Глава пятая: Воскресают ли мёртвые?

- Привет, мам. Как ты там? - с нервно вырвавшимся совсем неожиданно смехом, да всё не глядя в объектив камеры, закреплённой на стопке из внушительных книг в их на двоих поделенной с Ирон комнаты. - Я знаю, что ты бы не ответила мне в любом случае. Ни будь я рядом с тобой, ни сейчас на расстоянии миллионов километров и сотни световых лет. Но я всё ещё пытаюсь. Глупо, верно? Ты бы сказала так, если бы только тебе было бы до меня хоть какое-то дело. Ну и что же, - с обречённым вздохом, и чуть напряженными пальцами заламывающими самые их кончики меж друг другом, - Я уже и не жду. Так, просто дурная привычка, от которой не смогла избавиться. Уже, вероятно, и никогда не смогу. Прости.

Взгляд Ниннин с наслоением самых разный эмоций застывает на чём-то позади, не входящим в угол обзора, из-за чего создаётся впечатление, что та и вовсе подвисла собирая мысли в единую свору и пытаясь выцепить лишь самые важные и нужные, ради которых собственно и села записывать это видео, зная даже, что его всё равно кроме неё никто и не посмотрит после.

- Я, наверное, нормально, да? Настолько, насколько вообще может быть нормально в космосе. У меня всё хорошо - недавно вот наконец-то пришла полностью в себя после адаптационного периода и теперь чувствую себя просто превосходно. Знакомлюсь медленно с экипажем, и они все совершенно потрясающие, отзывчивые, преданные своей работе люди. Я рада находиться сейчас здесь, - на этом борту. Это дорогого стоит на самом деле, писать историю самой. Быть её участником вживую. Когда-нибудь через года, быть может десятилетия, о нас будут знать, - о падениях и неудачах, о взлётах и достижениях. Мы создаём знания и воспоминания, и они будут жить гораздо дольше нас, - это меня успокаивает и придаёт сил не сдаваться. Я знаю, что для тебя мои слова - пустой звук. Что я вся для тебя - пустое место, и это так глупо в самом деле пытаться всё изменить, когда так было всегда, ещё до моего рождения. Прости, мам, что стала для тебя грузом, от которого тебе не хватило смелости избавиться.

Слова даются с трудом. Каждое из них тавром оставляет ожог на нежной коже, выжигая все чувства до самой кромки восприятия. Безумно хочется плакать. Но она лишь делает вздох, и пытается улыбнуться. Хотя бы на камеру. Старается продолжать дальше после короткой передышки как ни в чём не бывало

- Исин - наследник компании, гордость отца и будущее для вас. Он приведёт в дом жену и последующих наследников, он станет достойным сыном и в старости вы будете им гордиться. Вы уже. Сяотин, красавица коих ещё надо поискать - твоё личное искупление, не так ли? Как две капли воды, в отличии от меня, в которой нет ничего от тебя. Даже крови. Могу ли я вообще называть тебя так? Ты всегда от этого лишь раздражалась и кривила свои губы. Я не понимала этого в детстве, - почему ты не любила меня? Почему отец каждый раз лишь бросая на меня один краткий взор тут же отворачивался прочь, и чем бы не занимался до этого всегда уходил. Мы ведь из-за этого перестали есть все вместе в нашей гостиной, - каждый из вас молчал о своём, а я живое напоминание прошлым ошибкам. Ведь я - клеймо не только на твоей, но и его, семьи, репутации. Прости меня и за это, мам.

Первые скатившиеся по бледным щекам слёзы, быстро стертые размашистыми касаниями по коже.

- Я так виновата. Так виновата, что родилась. Не должна любить эту жизнь так пылко и отчаянно, цепляться за неё изо всех сил. Но всё продолжаю это делать. Зачем? Нет даже смысла пытаться что-то изменить. Ты даже не удивилась узнав, что я буду космонавтом. Даже не подарила мне один из твоих ониксовых взглядов, пускай полных до краёв невыносимого холода и отчуждения, - всегда по отношению ко мне, никогда к Исину и Сяотин. Я такая странная. И даже после всего не могу разлюбить ни тебя с отцом, ни жизнь, ни эту бесконечность мириадов звёзд. Луна, что виднелась мне из окна нашего старого дома, до переезда в Шанхай, в родном Чэнду, осталась для меня особенной. Такая яркая, и в тоже время совсем бледная, с лёгким отливом нежно-кремового оттенка с синим подтоном. Она так похожа на тебя, знаешь? Такую же красивую, которая ярче всего сияет только по ночам, в окружении улыбок и восхищения на званых вечерах и вечеринках самых высших слоев общества. Которая, будучи даже замужем за директором одной из самых успешных и богатых компаний, - всё ещё так же недостижима для него, несмотря на двоих детей и десятилетия прожитые вместе. Я знаю, что у вас разные комнаты. Знаю, что брак для тебя, как и для отца стал клеткой. Вы оба несчастны в нём. Для вас это пожизненное наказание, цепи в путы которых вас затянули брачными контрактами и сделкам между собой ваши родители. Они хотели для вас лишь безбедного будущего, денежной независимости и расцвета семейного бизнеса, но что думали по этому поводу вы никто не удосужился спросил. И я знаю, что я - конец даже того минимального уважения, маски мира и уюта, покоя и гармонии, что царили между вами двумя долгие годы до. Потому что отец изменил тебе, - такой прекрасной, о которой до сих пор мечтают десятки и сотни мужчин Китая, не смея и в самых сокровенных местах представлять своей женой, - с другой, совершенно не такой идеальной женщиной. Как же так? Ещё бы ты любила меня, - если я как живое напоминание о том, что не ты была выбором. Прости и за это тоже. Я, кажется, постоянно извиняюсь, да? Даже за то, чего не совершала. Прости за всё. - и слёзы больше не останавливаются, - единым потоком вырываются на волю. Словно всё, что копилось в ней годами, долгими одинокими ночами, ввплескивается в раз наружу. Прорывается подобно разрушительному цунами. Сносит всё на своём пути.

- Такая нескладная. Не величественная и гордая, знающая себе цену, как Исин. Не кроткая, но умеющая твёрдо показать, что не терпит вторых планов и ролей, красивая, как все самые дорогие цветы мира вместе взятые, Сяотин. Не жестокая акула, разбирающаяся в бизнесе хлеще многих, как отец, под чьим руководством уже без меньшей половины весь Шанхай. И не ты. Далеко не такая, как ты, - идеальная дочь своих родителей. Рождённая с золотой ложкой во рту и чёрной карточкой в руках. Не такая статная, незабываемая и восхитительная. С высшим образованием полученным заграницей, с достойной только уважения и трепета семьёй, и таким удачным, пусть и насквозь договорным браком. Я была рождена от другой, - менее известной, но для отца ставшей единственной. Никто не знает, где и когда, при каких обстоятельствах они повстречались, но только одно я помню о ней, - она была свободной. Это однажды отец мне сказал, будучи в более разговорном, чуть подвыпытом состоянии, когда я так невовремя зашла к нему в кабинет, попросить дозволения отправится вместе с классом на экскурсию с ночёвкой в другой город, на горячие источники. Ведь ты никогда не интересовалась моей жизнью. Ни школьной, ни студенческий, не так ли? Она была другой. Не могла жить взаперти, подобно тебе. Любила скорость, ветер в волосах, и гонки, дарующие такой сносящий голову адреналин. Любила больше жизни, в конце концов доказав это на своём примере, - едва оправилась от родов, как вернулась в строй, на одни из самых престижных гоночных трасс где неверно взятый угол на заворот оказался фатальным. Ты не знала об этом, ведь так? Отец никогда тебе не рассказывал о ней, да и ты сама не хотела ничего слышать о. Только не об этом, не о ней, ставшей порочной грязью на губах тех, кто произносил твоё имя с её в одном предложении. Тебе новость о её смерти - стала бы подобно бальзаму на израненную мучительным предательством душу. Конечно, я не то, чего ты всегда хотела. Прости. Мне правда очень жаль. - и с накатывающей штормом истерикой не было уже ни сил, ни желания бороться.

- Иногда, я мечтаю об этом. Всего лишь в самые редкие моменты отчаяния, я думаю, что было бы, родись я в семье, где и отец был бы счастлив с той, кого так неистово полюбил. И знаешь, - мне кажется я тоже смогла бы жить иначе. Не зная, друг друга, нам было бы лучше. Как жаль, что мечты остаются, лишь мечтами. - щелчок выключения.

Ниннин отбрасывает камеру позади себя, на покрывало незаправленной ещё с утра кровати, пряча лицо в ладонях, в попытках подавить вырывающиеся наружу болезненные хрипы и сип дрожащего голоса, которым хочется лишь до онемения и потери сознания громко и неистово кричать. И оттого резонанс с её горечью, от стука в закрытую дверь каюты звучит ещё более оглушительней и неожиданней. Заставляет встрепенуться перепуганной птицей. К ней в комнату после нескольких аккуратных постукиваний костяшками по поверхности заглядывает чуть растрёпанная от постоянного копошения в ней пальцами макушка с тёмной шевелюрой. И тут же её обладатель ужасается от представшей пред ним картины. Джейк выглядит взаправду обеспокоенным её состоянием, но голос его меж тем стелится невыносимой для неё нежностью и нотками участия в обуявшем океане печали.

- Кажется, тебе стоит поговорить с кем-то обо всём, что тебя гложет. - неуверенно начинает он, позволяя себе лишь робкую улыбку направленную на И Чжуо, и тут же отводит взгляд в сторону. - А ещё у меня не очень хорошие новости. Сразу две, если быть до конца откровенным.

Нин И Чжуо сглатывает слюну через силу и боль в горле, и кивает головой, не пытаясь вымолвить ничего вслух таким надтреснутым тембром, что разливается у неё свинцом в груди. Утирает лишь красные подобно ярким рубинам глаза подрагивающими пальцами, и немного отдающим сквозь отчаянием жестом предлагает присесть с ней рядом на постель. Ей кажется уже заранее страшно услышать всё, с чем к ней мог пожаловать утренний гость.

Не в свете всех тех трагических событий, которые теперь происходят на Драиде. После того рокового дня, когда им на пару с Эри пришлось преодолеть по вентиляционным проходам половину корабля и устранять неполадки при помощи советов и рекомендаций остальных, только чтобы в конце всего обнаружить то, что всё кардинально изменилось. И никогда более не станет прежним.

- Ирон сейчас не в том состоянии, чтобы трезво оценивать ситуацию. И, мне кажется, что никто из нас не в силах её за это винить. Ей пришлось хуже остальных, потому что именно она стала той, кто его нашёл. А второе известие даже отвратительнее первого, - Рики пока всё ещё не подаёт признаков жизни. Ни единого. Хёнджин говорит, что его сердце было остановлено неимоверно хитрым образом, и как это исправить он пока не знает. Он полагает, что это также крайне похоже на явление схожее с криптобиозом. Так что наша последняя надежда остаётся лишь на способность возвратить руками нашего учёного Рики в состояние гибернации. В лучшем исходе. Потому что вернуть всё на круги своя, кажется, уже ничего не удастся.

Ниннин думает, что вот сейчас всё её проблемы, не дававшие прохода и продыха ни на Земле, ни в космосе, по сравнению с этим лишь пыль. Она хотя бы жива. И несмотря на весь этот ужас, нависший над всеми членами экипажа, их попытками докопаться до истины и правды, какой бы та не стала, - никто так досконально и не может до сих пор разобраться в тогда случившемся.

Никто из них не говорит вслух то, что не может теперь спокойно по ночам спать. Некоторые даже и вовсе не могут позволить себе лечь и расслабиться будучи совершенно одним наедине с собой в комнате, - Феликс говорит, что как никогда ясно теперь ощущает одиночество когда его сосед по комнате вот так вот пропал из неё. Ни один из них не скажет другому, что мысленно постоянно возвращается в тот день, выискивая зацепки и подсказки, ту цепочку, что приведёт к разгадке тайны чужой смерти. Почти совершенной в своей задумке и исполнении, если бы не так не вовремя появившаяся в едва открывшимся ко всеобщему доступу коридоре Ирон, что подняла рапортаж о происшествии за считанные секунды от обнаруженного тела сокомандника. Не дышащего и не подающего ни единого сигнала о ещё теплющейся в нём жизни и энергии.

Каждому из них страшно осознавать, что один из них - убийца, и он всё ещё где-то среди них. Один из них. Кто угодно.

***

Как и было сказано им перед расставанием с Рики и Феликсом, Ниннин в точности исполнила все данные механиками указания относительно действий устранения возможных неполадок. Сперва они с её коллегой отключили систему аварийного оповещения, едва добравшись до кабины пилотов, находящийся в самой крайней части корабля от электрического отсека. А потом, разделившись, чтобы переключить систему автоматического управления на ручную стараниями Эри, и их связью по рациям как раз и подобранным на такой вот случай в пилотской комнате. Китаянка точно не знает, как та добиралась до капитанов на личную консультацию, и где их нашла, - после того, как одна осталась в кабинке, а вторая вновь скрылась в тёмных переходах вентиляции, их переговоры ограничивались лишь редкими фразами.

- Добралась до медпункта. Пусто. Приём.

- Может быть в столовой? Вроде бы до отключения питания, по крайней мере Хисын был там. Приём.

- Только что пересекла оружейную. Будем надеяться, что хоть кто-то действительно окажется там из них двоих. До связи.

А после та самая связь и вовсе полностью пропала, занявшись фоновым шумом и зайдясь помехами, с каждым последующим мгновением усиливающими напор децибел, и в конце концов дошедших до той градации, когда слушать уже просто не представлялось возможным. Так координатор и медсестра оказались отрезанными друг от друга, без попытки дальнейшего сотрудничества, - а спустя всего десяток минут, в коридоре за дверьми пилотской послышалась возня, слишком оглушительная для места, где была полностью отключена звукоизоляция. И Чжуо не хочет предполагать, даже боится допустить только шальную мысль о том, невольным и немым свидетелем чего могла стать по ту сторону закрытого для неё от обзора порога. Чего и кого.
Это - теперь её личный кошмар. Всё самое страшное всегда в неведении.

Как только на корабль вернулись свет и наконец пооткрывались все запертые двери вровень секунда в секунду с этим раздались сирена. Оглушительная и настолько испугавшая ровно в тот миг, что у самой Нин чуть сердце из груди не выпрыгнуло, стоило сделать шаг на встречу выходу и едва не свашившись от неожиданного звука.

Это был рапорт. Рапорт о не запланированном совещании в главной зале, что могло означать лишь одно - произошло нечто выбывшее находящуюся из-под вполне контролирируемого состояния ситуацию. И не было ни у кого из экипажа на тот момент мысли, что именно их могло ждать после всего уже произошедшего. Ирон, как позднее стало ясным и являвшаяся организатором сбора, на место его проведения появилась в числе последних. Помимо остальных не хватало только одного Рики, - которого вместе с Феликсом координатор и медсестра тогда оставили вдвоём в закрытой комнате. И на просьбу Хисына - капитана корабля, чьи слова имеют внушительный вес, - подождать опаздавающего, Ван лишь покачала неверяще головой.

Вид её в целом заставлял коллег начать нервничать, - с самого своего появления, девушка не внушала спокойствия. Её трясло, руки нещадно дрожали, пока сама она пыталась добраться до ближайшего стула, потому что ноги едва её держали в вертикальном положении. Но и сесть ей было не суждено, подкосившиеся колени заставили хозяйку рухнуть чуть та пересекла границу от двери в зал.

- Он не придёт. Рики мёртв. Я нашла его в западном крыле, возле отсека связи.

И именно это стало тем, что ошеломило всех, заставив потерять дар речи на несколько оказавшихся до неверия длинными мгновениями тишины. Первым, вполне резонно и ожидаемо к ней бросился сам Хисын, а с промедленмем в доли секунды и Ёнджун с Джейком. Они её втроём подняли на ноги, проводиои, и едва сев на стул, нервы её не выдержали. Она заплакала, схватила за руки к ней склонившегося капитана, и глядя прямо в глаза всхлипнула.

- Он точно мёртв. Я, - ещё сильнее задрожав, в оцепеневшем неверии не желая это произносить, тем самым признавая, подтверждая, - я пыталась ему помочь. У него нет пульса.

- Хёнджин, Эри. - только и сказал не оборачиваясь на названных тот, не смея отворачиваться от рыдающей, и пытатаясь хоть как-то сложить бросившиеся в рассыпную мысли услышав это, и совсем непроизвольно допустив, нечаянно предположив идею об настоящем убийстве на этом корабле.

Те, пребывающее в неменьшем оцепенении, запоздало кивнули и бросились в указанном направлении без решающей в таких делах заминки. Возможно, - думал каждый из там находящихся, - возможно ещё можно его спасти. Неизвестно сколько он пробыл в таком состоянии, и быть может это можно обернуть вспять, пока не произошло непоправимых изменений в организме без стимуляции сердца, - главного органа любого живого существа. Они были обязаны перепробывать абсолютно всё, - если был хоть малейший шанс на успех.