И снова дни потянулись за днями. Талия вставала спозаранку, завтракала каменикой и отправлялась на пробежку – тревожить вековые залежи пыли, распугивать плакальщиков и плескаться в маленьком бассейне, который ей посчастливилось найти. Феразис строго предупредил, чтобы она и не думала купаться в квадратных колодцах, так что бедняжке пришлось остановить свой выбор на этом водоёме, хоть он и был заполнен «кровью радуги». После бурных омовений шкура Талии покрывалась радужной плёнкой, что очень забавляло ан Камианку. В первый день купального сезона она, правда, проявила чудеса благоразумия, спросив Ирсона, можно ли ей мыться языком.

– Можно, – вместо таная разрешил ей Феразис.

Талия немедленно лизнула лапу и сообщила товарищам: «На вкус – как крылья утопшей бабочки».

Щедрая госпожа ан Камиан и Ирсона звала купаться, но он не пошёл... и тем сберёг себе моток нервов. В один прекрасный день у бассейна нашёлся хозяин. С мордой под стать размеру этой раковины-переростка. Безбашенная кошка, ничуть не устрашившись габаритов своего противника, зашипела на ящера и, расставив лапы, приготовилась дать отпор. Увы, оказать сколько-нибудь достойное сопротивление ей не удалось. Плакальщик прикрыл глаза толстыми веками и попросту вытолкал Талию из бассейна бронированным носом. Затем он погрузил голову в «кровь радуги» и завыл – так оглушительно, что алайка едва не оглохла, мигом растеряв всю свою воинственность. Чихая, отфыркиваясь, путаясь в ногах из-за содроганий земли, она поспешила унести свой переливчатый хвост подальше.

В общем, Талия, как всегда, вносила в серые будни новые краски. Жаль только, что вернувшись с утренних купаний и гуляний, она почти сразу уходила к своей стене, где и просиживала до вечера мохнатой ушастой грушкой.

Ирсон был готов узлом завязаться от скуки. Его духовая трубка валялась без дела. Лабиринт Стены был мертвым. Кроме плакальщиков здесь никого не водилось – ни скальной ящерки, ни паука, ни самого завалящего муравья. Не поохотишься. Надписи на Стене, знакомство с которыми сулило так много любопытного, тоже не оправдали надежд таная – он попросту не знал всех этих языков. Ирсон смог разобрать описание лишь одной ошибки, совершённой неким Мейвом (танай готов был поклясться, что уже слышал где-то это имя).

Вышеозначенный Мейв был в некотором роде коллегой Ирсона – он сокрушался о том, что пытался обойти алайский иммунитет к опьянению. Эта, безобидная на первый взгляд, затея чуть было не довела беднягу до сумасшествия. Он «потерял всё и ничего не обрёл взамен».

Ирсон медленно поскрёб подбородок. Ему стало не по себе оттого, что он наткнулся на сообщение зельевара. Совпадение? Случайность? Вряд ли. «И зачем было это мне показывать? – гадал на обратной дороге Ирсон. – Я никогда ни о чём подобном и не думал. Все мало-мальски опытные алхимики знают – алайский иммунитет прочен, как алайские же когти. Да и какой смысл изобретать такое зелье для кошек? Чтобы расслабиться, у них есть аланаи. Чушь какая-то!»

Ирсон поделился своим недоумением с Феразисом, бившим баклуши на одной из нижних площадок лестницы.

– Если ты сам не знаешь, зачем Стена явила тебе эту ошибку, так откуда это знать мне? – зевнул Феразис.

– Ну мало ли, – зевнул в ответ Ирсон. – И вообще, ты говорил, что надпись должна вызреть, найти свою отточенную и вылизанную формулировку. А там – муть какая-то. Не спаивай алаев, а то будет тебе бо-бо.

– Ты думаешь, каждая надпись существует только в одном варианте? – вкрадчиво спросил Феразис. – У любой из них сотня лиц. Видимо, она повернулась к тебе не лучшим.

– И зачем это нужно? – садясь рядом, полюбопытствовал Ирсон.

– Предупреждение должно предостеречь, а не разбередить твоё любопытство. Это во-первых. Во-вторых, оно должно дойти.

– До меня явно не дошло.

– Лучше бы тебе так не говорить.

– Это почему же?

– Чтобы сохранить свою голову в целости и сохранности. Стена знает – иногда, для того чтобы достучаться до чьего-то разума, нужно проломить чей-то череп.

Ирсон не понял – шутит ли Феразис или говорит серьёзно. Чувствуя себя как-то по-дурацки, танай принялся обрывать ягоды каменики.

– Прямо-таки зубодробительное удовольствие, – с хрустом прожевав горсточку, потёр челюсть Ирсон.

– Зато прекрасно усваивается подавляющим большинством форм жизни, – потягиваясь, приоткрыл крылья Феразис.

– А это что? – спросил Ирсон, указывая на широкую выемку в земле; прежде её тут не было.

Углубление походило на ушедшую в грунт, покрытую наслоениями пыли чашу фонтана. Плакальщики, горбясь, шаркая по камню заскорузлыми пятками, слонялись вокруг неё, время от времени кланяясь куче сухих листьев, буревшей посредине.

– Праздник, – соизволил ответить Феразис.

Плакальщики всё прибывали. Хотя в большинстве своём они были гуманоидами, ростом чуть выше или чуть ниже Ирсона, среди них попадались и довольно интересные экземпляры. Начиная змеями, капюшоны которых были так огромны, что гады больше походили на скатов, чем на кобр, и заканчивая мелкими собакоголовыми тварями, оснащёнными тремя парами цепких обезьяньих ручек. Когда празднующих набралось достаточно много, они неожиданно синхронно сели на землю и затянули нудный, монотонный гимн. Ирсон вновь захрустел каменикой, чтобы хоть как-то заглушить омерзительную литанию.

К счастью, пение закончилось до того, как иссякли запасы ягод. Один за другим плакальщики стали спускаться в центр фонтана, к бурой куче, и, кто чем мог, подбрасывать листья к небу. В этот момент лица этих странных существ озарялись слабым подобием радости. Когда последний из плакальщиков принял участие в ритуале, листва сама собой закрутилась маленьким смерчем и саранчой разлетелась по всем сторонам света. Несколько листьев проворно взмыли к площадке и нырнули в щель, откуда торчали стебли каменики.

Плакальщики стали расходиться.

– Ну и что это было? – покосился на Феразиса Ирсон.

– Ты не пробовал подумать, прежде чем спрашивать? Что могут праздновать плакальщики?

– То, что один из них... докричался? Смог предотвратить ошибку? – тут же нашёлся танай.

– Именно, – царственно кивнул Феразис. – Он выполнил свою миссию. Отдал свой долг. Отдал и истлел. Теперь он готов принять милосердие Милосердного.

Это было первое и последнее развлечение, на которое расщедрилась Стена Ошибок. От скуки Ирсон решил возобновить свои размышления «о сути змеиного». Улегшись в тени каменной глыбы, он многие часы пребывал в медитативном оцепенении... пока пришедший Феразис не отвешивал ему грубого тычка, напоминая, что настала его очередь дежурить. Танай и илтеец с самого начала условились спать по очереди – мало ли что. Но ничего не происходило, и Ирсон, несмотря на свой всегдашний пессимизм, стал надеяться, что они и впрямь оказались вне пределов досягаемости веиндороненавистников.

Увы, его чаяниям не суждено было сбыться...

В одну из ночей Ирсона разбудил Феразис.

– За рекой что-то происходит, – бросил илтеец и исчез в коридоре.

Ирсон наскоро натянул сапоги, схватил своё нехитрое оружие и выскочил наружу. Холодный воздух наждаком прошёлся по горлу, и танай потуже завязал воротник.

Сам Дом Ошибок (обычно хорошо видимый отсюда) будто исчез – ни одно из окон не горело. А вот облака там, где, по мнению Ирсона, должна была находиться его правая часть, были подсвечены алым, словно в долине за Домом пылал пожар.

– Порталы. Чужие, – глядя в архаичную подзорную трубу, сказал Феразис.

– Они всё-таки нашли нас! Не везёт, так не везёт, – хватил кулаком по бедру танай.

– Дело не в невезении. Дело в глупости. Их глупости, – кровожадно блеснув глазами, заявил илтеец. – Полагаю, вскорости они и сами будут не рады, что нарушили покой этого места.

Ирсон не разделял его оптимизма... Ровно до тех пор, пока со стороны Дома не стали доноситься первые крики.

Ночь ожила. Какое-то огромное животное гнусаво затрубило в ответ, видно возмущаясь тем, что его потревожили. Над лесом взвилась стая перепуганных птиц. Встрепенулись кроны деревьев. Отдельные вопли за Домом слились в единый жуткий, леденящий кровь вой.

– Слишком громко. Почему мы вообще их слышим? – содрогнулся Ирсон.

– Полагаю, они сожалеют, что явились сюда без приглашения. А Стена никогда не откажется от свежей порции сожалений, – со всегдашним хладнокровием изрёк Феразис. – Увы, я не думаю, что их соратники извлекут урок из их ошибки.

– Да... эти вряд ли отступят, – протянул Ирсон. – Скорей бы уж Талия...

– Спешка в её деле только вредит, – назидательно сказал Феразис.

– Не думаю, что безвременная кончина госпожи ан Камиан – и наша заодно – в меньшей мере скажется на успехе её миссии, – ядовито парировал Ирсон.

– Не могу не согласиться, – коротко поклонился ему Феразис.

Некоторое время клочки заклятия полярным сиянием висели над незримым Домом Чужих Ошибок, а затем ночь поглотила и их.

Следующее утро принесло долгожданные перемены. Талия наконец-то «расписалась». Тайком наблюдая, как бойко она царапает стену, Ирсон потирал ладони в радостном предвкушении. Он едва уговорил ан Камианку поесть. А точнее – почти насильно впихнул в подругу две горсти каменики, прилежно отводя глаза от доверенной ей части Стены. Талия так и уснула на рабочем месте.

Погасив светильник, Ирсон набросил на плечи плащ и пошёл сменить Феразиса.

– Ничего?

– Тишина, – зевнул илтеец. – Как её успехи?

– Она уснула. Честно говоря, я надеялся, что она успеет закончить сегодня, – садясь на горячий камень, признался Ирсон.

– Она и так продвигается много быстрее, чем большинство моих подопечных. Были, конечно, уникумы... Но она не писатель и не философ.

– Да уж. Кабатчик и плиточница спасают мир. Свежо и оригинально.

– Несвежо и неоригинально, – помотал головой Феразис, направляясь к лестнице.

Не успел он скрыться внутри, как земля содрогнулась. Илтеец озадаченно обернулся.

Небосвод рассекла надвое полоса серебристого света. Точно призрачный клинок пронзил бархатный полог ночного неба и ударил в клубок жирных растений где-то позади Дома Чужих Ошибок. Стало неестественно тихо. Тихо и холодно.

– Во имя Тиалианны... – прошептал Ирсон.

Холод был не снаружи. Холод был внутри.

– Разбуди Талию! – сипло крикнул он Феразису, но ан Камианка – смертельно бледная, с глазами на пол-лица – уже и сама взбиралась по ступеням.

– Это... – просипел Ирсон.

– Это она, – махнула рукой Талия. – Крианова пассия. Она не мужик, она – дракон Веиндора. Драконица. Теперь нам точно хана.

Над их головами творилось что-то невообразимое. Казалось, все звёзды растаяли, словно льдинки, растекшись по небосводу серебристой глазурью.

– Что-то часто мы умираем в последнее время, – притянув к себе Талию, попробовал улыбнуться Ирсон.

– Ну, этот раз имеет все шансы стать последним, – мрачно усмехнулась та. – Эх, а у меня дома завалялся такой дивный шёлковый саван, шитый шестерёнками, стразиками и пайетками. Когда надо – никогда нет.

Её бил озноб.

Будь такое возможно, Ирсон с кожей сорвал бы с себя проклятую антимагическую сеть, чтобы попытаться хоть что-нибудь сделать, чтобы не стоять вот так... Танай с недовольством посмотрел на свои руки – пальцы чуть заметно дрожали.

– Глаз наоборот, – сказала Талия.

Разрыв в небе сузился, и впрямь став похожим на белёсый зрачок посреди чёрного ока. Внутри него что-то двигалось, обретало форму, наливалось ртутным блеском. Ирсону казалось, что он видит размытые очертания гибкого хвоста, мощных лап, складчатых полотнищ крыльев. Словно чудовищно огромная бабочка, выбравшись из кокона, неспешно разворачивала свои прозрачные перепонки.

– Не торопится. Знает, что нам некуда деваться, – сжал кулаки Ирсон. – Ты точно не успеешь дописать?

– Нет. Конечно, нет. Знаешь, я так устала, что мне уже почти всё равно, что она меня съест. Только тебя жалко, – шмыгнула носом Талия. – И Феразиса немножко...

Драконица неслышно сорвалась в полёт. Её крылья закрыли полнеба.

– Красивая... – зачарованно пролепетала Талия.

В облике дочери Веиндора, и правда, было что-то изысканное, скорбно-прекрасное, как в вышитой похоронной пелене, как в вуали, которой скорбящие элиданские леди закрывают голубоватые от бледности лица...

– Оглянитесь! – вырвал товарищей из оцепенения окрик Феразиса.

За спиной взгромоздившегося на камень илтейца вздымалась могучая волна песка. Она выросла совершенно бесшумно, за считанные секунды поглотив, погребя под собой сотни сегментов Стены.

– Долго же вы думали! – обращаясь невесть к кому, взревел Феразис.

В ответ песчаная волна разразилась угрожающим треском, будто тысяча ямкоголовых змей разом затрясла своими погремками. Скрутившись жгутом, песок хлынул наперерез драконице.

– Может ли смерть умереть?! – воздев руки и крылья, грохотал Феразис. – Крошится ли её хребет? Тупятся ли когти?

С каждым воплем из глотки илтейца вылетали облачка красноватой пыли.

Мельчайший песок в мгновение ока превратил замершую Талию в древнее изваяние с зелёными самосветами в глазницах. «Вот что такое каменное выражение лица», – мельком подумал танай. Дышать сделалось почти невозможно. Резь в глазах сводила с ума, но Ирсон не позволял себе зажмуриться.

Песчаный кулак ударил драконицу, сшиб её, охватил, сжал. Мерцающий серебряный свет струился сквозь его «пальцы», поверх которых наматывались и наматывались новые песчаные ленты.

– Иссохнут ли глаза смерти, если великий распад дохнёт на неё своим жаром? – не унимался Феразис.

Камень под ним пошёл трещинами, и илтеец добивал его, кроша обломки каблуками. В пыль, в прах...

Драконица вырвалась.

Сейчас её при всём желании нельзя было назвать изысканной. Она была грозна и уродлива, как смерть от стихийного бедствия. Дочь Веиндора походила на косматую грозовую тучу, на облако пепла, костяной муки, искрошившейся ржавчины, прониз...