Путешествовать налегке через душистый весенний лес было чистым удовольствием. Солнышко ласково припекало, птички щебетали, и казалось, сами деревья услужливо вдавливают корни поглубже в землю, чтобы дорогие гости ни в коем случае не оступились. В общем, всё вокруг так и вопило о том, что на разомлевшую троицу вот-вот обрушится какая-нибудь заковыристая неприятность... Но она почему-то решила манкировать своими обязанностями, и на сей раз обошлось без эксцессов. Ну почти без.

Госпожа ан Камиан шаркала ногами, безуспешно пытаясь заставить прошлогодние листья шуршать, и так увлеклась этим делом, что не заметила, как забрела в заросли злющей крапивы. Обстрекалась она мастерски – от плеч до кончиков пальцев руки Талии покрылись богатой россыпью плоских бледных волдырей.

– Я теперь тоже полутанайка, – заявила она, сравнивая их с чешуйками на лице Ирсона. – Мои, конечно, не такие блестящие, зато зудят точно так же.

– А мои почему-то больше не чешутся, – задумчиво проговорил Ирсон.

Он пытливо провёл пальцами от виска до подбородка. Чешуи были на месте, единственным отличием было то, что, кажется, расположение их стало более упорядоченным.

– Прижились! – беззаботно взмахнула хвостом Талия.

Через пару-тройку часов путники вышли на берег кристально чистой речушки. Хотя Феразис сказал, что идти осталось недалеко, Стены Ошибок по-прежнему не было видно. По ту сторону реки лежала пустынная равнина, покрытая желтоватой потрескавшейся глиной. Ирсона совсем не вдохновляла перспектива идти сквозь это выжженное солнцем, открытое всем взглядам пространство, но выбирать не приходилось.

Феразис отыскал спрятанный в прибрежных зарослях плот. Сделанный из какого-то тёмного, чрезвычайно лёгкого материала, он напоминал формой ската и выглядел не очень устойчивым, не говоря уж о том, что был маловат даже для двоих. Феразис как ни в чём не бывало забрался на него и приглашающе протянул Талии руку. Ан Камианка пожала плечами – мокнуть так мокнуть. Плот выдержал. Он даже не шелохнулся, с каждым новым пассажиром всё шире расползаясь по поверхности воды. Непонятно откуда в руках Феразиса появился длинный чёрный шест, илтеец отпихнулся им от берега, и странное судёнышко отправилось в плаванье.

Чуть покачиваясь на волнах, оно двигалось ровно, игнорируя течение, словно было не плотом, а паромом. Ирсон понемногу расслабился.

Плот был почти на середине реки, когда картина разительно изменилась. Пустынный дальний берег хитросплетением вен исчеркали сотни выпуклых дорожек, вымощенных лаково блестящим, чёрным камнем. Они спускались к самой воде, уходя в заросли золотистых камышей. Да нет, никаких не камышей – это были копья с длинными зазубренными наконечниками. Над ними нависали узловатые ветви приземистых деревьев. Местные родственники толстопузых аблуров с какой-то издевательской почтительностью склонялись к воде, тихо погромыхивая медными кинжалами листьев. Ирсон принюхался – они даже пахли влажным металлом. «Довольно приятно, клиентам-илтейцам должно понравиться, – подумал танай. – Надо бы откопать росток... Да только как его сохранишь без магии?»

Феразис церемонно передал Талии свой шест. Ан Камианка взвесила его на ладони, бодро вскинула к плечу и метнула в сторону берега. Шест целиком ушёл под воду, а вынырнув обернулся копьём – точно таким же, как те, которыми щетинился берег. Резко скользнув вперёд, плот легко примял их, и путники смогли беспрепятственно выбраться на сушу.

– Какой из путей тебе будет угодно выбрать? – едва ступив на твёрдую землю, пророкотал Феразис.

– А напрямки никак? – придирчиво оглядев петляющие дорожки, спросила Талия.

– Есть пути, которые нельзя срезать, – ответствовал Феразис.

Ан Камианка пожала плечами и пошла по первому попавшемуся...

Путники продвигались всё дальше и дальше, воздух становился всё суше и суше, а настроение Ирсона – всё хуже и хуже. Сначала он страдал молча, потом принялся тихонько ворчать, а под конец нашипел на отвратительно радостную Талию, затянувшую нескладную песенку про то, как её «вечно голодные» сапоги пожирают дороги и поля вместе с камнями, колючками и случайными попутчиками. И потому она, бедняжка, нигде не может задержаться, так как боится, что ненасытная обувь, вместо всего вышеперечисленного, «отъест её ноги».

Феразисово пафосное молчание раздражало не меньше, чем пение обделённой слухом ан Камианки. Танай никак не мог проникнуться торжественностью момента. Ему выпала редкая возможность принять участие в одном из самых таинственный ритуалов Бесконечного, а он чувствовал себя попавшим в ту глупую детскую игру, где надо бросать кости и двигать фигурки по причудливо раскрашенной доске. Смысла в том, чтобы своими ногами тащиться от рощи к Стене, явно было ничуть не больше.

Ирсон не заметил, как отстал. Зато, поскользнувшись на покатом краю дорожки, он первым заметил кое-что другое.

Справа от них над равниной засияла радуга. Довольно странная, надо сказать – слишком компактная, узкая и яркая, словно вместо нежной акварели кто-то нарисовал её на небосводе маслом. Это уже не говоря о том, что нигде не было видно ни облачка... Ирсон улыбнулся – забавный мираж неожиданно поднял ему настроение. Вся хандра, все сожаления и тревоги мигом покинули его. Хотелось стоять, по-дурацки растянув рот от уха до уха, забыв о злоключениях последних дней, обо всех ошибках и необходимости их исправления. Что танай и сделал.

Радуга вдруг оплыла, как кусок воска в печке, и пролилась на землю многоцветным водопадом. Ирсон чуть не подпрыгнул от неожиданности, чувствуя себя ребёнком в цирке. Земля мелко задрожала. Очевидно, подтаявшая радуга пришлась ей не по вкусу, и равнина осторожно выплюнула её, скомканную и перекрученную. В следующий момент из этой жвачки стало вылепливаться нечто зверообразное. Во всяком случае, у него явно были четыре ноги, голова и горизонтально расположенное туловище. Хвост, кажется, тоже имелся в наличии. Как ни напрягай глаза, с такого расстояния не удавалось рассмотреть больше. Да это и не требовалось. Едва обретя форму, зверь стрелой метнулся прямиком к путникам. Вернее – к зашедшим чуть вперёд Талии и Феразису. Илтеец повёл себя странно. Повернувшись к порождению радуги спиной, он плотно завернулся в свои крылья, став похожим на какой-то уродливый, перекорёженный зонтик. Талия же беспечно любовалась зверем, раскраске которого позавидовала бы любая ядовитая гусеница.

Его голая, гладкая, эластичная кожа атласисто отблёскивала в такт прыжками. На хребте, боках и локтях развевались яркие рюшки, похожие на плавники морского конька. В первые минуты Ирсону казалось, что зверь чем-то испуган – видимо, дело было в глазах животного – огромных, навыкате, почти полностью затопленных чёрными озерцами зрачков. Но это ощущение быстро пропало. В движениях радужного зверя не было страха. В них всё отчётливее сквозили самоуверенность, нетерпение... и голод. Несмотря на свой клоунский «наряд», зверь был опасен. Его фарфорово-белые когти легко взрезали сухую глину. В широкой пасти влажно сверкали клыки...

А Талия всё продолжала стоять, восторженно приподняв хвост и широко распахнув зелёные очи.

– Что ж нам так не везёт-то? – поморщился Ирсон, поспешно доставая кинжал – тот самый, которым его зарезали на прошлой неделе.

Танай бросился наперерез твари. Та и не подумала изменить направление или сбавить шаг. Она неслась и неслась вперёд, оставляя за собой грязный пылевой шлейф. Подпустив зверя поближе, Ирсон взмахнул кинжалом... и не встретил никакого сопротивления. «Иллюзия?!» – перекатившись по земле, озадаченно подумал он. Увы, успокаиваться было рано. Ирсон хорошо знал – то, что тварь оказалась неуязвима и неопасна для него, вовсе не означало, что она окажется таковой и для Талии.

Ан Камианка не двигалась. Четыре её лапы словно вросли в землю. Расстояние между ней и зверем неумолимо сокращалось.

– Талия! Очнись! – что было сил заорал Ирсон.

Никакой реакции. Однако в решающий момент, когда радужная тварь уже изготовилась в последнем прыжке разорвать загипнотизированной жертве нежное горло, Талия мягко скользнула вправо, зачем-то сменила форму и вонзила в шею противницы один из листьев-кинжалов. Ирсон и не заметил, когда она успела его сорвать. Зверь беззвучно повалился на бок. Лапы его в агонии скребли по глине, кровь толчками выходила из рассечённой артерии.

– Я думал – ты попалась! – подбежав поближе, с укором воскликнул танай.

– Изображать из себя впечатлительных идиотов – одно из ценнейших ан Камианских умений, – преспокойно улыбнулась ему Талия. – Хочешь, наберём тебе немного для экспериментов? – спросила она, указав на несколько переливчатых капель, сверкающих в ложбинке листа.

Танай отрицательно помотал головой.

– Наше дело предложить.

Талия присела корточки рядом с поверженным зверем, глядя, как алчно расширившиеся трещины в земле с хлюпаньем всасывают его кровь.

– Хорошо. Хорошо, кошка! – с чувством выдохнул Феразис, одобрительно похлопав ан Камианку по плечу. – Ты всё сделала как надо. Смотри!

Далеко, у самого горизонта, как из-под земли выросла Стена Ошибок – красноватая лента, тянувшаяся вправо и влево насколько хватало глаз.

– Знал. И не предупредил, – с не меньшим чувством сказала Талия, накрыв руку илтейца своей рукой – с выпущенными когтями: одно движение – и придётся Феразису учиться писать правой рукой. – Товарищ называется. Правильно говорят: илтейская верность прочна, как ледяной мост над ларшевой рекой. Чем больше времени прошло с того момента, когда он дал тебе слово, тем меньше вероятность, что он это слово сдержит.

Ирсон совершенно не помнил, когда это Феразис присягал Талии на верность. Быть может, пока он был без сознания?..

– И какие ещё сюрпризы ждут нас по пути? – не втягивая когтей, осведомилась Талия.

– Никакие. Кроме тех, которые, возможно, преподнесут вам ваши собственные души, – сказал Феразис (как показалось Ирсону – вполне искренне).

Наверное, Талия решила так же и потому отпустила конечность илтейца целой и невредимой.

Феразис не обманул. Никакая живность более не омрачила их паломничества к Стене своим бесцеремонным вторжением. Никто не пикировал на их разгорячённые макушки, не хватал за влажные (и не очень) бока и не кусал за пыльные пятки.

– Какая живописная руина! – присвистнула Талия, запрокинув голову для лучшего обзора.

В отличие от одноимённого Дома Стена Ошибок выглядела более чем внушительно. В сущности, это была никакая не стена, а целый лабиринт, выстроенный на гигантском пологом холме. Внешнее каменное кольцо, словно вырезанное из цельной кирпично-красной скалы, возносилось на добрые тридцать хвостов. Следующая стена – желтовато-бурая – была ещё выше, а за ней вздымались и вздымались всё новые и новые – серые, красноватые, цвета глазного белка, хлебного мякиша и запылённых васильков (по выражению Талии).

Жизнь потрепала внешнюю стену – песок, время и ветер голодными тварями вгрызались в неё, глодали карнизы как кости. Всё здесь было выщерблено, исцарапано, истёрто. Крылатые статуи лишились своих лиц, колонны утратили полировку, а среди каменных созданий, чьи огромные морды свисали над арками, случилась эпидемия оспы.

Зато внутренние кольца Стены, густо покрытые разномастными надписями, так и сверкали опрятной новизной.

– Интересное, должно быть, чтиво! – крутя головой, воскликнула Талия.

– Тяжёлое и поучительное, – поправил Феразис.

– Ну и пожалуйста, – не сбавляя шага, пожала плечами Талия; она продолжала вести за собой группу, видимо чувствуя, какой именно участок Стены предназначен ей судьбой.

Феразис, с глазами блестящими от какого-то нездорового восторга, следовал за ней по пятам.

Вскоре Ирсон потерял счёт пройденным кольцам. Иногда путь троице преграждали квадратные колодцы – пустые, заполненные туманом или какой-нибудь жидкостью («Там тоже Стена, только для других существ», – пояснил Феразис). Иногда встречались лужи и странные, похожие на умывальники конструкции, выраставшие прямо из стен. Их чаши окружали кольчатые каменные валики, напоминавшие не то веки, не то тонкие нечеловеческие губы. Внутри плескалось нечто, переливавшееся густыми оттенками павлиньего пера. Назначение этих водоёмов Феразис никак не прокомментировал.

Некоторые кольца Стены не были монолитны – Ирсон то и дело замечал прорезанные тут и там оконца, узкие балконы без перил, ведущие в тёмные проёмы лестницы.

К одной из них и свернула Талия. Взбежав по ступеням к самому верху стены, она немного помедлила на площадке и, зачем-то пригнувшись, нырнула внутрь. Мгновение спустя Ирсон понял, что заставило госпожу ан Камиан склонить свою гордую голову. Коридор оказался намного ниже проёма, что было ловко замаскировано покрывавшей каменный выступ чёрной краской. Разбить о такой лоб впопыхах – милое дело.

Проигнорировав несколько боковых ответвлений, Талия вошла в полутёмную продолговатую комнату. Окон здесь не было, зато потолок покрывал толстый слой жирной светящейся плесени. В нескольких местах из пола и стен выныривали пресловутые «умывальники» на неровных каменных ножках. Талия оторопело попятилась – над одной из чаш сгорбилось истощённое существо в пыльных лохмотьях. Острые желтоватые локти торчали из прорванных рукавов. Голова существа была почти полностью погружена в жидкость. Только белёсые шипы на затылке торчали над пузырящейся поверхностью.

– Кто это? – шёпотом спросила ан Камианка.

– Плакальщик, – в полный голос ответил Феразис. – Тот, кто пришёл к Стене, запечатлел на ней свою ошибку, но не обрёл утешения. И теперь пытается докричаться до других – кто готовится повторить его ложный шаг. Он чует их сквозь толщу миров.

В этот момент плакальщик вытащил голову из чаши и медленно обернулся. Щёки его ввалились, глазницы запали, желтоватая кожа так туго обтягивала кости черепа, что грозила порваться на скулах, подбородке или надбровных выростах.

– Вон! – велел плакальщику Феразис.

Плакальщик повиновался. Талия и Ирсон посторонились, пропуская его к выходу.

– Печальная картина, – передёрнула плечами ан Камианка.

– О да, – без тени участия сказал Феразис.

Теперь комната была в полном распоряжении Талии. Закрыв глаза и вытянув руку, алайка пару раз крутанулась на месте.

– Здесь, – заявила она, ткнув пальцем в дальний угол.

Феразис шумно выдохнул и как-то... сдулся. Лихорадочное возбуждение покинуло его, сменившись блаженным довольством. Зачерпнув воды в одной из чаш, илтеец обтёр разгорячённое лицо и устало опустился на пол. На губах его играла чуть заметная улыбка.

Увы, неугомонная Талия не дала ему насладиться моментом:

– А то, что мой участок стены оказался внутри, а не снаружи – это что-нибудь значит?

– Это значит, что тебя, бескрылая, не будет мочить дождь и печь солнце, – не открывая глаз, изрёк Феразис.

– Сколько обычно занимает... написание? – окинув взглядом облюбованный ан Камианкой угол, в свою очередь спросил Ирсон.

– Мы не собираем статистику, – осклабился Феразис.

– Ну хоть примерно?

– Понятия не имею. На Стене нельзя накорябать абы что. Надпись должна вызреть.

– А мы не должны умереть с голода, – настаивал Ирсон.

– Танай, твоё тело рассчитано на то, чтобы не есть несколько недель, – приоткрыв один глаз, проворчал Феразис.

– О, так значит, речь идёт о неделях, а не месяцах и годах. Уже хорошо!

– Скорее всего, да. Впрочем, поститься всё это время вы не обязаны. – Феразис указал концом крыла в другой угол.

То, что Ирсон изначальное принял за трещины в камне, оказалось сетью суховатых стеблей какого-то местного растения. У него были мелкие бурые листья и ягоды, похожие на катышки мокрого песка.

– Каменика, – представил ягоду Феразис.

Благовоспитанная девица Талия тут же пошла знакомиться.

– Как сухой кошачий корм, – смачно прохрустела она. – Недурно. Хотя с Ирсоновой стряпнёй, конечно, не сравнится.

– У нас есть еда и вода, – пожал плечами Феразис, постучав костяшками по покинутому плакальщиком «умывальнику».

Ирсон брезгливо поморщился.

– «Кровь радуги» к вечеру уйдёт. На её место придёт вода, – сказал Феразис.

– Благодарю покорно, – буркнул Ирсон...