Что чувствует человек, когда его жизнь перестает принадлежать ему? Что происходит, когда ты находишься на волоске от смерти?

В моей голове всплыли образы моей семьи и моих друзей. Близкие люди наполняли мою жизнь, делали ее насыщенной и интересной. Я любила их и в первую очередь сейчас хотела вернуться к ним. Бороться? Да, это было бы правильно, но что я могу, когда даже глаза — мои враги?

— Я больше... — Мне было нечего сказать. Всякий бред лез в голову, но толку от него было мало. Передо мной стоял не идиот, даже не псих, как описывали чаще всего темных.

Он был холоден, безэмоционален и сдержан. То, что он приволок меня сюда, было частью какого-то плана, способного развеять его скуку. Да, он казался мне скучающим и утомленным, а я хоть как-то развлекала его. В противном случае я не знала, к чему весь спектакль.

— Славно. Надеюсь, ты заткнешься и перестанешь молоть чушь. Это чертовски бесит. — Наконец он отстранился, я смогла вдохнуть полной грудью. Мне все еще казалось, что стекло возле моей шеи. Дурацкое фантомное ощущение! Но все же я хотела показать полное смирение, пока в груди продолжало грохотать, как в самую страшную грозу.

Я уже пыталась давить на жалость, пыталась нелепо припугнуть или вызвать у него приступ ярости, чтобы он принял хоть какое-то решение: отпустил меня или быстро и безболезненно прикончил. Что еще я могла сделать?

— Неужели это доставляет тебе удовольствие? — от безысходности спросила я.

— Если хочешь промыть мне мозги, то знай — плохая идея, — мрачно отозвался он.

— Я не этого хочу. Мне интересно понять мотив твоих действий. Почему ты такой?

— Ты не хочешь понимать, тебе просто нужно очередное подтверждение того, что темные — монстры. Не обманывай хотя бы себя.

— Я бы и не смогла.

Светлые не умеют врать, мы начинаем кашлять, когда пытаемся слукавить.

На самом деле я всегда считала это чем-то необычным. У каждого из нас случаются ситуации, когда проще солгать или скрыть правду. Но все устроено так, что малейшая попытка приукрасить правду становится очевидной — человек раскрывает себя, начиная кашлять. Ложь — это плохо. Светлые — представители идеальной, правильной жизни. Возможно, есть способы солгать, но нам о них не известно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил темный.

— Светлые никогда не врут. Мы просто не умеем.

— Любопытно, — заключил он. — Как я должен в это поверить?

— Кашель. Он выдаст меня.

Темный какое-то время молчал, обдумывал информацию.

— Тогда скажи искренне: что ты сейчас чувствуешь?

Это было легко. Не видела смысла умалчивать: он в любом случае видел все по моему лицу и читал правду по глазам.

— Страх. Одновременно желание выбраться и принятие ситуации.

— Ты веришь в то, что сможешь выбраться? Что сможешь вернуться утром домой? Что я позволю тебе уйти?

— Да. — Такое короткое слово, но в нем было много лжи. Я резко начала кашлять, не сумев остановить себя.

Ты просто думаешь о том, что хочешь солгать. Слова вылетают из твоего рта, и моментально по горлу будто начинают ползать мелкие жуки. Становится противно, и ты пытаешься избавиться от этого ощущения, а твой собеседник уже знает, что ты соврал.

— Если вы такие идеальные, зачем вам этот индикатор? Ты сейчас попыталась соврать мне, хотя по натуре своей не склонна ко лжи. Вы только пытаетесь быть теми, кем себя считаете.

— Это не так...

— Уверен, в вашем мире полно людей, которые уже смогли обуздать эту вашу причуду.

— Нет, — настаивала я. — В нашем мире не врут.

— Вы не врете не потому, что хотите говорить правду. Вы просто вынуждены, иначе выхаркнете легкие.

— А что насчет вас? Было ли в вас когда-то хоть что-то хорошее?

— Нет. — Темный даже не задумывался. — Мы рождаемся такими, какими вы нас считаете.

— Раньше мы жили все вместе. Не может быть такого, что это не оставило следа, должно быть хоть что-то хорошее.

Удивительно, что я действительно в это верила. Да, в школе тоже говорили, что изначально темные были такими, но говорили это слишком шаблонно, а на уточняющие вопросы ничего внятного ответить не могли. Вероятно, учителя не владели достаточной информацией и говорили то, что сами узнавали еще в детстве.

— И даже не соврала. Попытка вызвать жалость, слабоватые угрозы, поддельное смирение, а теперь что? Пытаешься меня задобрить? Интересно, какие еще способы повлиять на меня ты найдешь.

Он сдвинулся с места. Медленно, размеренно приблизился ко мне. Я чувствовала его близость каждой клеточкой тела, вновь запах ударил в нос, невероятный и сбивающий с толку, путал все мысли и влиял на мой организм сильнее, чем что-либо до этого.

«Убийца, убийца, убийца», — набатом било в голове.

Соберись, Аврора!

— Это все будет бесполезно: ты все равно сделаешь то, что вполне от тебя ожидаемо. Только почему ты медлишь? Зачем ты привел меня сюда, усадил на этот стул и болтаешь со мной?

— Для тебя темные — неандертальцы? — Он усмехнулся. — Мы любим иногда поговорить, особенно с необычными людьми.

— Если твоя цель не убийство, то что?

Он не спешил отвечать на вопрос, с любопытством разглядывал. Я чувствовала это. А потом вдруг резко отодвинулся, забирая с собой гипнотический запах, и произнес:

— Возможно, ты и права. Мне пора начать соответствовать твоим ожиданиям.

Видимо, его весы наконец-то показали решение. Только вот чаша, на которую упал груз, меня не радовала. Он действительно решил меня прикончить. До этой секунды я не особо сильно чувствовала приближение финала. Это скорее были кошмарные мысли о далеком будущем.

Темный опять стал ходить где-то в стороне меня, то неслышно ступал на пол, то пинал камни и топтал осколки.

— О чем ты думаешь? — аккуратно спросила я.

— О том, как все закончить.

Я нервно сглотнула. Ладно, моя встреча с темным могла пройти еще хуже. Пытки, насилие, издевательства — букет неприятностей вручили бы мне еще у помойки. Этот что-то хотел от меня, зачем-то разговаривал и пока не показывал себя с истинной стороны.

— Ладно, мы правда засиделись.

— Стой! — воскликнула я, когда услышала стремительное приближение ко мне. — Выслушай меня!

Он замер в одном шаге от меня, выдохнул недовольно, но все же позволил сказать.

— У меня есть к тебе предложение.

Это был отчаянный шаг. В моей голове все еще были образы людей, которых я люблю. Я чувствовала вину за то, что из-за собственной невнимательности не вернулась домой и осталась ночью на улице, причинила близким боль безалаберностью, заставила их страдать. Они должны были увидеть меня, убедиться в том, что не несут ответственности за все, что происходило со мной с момента церемонии. Мне нужно было просто провести с ними хотя бы один день и поставить для себя точку.

— Я сделаю все, что ты хочешь, только позволь мне прожить еще один день. Мне больше не надо! Только попрощаться с семьей, увидеть их в последний раз.

Из-за того, что темный долго молчал, моя просьба казалась мне все глупее с каждой секундой. Возможно, я прогадала и ему ничего от меня не надо было, а разговоры — действительно его метод растянуть удовольствие.

— Ты серьезно подумала, — начал он с нажимом проговаривать каждое слово, — что я доверюсь тебе, светлая? Что я, держа тебя в своих руках сейчас, просто возьму и отпущу, потому что ты попросила и потому что ты якобы не умеешь врать?

— Я дам клятву.

Он усмехнулся, прежде чем спросить:

— Наверное, мне это послышалось. Что ты сказала?

— Я дам клятву. Светлые их не нарушают.

У нас было принято так, что любое данное обещание должно было быть выполнено, иначе совесть могла сгрызть и свести с ума. В моей жизни был только один человек, столкнувшийся с этим: одноклассница пообещала принести в школу выполненное дополнительное задание, но забыла. Она каждую перемену уходила рыдать в кабинку туалета, а потом рассказывала, что ей еще долго снилось, как ее отчитывают за проступок. На самом деле это было мелочью, но девочка сильно страдала. Гораздо страшнее будет, если я нарушу обещание такого уровня.

— Если ты нарушишь клятву, что произойдет? Снова кашель? Или, может, несварение? — Он откровенно смеялся, ему не дано было понять мой мир.

— Нет. Тебе известно, что такое совесть?

— Глупый вопрос.

— Так и подумала, — пробубнила себе под нос. — Нарушение клятвы или обещания карается муками совести. Это очень неприятно, что-то наподобие пыток, которые ты сам себе придумываешь в голове.

— И поэтому ты готова поклясться, что повторишь наитупейший поступок в своей жизни, чтобы я убил тебя, лишь бы только не испытать муки совести? Муки, которые ты просто можешь не придумать? — удивился темный.

— Я люблю свою семью. Все, чего я сейчас хочу, это поговорить с ними, увидеть их в последний раз и сказать, что они не виноваты в произошедшем. Если ты меня отпустишь и позволишь провести с ними день, я обещаю, что окажусь ночью на улице, чтобы ты закончил начатое.

Тиски моего обещания начинали давить на грудную клетку, я чувствовала эту пугающую ответственность за сказанное, но не собиралась отступать. Он в любом случае убьет меня, так что изменит для него один день?

Темный сомневался в моих словах, не верил, но что-то, возможно, азарт или любопытство, заставляло его колебаться в принятии решения. От напряжения я неловко ерзала на стуле.

— Как ты все провернешь? — спросил он.

— Мой дом самый крайний, из окна моей комнаты на первом этаже виднеется граница с вашим миром. Ночью, когда все лягут спать, я выпрыгну на улицу. Ты сразу заметишь меня.

— Попрощаешься с родными и покинешь свой дом, чтобы я тебя убил?

— Да, я прошу только об одном дне.

— Ты сама понимаешь, что это полная хрень?

— Это не... Я сейчас откровенно с тобой говорю. — В первый раз за все время я уверенно подняла глаза и словно нащупала сквозь темноту непробиваемую стену его холода. На долю секунды мне показалось, что лед треснул, но темный сразу отступил, прячась от моего океана отчаяния. — Мне уже нечего терять, я согласна, что совершила ошибку. Победил ты, и мне лишь остается надеяться, что, какие бы планы у тебя ни были на меня, их можно отложить на следующую ночь.

— Хорошо, — почти сразу произнес темный, — это похоже на полнейший бред, но я согласен на эту маленькую сделку, светлая. Поклянись, что появишься завтра ночью на улице.

— Клянусь, — прокряхтела я. Из глаз вновь полились слезы, но уже не от страха, а от отчаяния. Не каждый день ты даешь согласие на свое же убийство.

— Этого недостаточно.

Я вдохнула полной грудью, попыталась успокоиться, после чего протянула свою руку вперед. Моя замершая в воздухе ладонь дрожала из-за переживаний, что нелепость сделки ему покажется очевидной, но я не врала, не игралась с ним.

— Я не вру. Клянусь, — вторила я шепотом, а нос продолжал шмыгать, в такт ему плечи постоянно дергались вверх.

Мое воображение нарисовало огромную ладонь с кучей шрамов, огрубевшими пальцами и алыми пятнами, словно с кожи нельзя оттереть кровь многочисленных жертв. От яркости картинки передернуло.

— Убери, — небрежно приказал темный.

— У вас не пожимают руки?

— Пожимают, но светлой руку я никогда не подам.

Конечно, ведь темным мы тоже, мягко говоря, неприятны. Только мы, несмотря на всю ненависть, не идем на их территорию днем и не угрожаем их жизни.

— Как скажешь, — сухо ответила темному.

Откинувшись на спинку стула, я подняла голову вверх, попыталась стереть с лица непрошеные слезы и услышала скрип. Из-за того, что я слишком сильно надавила весом на стул, он стал падать. На секунду я повисла в воздухе, из груди вырвался короткий крик, усилившийся в тот миг, когда я почувствовала, как что-то острое прошлось по ладони. Я не упала, темный снова успел меня поймать.

— Зачем ты это сделал?! — в ужасе закричала я. Ладонь горела, теплая кровь стекала по ней к локтю, кофта липла к коже. А я ведь пыталась договориться с ним, вела себя спокойно и сдержанно.

«Он убийца, в его природе причинять вред. Чего ты ждала?»

— Я... — Темный начал что-то говорить. Я испугалась, ногами вместе со стулом оттолкнулась от него. Его слова растворились в скрипе и моих рыданиях. Никогда еще я не чувствовала подобного. Светлых можно смело считать неженками: мы плохо переносим боль, потому что сталкиваемся с ней редко и намеренно ее никто не причиняет.

Из-за попыток хоть как-то остановить кровотечение неприятные ощущения становились ярче: пальцы немели, порезанная кожа горела адски, будто кто-то подносил к ней спичку ради забавы. Я пыталась не фокусироваться на ране, поджала искусанные губы и положила пострадавшую руку на колени, второй — обхватила запястье, большим пальцем ощупала область вокруг рассеченной кожи. Хорошо, что я не видела всего этого, иначе меня бы уже давно стошнило.

— Слушай меня внимательно. — Темный навис надо мной, один его низкий голос доводил меня и заставлял беспомощно скулить. — Ты должна будешь подчиняться мне все время, пока этот порез будет украшать твою ладонь. Любое слово поперек моего — и ты пожалеешь, что попросила об одолжении. Если не выйдешь ночью на улицу, то я вычислю, где ты живешь, и тебе уже не придется прощаться со своей семьей. Уяснила?

Теперь битая бутылка коснулась моей щеки. Кровь на кончиках острого стекла испачкала кожу:

— Да, я все поняла.

— Поклянись! — рявкнул он

— Я клянусь, что буду подчиняться тебе, пока на моей ладони есть хоть малейший след от пореза.

Все. Я только что поставила свою подпись в смертном приговоре.

— Отлично, — отозвался он, — тебе понравится, светлая.

Он откинул в сторону горлышко бутылки и сделал шаг назад.

— Смотри-ка, а ты даже не пускаешь пузыри соплей своим светлейшим носом.

Сумасшедший. Я опустила голову и не обратила внимания на его шутку. Затем сморгнула оставшиеся в уголках глаз слезы, вытерла всю влагу с лица тыльной стороной ладони и спросила:

— А что будет потом, когда рана затянется, когда совсем не останется следов?

— У нашей сделки два конца: либо я убью тебя, либо твое правительство сделает это за меня.

— Что же, — ухмыльнулась я собственному везению, — и на этом спасибо.

Меня ожидало что-то «грандиозное», но мне было все равно. Будто чувства атрофировались в один момент. Нет страха, нет волнения, нет даже счастья, что я еще жива. Только где-то на дне осадок едкой благодарности, что он позволил.

Он позволил мне прожить еще несколько дней.

Теперь я поняла, как унизительно это все выглядело со стороны.

Но я все равно расслабилась на скрипучем стуле, ощутила, что ветер на улице сегодня особенно холодный. Вокруг оглушительная тишина, даже темного не слышно. Возможно, он наблюдал за мной или уже ушел, не желая сторожить такую жалкую подбитую пташку.

Порез вновь напомнил о себе, пустив ноющую боль по всей руке. Теперь я вполне могла размять пальцы, только мое движение усугубило ситуацию: кровь полилась вновь.

«Я клянусь, что буду подчиняться тебе, пока на моей ладони есть хоть малейший след от пореза».

«Аврора, это не просто царапина, которая рано или поздно навсегда исчезнет. От такой раны останется шрам. Навсегда».

Темный прекрасно это понимал! Теперь его слова о двух концах обрели новый смысл. Сделка не имела границ, все зависело от него.

— И когда это закончится? Когда тебе надоест?! — крикнула я в пустоту.

Во мне все вздрогнуло. Я скатилась со стула, никакого внутреннего стержня.

Светлые слабы. Темные могли нас растоптать.

Спасибо, правительство, что внушало нам это. Теперь я действительно растоптана. Сгусток негативных эмоций, от которых мы всегда должны были избавляться, впитался в мою суть, стал частью меня. От этого я чувствовала, что вот-вот упаду в пропасть и больше не встану. Больше не будет той Авроры, которая все еще хотела быть ребенком, не знающим проблем и забот, которая верила, что ее полюбят и все сложится как в мечтах.

Увидеть бы хоть какой-нибудь свет, но ночью на небе только россыпь из звезд и луна. Мы не воспринимаем ее, ведь луна принадлежит темным, дает им право жить.

Когда же наступит рассвет?

___________________

Прохладный свежий ветер нежно коснулся лица, убирая с него пряди лохматых волос. Я открыла глаза, попыталась осознать, где находилась. Множество капель росы с широких листьев падали на кожу, бодрили, а ветки, тонкие, но очень крепкие и острые, цепляли одежду. Поднявшись на ноги, прикрывая лицо руками, я вышла из мелких зарослей и очутилась на давно очищенной от остатков развалин пустоши перед домом.

Как я здесь оказалась? Видимо, темный проявил заботу к своей новой игрушке, спрятал в кустах, служивших границей.

Я подняла руку, посмотрела на порез. Кровь успела запечься, но уродливая короста, покрытая грязью, трескалась при любом резком движении. Не хватало еще и подцепить какую-нибудь заразу.

«Уже подцепила».

Быстро осмотрев местность, я увидела расплывчатые силуэты мусорных баков, возле которых хотела спрятаться. Сейчас-то я понимала, что место ненадежное, но ночью хотелось верить в чудо. Где-то позади, за кустами, было то заброшенное здание. В голове прозвучал скрип стула, и меня передернуло.

Я пошла в направлении дома вялым шагом. Когда я уже обошла дом, встретилась со светлыми, спешащими по своими делам. Они косились в мою сторону, не знали, что делать. Выглядела я точно жалко: вся испачкана соком травы, грязью и кровью, ладонь порезана, волосы торчат в разные стороны, лицо отекшее и красное. Хорошо хоть, закрытая одежда прикрывала ушибы после падания.

Ко мне стали подходить, предлагать помощь, но я тактично отказывала и продолжала, слегка шатаясь, идти к дому.

«Она пережила ночь на улице?» — слышались вопросы от прохожих. — «Как ей удалось выжить?»

Но я не выжила, я лишь ненадолго продлила себе жизнь. Они просто не знали, что на самом деле я уже труп.