воздухом и высказывал всё что думает, не желающего никаких отношений, появился Наложник? Именно наложник, Или так принято называть девушек, относящихся к любовницам правителя?..

— Да, Ваше величество, Наложником. Как молвят дворцовые слуги, этот бедолага — Скелет. — Разъяснил всю ситуацию Посланец, переводя свой взор на сдерживающуюся от слёз злобы и зависти Скарлет.

Осознание того, что теперь помимо извечной конкуренции с Исландией, добавился какой-то выскочка-простолюдин рода скелетоподобных, что явно завладел симпатией Правителя Стуре, пришло не сразу. Ведь договор был подписан ещё с, уже покойным, Отцом Эррора на их венчание. Но он может распасться, если Один из кандидатов на венчание сам выберет себе другую пару, и объявит собственное венчание раньше, то договор будет признан недействительным.

— Ненавижу монстров! — Рыкнула Девушка, выпрямив грудь и горделиво осмотрев Отца. Все прекрасно понимали – она хочет власти, как и её отец, но всё же, Эррор хоть и симпатичен ей, вызывает отвращение. Он ведь монстр. — Устранить проблему. Это приказ!

Чувство дикой незаполненности, будто высушили до дна, как бокал дорогого вина. Грусть, небольшая обида, ревность. Мысли вертятся и бушуют, создавая ураган, вскипают, словно горячая вода в котелке, но остаётся ясным сознание: «Ты отдалился от него. Он теперь тебе не доверяет. Ты потерял ту нить, за которую можно было ухватиться и влюбить в себя этого маленького, дивного и хрупкого скелета»....Если уже не влюбил…

Эррора терзали разные сомнения, на счёт того, как к нему будет относиться Инк. Ведь он теперь наверняка будет бояться его, пытаться хоть как-либо избежать зрительного контакта, да и вообще, захочет ли говорить с ним.
Почему он не сдержался, так захотел присвоить его себе? Но ведь он ещё его, по сути-то, не присвоил, сдержался, лишь выдав титул Наложника…
В самую первую встречу, только завидев его белоснежный мягкий лик, его душу накрыло волной тепла, которая отдавалась по всему телу, переливалась вместе с магией, наполняя кончики пальцев, щекоча косточки и будоража сознание. Его мысли были полностью забиты государством, но никак не отношениями, разве что политическими.
Но ему впервые захотелось прижать к себе этот комочек хрупких костей, никогда не отпускать, держать в объятиях вечность, забывая обо всём. Никогда не хотелось вечно чувствовать прикосновение к кому-либо, не хотелось вдыхать мягкий пряный аромат травы и краски, что будто сочетал в себе пейзаж, нарисованный художником, и внезапно ожившим, одаривая мягким ароматом леса, вяленных трав и бархатных цветов. Никого не хотелось так защищать, держа в крепких объятиях, скалиться на тех, кто стоит за спиной, а после и вовсе, впиться в его губы*, почувствовать жар его тела, видеть, как оно послушно поддаётся всем его движениям, выгибаясь и притягиваясь ближе, слушать его мягкий, но иногда сладостно надрывающийся бархатный голос, показать всем — Он только его. Сам Правитель положил глаз на этого беднягу, что уже не будет испытывать печали, а в его глазах всегда будет та искра радости, страсти, что заполнит любовью его сердце.

...Но будет ли он счастлив в заперти замка, бывая наложником, по-сути, являясь сексуальной игрушкой самого правителя, который будет использовать его ради ублажения собственных желаний?..

Паршиво. Как же паршиво чувствовал себя Правитель, заперевшись в собственных покоях, не впуская ни одну прислугу, поспешив успокоить нервы бокалом красного вина, плескавшегося от лёгких круговых движений руки Императора.

За окном вновь дул сильный северный ветер. Опять буря. Точно такая же, как тогда, когда он встретил Инка.

Инк… От одного только имени становилось тепло на душе, незаметно проскальзывая в мягкую улыбку, проникаясь воспоминаниями о нём, но в то же время она будто трескалась, ощущая горечь обладателя этого сладкого имя, что теперь явно напуган, что теперь не подпустит к себе Правителя, попытаясь сбежать, или же просто сдастся, потеряя всякую надежду, становясь безвольной, словно безжизненной куклой со стеклянным, пустым взглядом в руках кукловода-Правителя, кой-совершает слишком резкие поступки, как по мнению непривыкшего к таким переменам, Невольника.

«Но ведь он сильный. Он справится!» — Именно так думал сам про себя Инк, да ему было грустно, да ему было горько и страшно, ведь он понимал, что вместе с «титулом» Наложника, ему придут и новые, неприятные для него обязанности, но он будет в безопасности некоторое время, до того момента, когда он надоест, когда его выбросят, словно старую, никому не нужную тряпичную куклу… Именно этого он и боялся… Ведь он тоже чувствует тепло при одном только упоминании о Правителе…

Стать ненужным — главная боль. Быть отверженным — главная горечь. Быть в неизвестности перед решением судьбы — главный страх…

А сейчас, время позднее, по сему весь замок уже давно спит, и даже Эррор, загнанный в глубокие думы, вскоре устал, но во сне не одному ему снились кошмары…