О том, что у мамы день рождения, я вспомнил только к вечеру, пока блуждал с сигаретами по окрестностям, так и не решаясь курить дома, хоть там в такое время никого и не было. Стало стыдно. Поздравить её всё же хотелось, так что я, бросив окурок в ближайшие кусты, направился в цветочный. Такой был поблизости, я точно знал (его яркая, чересчур кричащая вывеска всегда слишком мозолила глаза).

Стеклянная дверь легко поддалась, впуская меня в небольшое, наполненное светом помещение. Цветов было действительно много, как и полагается такому заведению. Часть из них стояла в небольших белых ведёрках, другие были собраны в уже готовые букеты, царственно занимающие собой перламутровые вазы, третьи же и вовсе росли в горшках с землёй, как те же кактусы, у полки с которыми я задержался. Было слишком пёстро, и начинала кружится голова от запахов, что витали вокруг и смешивались в единое дурманное нечто. Мне не нравилось. Но уходить без букета не хотелось. Вот только продавать мне его никто не спешил. И даже спустя пару моих вежливых покашливаний всё ещё не спешил.

Я стоял посреди пустого магазина уже грёбаных пять минут и даже собирался уйти, прихватив с собой букет подороже, как плату за моральный ущерб, нанесённый таким продолжительным ожиданием загулявшего продавца, когда из служебного помещения показался парень с огромной пальмой в руках. Сквозь перистые листья виднелась яркая голова. Розовая.

— Не поможешь?

Я сначала замешкался, но в итоге всё же взял из его рук оказавшийся действительно тяжёлым вазон и поставил его в указанный угол.

Парень благодарно улыбнулся и вопросительно взглянул на меня, чуть вскинув брови. Словно ждал ответа на вполне очевидный не нуждающийся в озвучивании вопрос. Я нахмурился, решив, что тот сейчас снова попросит сфотографироваться. Но нет.

— Мне цветы покупать пришёл? — он лукаво сощурился и, вытянув руку в сторону, мягко коснулся густого облака из мелких белых цветов. — Мне нравится гипсофила.

Я смотрел в его глаза и мне хотелось сказать что-то вроде «Ты вообще адекватный? Какая ещё, к чёрту, гипсофила? Умом тронулся?». Но вместо этого я лишь молча стоял ошарашенный, словно меня горшком той пальмы, что я нёс, по голове приложили.

— Чимин, не флиртуй с покупателем, — из того же служебного помещения вышла миловидная девушка и, шутливо погрозив парню пальцем, направилась за прилавок.

— Да что я? — тот развёл руками. — Я ничего. Это он на меня так смотрит. Что ещё я мог сказать?

— Не обращай на него внимания, — обратилась та ко мне. — Продавец я. Что тебя интересует?

Мы быстро, буквально в двух словах, обсудили букет, и уже спустя пять минут я с облегчением покинул магазин.

В руках у меня были красные герберы, а вот перед глазами упрямо стояло белое облако гипсофилы.

***

Я топтался под зданием поликлиники и безуспешно пытался решить, идти ли мне на назначенный приём. В одной руке был ненавистный листок с датой и временем, выведенными красным стержнем, в другой — зажигалка. В итоге, запалив зажигалку уже в пятый раз, я всё же поднёс к огню листок. Бумага быстро вспыхнула и обожгла пальцы. Я вынужденно выпустил листок и проводил его ни капли не печальным взглядом. А потом потоптался по нему и... всё же пошёл на приём.

— Ты куришь? — встретил меня сей чудный психарь с порога вопросом.

Он сидел, поджав под себя одну ногу, и помешивал одноразовыми палочками заваривающуюся в чашке лапшу.

— Это так несёт от моей горелой души, — буркнул я и направился к стулу.

— Не хочешь лечь? — он указал большим пальцем себе за спину, где располагалась больничная кушетка. Та была застелена сиреневым пледом, а сверху покоилась подушка в виде Красного из M&M's, что никак не вязалось с общим строгим и блеклым убранством тесного больничного кабинета.

— Зачем?

— Так тебе будет уютнее и, как следствие, будет проще откровенничать. Ты расслабишься, закроешь глаза...

— Мне и так под ваше хлюпанье будет весьма чудно беседу вести. Атмосферно.

— Какое хлюпанье?

— А лапшу вы есть не собираетесь? Для красоты заварили?

Он виновато улыбнулся, а после зашарил по ящикам стола.

— У меня ещё есть, — заявил, изучив содержимое третьего. — Хочешь?

— Нет, спасибо, — я откинулся на твёрдую спинку стула и уставился на плакат о каких-то препаратах на стене. — Меня и дома кормят.

— И как оно?

— Что? — не понял я.

— Дома. Как отношения с семьёй?

— Да неплохо, — я безразлично пожал плечами.

— А если подробнее? Не бойся, хранить секреты я умею, это моя обязанность, как психиатра. Хоть с чем-то из обязанностей справляюсь, — он робко хмыкнул.

Я проследил за тем, как он перевёл взгляд с меня на кружку и подцепил лапшу палочками.

— У меня в семье всё довольно мирно, — вернувшись к плакату, начал я, решив, что всё же странно огрызаться или попросту молчать на приёме. Раз уж пришёл, нужно хоть что-то говорить. — Но я средний ребёнок. Понимаете, да? — я говорил медленно и нечётко, едва шевеля губами. — Старшему брату внимание потому, что он первый ребёнок, младшей сестре — потому что она самая меньшая, а я как бы не при делах. Вроде как вечно обделённый, — ненадолго замолчал, всё же было неловко делиться личным. Я не привык обсуждать с кем-то свою семью. — На мне всегда экономили, моё мнение всегда учитывалось в последнюю очередь. Я всегда должен был уступать и всегда должен был брать вину на себя. Из-за этого я чувствовал себя каким-то ничтожным и лишним. Может и глупо, но это так. От меня требовали понимания и снисхождения, но пытался ли кто-то понять меня? — я поморщился, вспомнив бесконечные нотации матери. — Они хотели, чтобы я был милым, послушным и добрым. Кем-то вроде прислуги для брата с сестрой. Но я таким не был. Поэтому в итоге я сделал вывод, что я лишь неудачная попытка, брак. Знаете, родили они сына и хотели ещё дочку. А тут бац, снова сын. И они такие, ну ладно, попробуем в другой раз. Ну, а сына-то второго никуда не денешь, пришлось оставить. Я конечно всё равно уверен, что дорог им, по-своему дорог, но не так, как брат с сестрой. Мне кажется, что по отношению ко мне они чувствуют скорее жалость, чем любовь. А теперь... — я чуть заметно вздохнул. — Теперь и вовсе. Брат успешен, открыл своё дело, женился, — произнёс с завистью. — Он и раньше был гордостью родителей, а теперь они прям-таки боготворят его. А тут я... какой-то дефектный. Родителям стыдно за меня...

— За твой внешний вид? — подал голос жующий мозгоправ.

— Ну да. И не только.

Я неловко коснулся длинных волос, собранных в пучок на затылке.

— Мне жаль их разочаровывать, но в то же время подстраиваться под них я не хочу. Хотя и мог бы.

— Это нормально. Каждый хочет, чтобы любили его настоящего.

— Вот только переживать мне уже не о чем, — я грустно хмыкнул. — Чтобы разочароваться, необходимо наличие каких-то ожиданий касательно этого человека. А они уже давно ничего от меня не ждут.

— Тебя любил кто-нибудь?

Неожиданный вопрос поставил меня в тупик.

Я растерянно смотрел на доктора, а тот в ответ выжидающе смотрел на меня, замерев с поднесённой ко рту лапшой.

— Ну так что? — спросил нетерпеливо. — Встречался ты с кем-нибудь?

— Н-нет, — неловко выдавил я.

Признаваться в таком было неудобно и даже отчасти постыдно. От того, что у меня, хоть я уже и учился в старшей школе, так никогда и не было отношений, я чувствовал себя только ещё более ущербно. Однажды в средней школе я получил любовное письмо от самой популярной девочки из параллели. Она признавалась в нём в чувствах и предлагала встречаться, но просила остричь волосы как все и снять с брови пирсинг, на то время единственный. Тогда я решил, что раз ради любви нужно приносить себя в жертву, значит не нужно мне никакой любви. С тех пор моё мнение не изменилось.

— Парни? — он хитро сощурился, глядя на меня поверх съезжающих с носа очков. — Ведь так? Тебе нравятся парни? Не бойся, я нейтрален в этом вопросе, я не осуждаю тебя.

— А вам, вообще-то, осуждать по статусу и не положено, — поразился я его заявлению.

— Какой твой идеал? — мои слова нисколько его не задели.

— Не думал об этом.

— Врёшь. Все хотя бы раз, но задумывались над этим. Так какого человека ты хотел бы видеть рядом с собой?

Я помешкался, но после непродолжительной паузы всё же признался:

— Да, я бы предпочёл, чтобы это был парень. Он должен быть высоким и сильным, уверенным и решительным, серьёзным и сдержанным. Так как я морально слаб, думаю, мне нужен тот, кто защитит меня, рядом с кем я буду чувствовать себя в безопасности. Тот, кто сможет мне внушить мою значимость для него и для этого мира.

— Запросы высокие конечно, но что поделать. Что есть, то есть, — он торопливо нацарапал что-то на листке и вручил его мне. — Прописываю тебе поиск такого парня.

Поперёк таблицы с заголовком «рецепт» было написано короткое «влюбиться».

— Вы прописали мне влюбиться? Серьёзно, что ли?

— Я бы мог конечно понавыписывать тебе каких-нибудь пилюль, но я ведь прогуливал половину пар в универе, а на второй половине спал, так что ещё помрёшь ненароком, — он хихикнул, как по мне, весьма неуместно. — Так что начать с кем-то встречаться — самый действенный способ. Во-первых, ты не будешь чувствовать тебя одиноким и, как ты сам выразился, лишним, во-вторых, перестанешь творить эту хрень со своим телом, — вспомнил он про первопричину приёма, — потому что будет человек, ради которого захочется беречь себя. Смекаешь?

— Считаете, мне действительно станет легче, если я найду парня? — его слова отчего-то казались и правда вполне логичными.

— Естественно! — воскликнул воодушевлённо и всучил мне ещё одну бумажку. — Придёшь на следующей неделе.

Я обескураженно поднялся, заметавшись взглядом по кабинету. Я только-только почувствовал, что могу свободно говорить, а меня уже выпроваживают.

— Мне снова на приём?

— Ага. А теперь иди, — махнул совершенно неуважительно на меня рукой, словно я надоедливый дворовый пёс, а не пациент. — У меня трансляция девчат из Twice с минуты на минуту начнётся, так что быстро-быстро, не задерживай меня, — он закопошился в рюкзаке, доставая планшет. — Обещаю, в следующий раз поболтаем подольше.

Я покинул кабинет со смешанными чувствами. Вроде бы мне и полегчало от того, что я немного выговорился, а вроде и лист со словом «влюбиться» стал только дополнительным грузом в и без того полной тягот жизни.