***

– Вас не хватятся? – спросила Талия Мора и Иреру, прежде чем спустить их в куб.

– Нет. Селорн поручил нам расследовать кражу Свеч Вопросов. И велел не попадаться на глаза, пока вор не будет найден, – ответил Мор.

– И как ваши успехи?

– Никак. Изначально было ясно, что дело это гиблое. Ни одной улики, ни намёка на след... – поморщился Мор.

– С чего это Селорн стал так разбрасываться лучшими кадрами?

– Если ты пойдёшь и спросишь у него, мы будем тебе очень признательны, – прижала к сердцу чёрную ладонь Ирера.

– Замётано! – вежливо присела Талия и обернулась к Ирсону: – Ты им там всё покажешь, ладно?

– А ты куда намываешься?

– Ну ты ведь знаешь, что мы, ан Камианы, коллекционируем всякое разное, в том числе и образцы голосов. А я хорошо запомнила голос этой Веиндоровой жрицы-ренегатки, вот и хочу попробовать сличить его с ними. Вдруг повезёт. Ты не волнуйся, такие запросы у нас обычное дело, никто внимания не обратит.

– В её голосе было что-то настолько примечательное, что ваши могли включить его в своё собрание?

– Можно подумать, у нас там строгий отбор, – фыркнула Талия. – Как вы, танаи, говорите: «Каждое существо – избранное. Каждый Путь – архиважный». Вот так и мы. Не делим всё – ну всё, что не занимает места – на обычное и необычное. А просто тащим! И складируем. Сороки мы, в общем, те ещё.

– Удачно покопаться в гнезде! – хлопнул её по плечу Ирсон.

Талия опустилась на корточки и занялась созданием «шлюза».

Наблюдая за этим странным процессом, Ирера искоса посматривала на Мора. Телепат досадливо хмурился, не выказывая ни малейшего желания поскорее приступить к допросу.

– Тебя что-то тревожит? – мысленно спросил он Иреру, поймав её настороженный взгляд.

– Это я тебя хотела спросить. Обычно тебе не терпится докопаться до истины, а тут – никакого энтузиазма.

– Мне не нужно быть анэис, чтобы догадаться, чья это «вафля». Все нити сходятся на одной персоне.

– Я бы не спешила с выводами, – выдавила Ирера. – Тот его разговор с братом Энбри ещё ничего не доказывает. А больше ничего подозрительного мы не узнали, хотя прослушивали его покои, согласись, довольно долго.

– Не доказывает? – холодно ощерился Мор. – А если я скажу тебе, что, убеждая Орина, будто наш Совет собрался засунуть планы по антителепатической обороне под блохастую лежанку, патриарх Селорн лгал? Лгал цинично, целенаправленно, от первого слова и до последнего.

– Но тогда – зачем? – опешила Ирера. – Зачем он всё это сделал?

– Вот это нам и предстоит выяснить, – решительно дёрнул ухом Мор. – Насколько бы больно нам ни было.

***

– Это и есть дух Кошки царицы Амиалис? – спросил Шог, уткнувшись плоским носом в бутыль на подставке.

– Конечно, нет. Дух так просто не увидишь. Это... своего рода суррогат души, питательный раствор, носитель для духа. Надо же нам как-то его сохранить.

– Чудеса, Хозяин! – подобострастно пробасил Шог.

– Ничего чудесного. Это чистая наука, – отмахнулся Шилор. – По сути, дух – это сгусток энергии. Да-да, только он подчиняется весьма специфическим законам, и с ним надо работать особыми методами. Всё тоньше, сложнее, ненадёжнее, но... Но мы тем не менее смогли забрать дух у этой прекрасной отцеубийцы, – он тонко улыбнулся, вглядываясь в застывшие черты Амиалис. – Причём оба они чувствуют себя превосходно. Их ждёт славное будущее! Дух Кошки, как и подобает зверю, отправится охотиться. Мы привьём на это деревце пару новых ветвей, наделим его новым телом и подобием разума, и... и укажем дичь. А царица – царица будет править... Нужен же мне кто-то, кто сможет держать за хвосты всю эту мяукающую толпу!

Чудо не то, что нам это удалось. Чудо – что никто не решился провернуть нечто подобное раньше. Не понимаю их пиетета перед всеми этими духовными штучками! Никаких исследований, никаких попыток оптимизировать процессы формирования духовной оболочки, повысить скорость, эффективность... – ничего! Всё на самотёк! Всё – под священным запретом! Всё – черепашьим шагом, и не важно, сколько существ пострадает из-за их щепетильности и лени. Знаешь, все эти просвещённые энхиаргцы напоминают мне варваров, сжигающих врачей за то, что те якобы вмешиваются в промысел божий. Самодовольные дикари! И наши хвостатые друзья алаи – не исключение. Смешно: раса, способная видеть дальше и глубже всех, добровольно завязывает себе глаза. А ещё говорят, что они презирают все условности! Танаи и то пошли дальше – посмотри хотя бы, что их богиня проделала с нашей синеглазой плаксой...

Хозяин кивнул слугам, и те втроём, осторожно подняв Амиалис, унесли её из лаборатории. Шилор покачал головой, глядя вслед этой «траурной процессии». Видимо, образ бесчувственной женщины, повисшей на руках у слуг, навевал ему неприятные воспоминания. На молодом лице Хозяина внезапно проступили морщины – не легкие следы эмоций, а те глубокие борозды, какие могут оставить только прожитые годы, годы страданий и сомнений. Шог в недоумении смотрел на Шилора.

Но замешательство Хозяина длилось недолго – он чуть заметно тряхнул темноволосой головой и зашагал к стене, на которой, почти сливаясь с ней, висел плотный занавес. Сильная рука с тонкими белыми пальцами отдёрнула ткань, и Хозяин, а вслед за ним и верный Шог, прошли в смежную комнату. Шилор склонился над распростёртой на плите серой кошкой.

– Разве это то, что было вам нужно, Хозяин? – спросил Шог, разглядывая неподвижного зверька; бока кошки едва заметно вздымались, и это было единственным признаком того, что она жива. – Я думал, что вам нужна двуногая алайка, а не домашняя кошка, – проговорил он, потирая шершавые пальцы.

– Видишь, – Хозяин указал пальцем на мордочку Нелы, – её глаза начинают светиться, она становится самой собой. После нехитрых манипуляций мне удалось заставить её тело начать преобразовываться в алайское. Нам надо лишь немного помочь ей со строительным материалом, и будет у нас настоящая, двуногая, голокожая кошка. Мы чуть-чуть поколдуем над строением её мозга, химией тела – и всё. Мы готовы.

– А зачем вам понадобилось захватывать эту самку живьём? Не проще ли было выкрасть чьё-нибудь запасное тело? Или вовсе – одолжить одно у той же Амиалис? – продолжал допытываться Шог (его начальник любил внимание).

– Её душа должна быть здесь до последнего. Так сказать, греть постельку для нашей дорогой гостьи. И потом, я хочу посмотреть, как поведёт себя госпожа Нела, оказавшись в перекроенном теле, как оно повлияет на её душу – на её образ мыслей, поведение, способности и так далее.

Шог криво усмехнулся.

– Дух, тело и душа... У нас есть две части ключа к вратам победы, – пробормотал Шилор, поглаживая короткий серый мех, – недостаёт третьей. Но она скоро будет в наших руках. И быть может, всё пройдёт настолько гладко, что первые две нам и вовсе не понадобятся. Я предвижу, что в самом недалёком будущем она будет... есть с моих рук.

***

Бой подходил к концу. Отряд Инона железной метлой прошёлся по коридорам древнего лабиринта, вычистив из его промозглых закоулков тучу всевозможной нежити. Нежити прыгающей, ползающей и летающей, кусающейся, жалящей и плюющейся зловонным ядом. Нежити бездушной и одушевлённой...

Предоставив своим спутникам расправляться с полуразумными порождениями магии смерти, Инон занимался теми, под чьей мёртвой плотью трепетали тусклые огни пленённых душ. В отличие от простых жрецов, на Иноне не было ни доспехов, ни символов Милосердного, защищавших своих носителей незримым щитом. Не было при нём и оружия – он сам был оружием, «мечом животворящим в деснице Веиндора». Повелительными взмахами рук Инон вырывал души из тел нежити с той же лёгкостью, с какой сноровистый крестьянин выдёргивает морковь из жирного чернозёма. Дыхание жреца было ровным, сердце билось медленно, размеренно, и в такт этому внутреннему метроному он шагал и шагал вперёд, к центру лабиринта, где полусгнившей слоновьей тушей лежал Дом Вечного Бытия. Их цель. Живое логово их сегодняшнего Врага.

То, что издалека походило на сваленные кучей остовы кораблей, увитые толстыми пожухшими розовыми лианами и укрытые драными полотнищами тёмных парусов, вблизи оказалось аморфным, лишённым кожи созданием, вроде тех кошмарно перекрученных, пронзённых собственными костями уродов, в которых превращают группы желающих сэкономить на дороге туристов неисправные порталы.

Инону уже не раз доводилось видеть подобное «торжество плоти», любовно вылепленное некромантами из трупов тысяч своих жертв, и всё же сердце его сжалось от жалости и омерзения. Как в самый первый раз, когда...

Он остановился, чтобы вознести краткую молитву Веиндору – не подобает вершить правосудие, преисполнившись ненависти. Милосердный услышал, и спокойствие вновь снизошло на его верного слугу. Подходя к неестественно маленьким воротам, похожим на стянутую горловину розового мешка, Инон даже усмехнулся, подумав: «Интересно, местные называют их просто «дверьми» или же используют какой-нибудь анатомический термин, вроде «сфинктера»?»

Внутри было влажно и жарко. Подошвы Инона с треском отклеивались от пола – липкого, в тёмных потёках, как на скотобойне. За бугристыми живыми стенами что-то ревело, булькало, урчаще гудело, стонало, бормотало – глухо и гнусаво. Время от времени доносились хлюпающие хлопки, словно шматы сырого мяса шлёпались и шлёпались на металлический лист.

Почти не встречая сопротивления, жрецы Милосердного добрались до центрального зала. Сквозь стекло его плоской крыши были видны разноцветные брюшки огромных жуков, пожиравших друг друга в мертвенном свете луны. Их бесчисленные ножки скользили по гладкой поверхности, среди осколков хрусталя, ржавых гаек, пучков сена, головок одуванчиков, обрывков афиш и обломков позолоченной мебели.

По стенам тянулись чудовищные барельефы, сплетённые из светящихся внутренностей. По ним метались кошачьи тени – угловатые, изломанные, угольно-чёрные. Их бешеный танец гипнотизировал, а вибрирующие, истеричные, голодные крики заставляли жрецов скрежетать зубами. Инон посмотрел под ноги. Теперь они шли по ковру из грязной, свалявшейся чёрной шерсти. Словно кто-то откопал труп гигантского кота и содрал с него полуистлевшую шкуру. Кое-где к ней даже пристали мелкие кладбищенские цветочки.

В центре зала, на залитом кровью чешуйчатом пеньке, похожем на обрубок драконьей шеи, сидел хозяин дома. Высокий, сутулый, он плотно закутался в традиционный для представителей его профессии грязно-коричневый кожаный балахон. Перед некромантом, закрывая своего владыку спинами, стояли три костяных голема. У ног первого, длинношеего, с плоской головой питона, лежала груда тощих кошельков с застёжками из змеиных зубов. Второй, чёрный, как головешка, походил на кота с непомерно длинными клыками. В руках он держал корзинку с тёмными, свёрнутыми в трубку вафлями. Третий скелет, тоже котоподобный, поблёскивал облупившейся позолотой. Он сидел на полу, скрестив тонкие кости лодыжек, на которых покоилась стеклянная миска, полная костяной муки.

Завидев пятёрку Инона, големы тут же пришли в движение. Чёрный выхватил вафлю и направил её на ближайшего жреца. Золотой выставил перед собой миску и исхитрился дунуть в неё, не имея лёгких. Змееголовый же скелет прыснул на «кошельки» собственным ядом, и те тут же взметнулись в воздух. Один за другим они распахнулись, демонстрируя бледно-розовый шёлк подкладки, и Инон понял – то были раздавленные, иссохшие, безглазые змеиные головы. Они набросились на двух жрецов помоложе, заставив их встать спина к спине и уйти в глухую оборону. Оставшимся двоим пришлось и того хуже: один, словно испугавшись големовой вафли, бросился бежать, вокруг же другого из костяной муки соткалась игольчатая сфера – словно стрелки инея разбежались по незримому шару, разве что иней не ложится столь правильным кружевом колючих спиралей. Сжав зубы, пленённый позолоченным големом жрец что было силы рубил сферу мечом, но клинок бессильно лязгал по кости, не оставляя на ней даже царапин.

Инон не вмешивался – благодаря его присутствию, исход битвы был предрешён изначально, и жрец хотел, чтобы этот эпизод стал уроком для его подчинённых. Он смотрел на своих младших товарищей и думал о том, что они слишком полагаются на оружие и слишком мало на силу своего духа, свои жреческие способности. Неужели никто не сообразит?.. Нет.

Результат не заставил себя ждать. Один из них пропустил атаку, и зеленоватый «кошелёк» впился ему в ладонь. Жрец пошатнулся, выронил меч и, пьяно захихикав, уселся на пол.

Дальше медлить не имело смысла.

Инон чувствовал, что под ногами его чуть заметно пульсирует живая ткань. Отодрав от ковра лоскут, он вжал ладонь в упругую желтоватую массу, сосредоточился... и вот уже плоть Дома Вечного Бытия стала его плотью. Инону ничего не стоило заставить её преобразиться, принять нужную ему форму, послужить своим интересам. Как чудовищные побеги, прорвав косматый ковёр, к потолку поднялись упругие, хлёсткие щупальца. Щёлкая, как кнуты, они один за другим переловили «кошельки», сломали хребет их хозяину, туго спеленали двух других големов, метнулись к некроманту... и замерли, потому как замер Инон.

– Именем Веиндора! Остановитесь! – раздался за его спиной чистый, высокий голос.

Инон оглянулся – на пороге стоял глашатай Л'аэнора, правителя Элидана и главы Совета «Стражей Смерти».

– Что всё это значит? – спросил Инон.

– Это значит, благородный герой, что ты ошибся сказкой, – вместо глашатая промурлыкал чёрный голем. – Ты заигрался, Инон, и забыл, кому ты служишь. Вот твой приятель и пришёл тебе это напомнить.

– Вы... околдовали его, – проговорил Инон, и волосы на его голове зашевелились: врага, способного на такое, он ещё не встречал.

– Хуже, Инон, много хуже. Я написал на тебя жалобу в твой собственный Совет.

– И на что же ты, падаль, пожаловался?

– На то, что ты пользуешься служебным положением в личных целях.

– И цели эти чрезвычайно неприглядные, – подал голос золочёный скелет. – Позорные цели. Хуже некуда.

– Ты ведь жрец Веиндора Милосердного, верно? Верно, – продолжал чёрный. – Тогда нам не очень понятно, что ты здесь вообще делаешь. Зачем ты здесь, а? Исходя из Конвенции о правах мёртвых и бестелесных, причин может быть две. Первая – что всех нас сделали такими насильно. – Скелет тренькнул когтем по собственным рёбрам. – Наши души не подходят для этого и страдают нечеловечески, вот ты и явился сюда, чтобы принести нам, горемыкам, свободу. Но нет, мы все вполне довольны формой своего существования! У неё масса плюсов. А минусов – тьфу.

Остальные скелеты согласно закивали. Было в их движениях что-то нелепо ребячливое, задорное... Эта насмешка, попытка нежити симулировать жизнерадостность, изображать, что «форма её существования» есть лишь безобидный для души вариант нормы, взбесила Инона. Щупальца вновь стиснули скелетов... но тут же обмякли – воля Инона столкнулась с чьей-то чужой волей. И тот другой – видимо, глашатай – оказался сильнее.

– Вторая причина, что мы сами заточили чьи-то души в какие-нибудь жуткие оболочки из мёртвой плоти, камня, железа и так далее. Заточили, заставили работать на себя, и их души страдают, – продолжал начитанный голем. – В таком случае их надлежит освободить, а нас, соответственно, покарать. Но где ты тут видел пленённые души? А? Их тут нет. Ни единой, самой завалящей душоночки!

– Вот мы и спраш-ш-иваем, – прошипел располовиненный голем-змей, – что вы забыли здесь, господа стражи Смерти? Это раньше, до всяких конвенций, ты, Инон, мог убить нас просто за то, что мы мерзкая нежить. А теперь – нет. Другие времена.

– Вы – по-прежнему убийцы. А Веиндору неугодно, чтобы существа лишали друг друга жизни, – сквозь зубы процедил Инон.

– И что же, он посылает к каждому из убийц по своему жрецу? Ничего себе! Так раздуть штат. Не прокормишь! – хихикнул позолоченный.

– Он посылает своих жрецов к тем, чьи злодеяния переполнили чашу его терпения. А вы считаете своих жертв тысячами, – ответил Инон.

– Как и множество других обитателей нашего мира. Хочешь, дадим тебе списочек посмотреть? Так почему же из всех ты почтил своим высоким вниманием именно нас? Детские травмы дают о себе знать?

Инон сделал несколько глубоких вдохов.

– О! Знаю, он сейчас обвинит нас в том, что мы надругались над трупами своих жертв, – пробухтел змей; он приподнялся на руках, угнездив обломок позвоночника в чёрном меху.

– А мы покажем ему, как некий король южных земель съел семью своего брата, а некая королева северных, истребив аборигенов Ледяных лесов, приказала набить их шерстью подушки для сотни своих фрейлин. Пусть полюбуется!

– Вот мы и спрашиваем, Инон, – почему мы? Молчишь? Ну да ладно, спишем этот случай на простую случайность. Так совпало. Но странное дело, мой адвокат собрал статистику по вашим предыдущим миссиям. И знаешь, что выяснилось? Целью всех ваших карательных акций была «мерзкая нежить»! Одни сплошные мертвяки! Поголовно! Ни одного дышащего, гадящего и потеющего. А это дис... диск... дискриминация! Нехорошо получается, Инон. Невозможно усидеть на двух стульях – служить беспристрастному богу и быть пристрастным. Так что поставят вас, ребята, коленями на мышиные косточки, да лет так на полтораста! – заключил скелет.

– Это не вам решать, – подал голос глашатай. – Идёмте, Инон. Нас ждут. Мои люди позаботятся о ваших подчинённых.

– Это безумие! – воскликнул Инон, но приказу повиновался.

– Вам ли говорить об этом? – с укором спросил глашатай, но спутник пропустил его замечание мимо ушей.

– Не понимаю, как его жалоба вообще оказалась на столе Совета? Кому пришло в голову внести её обсуждение в протокол?

– Советнику ан Камиан.

– Кому? – поперхнулся Инон.

– Госпоже советнику Талии Аэлле ан Камиан, – глухо повторил глашатай. – Я уверен, она отлично на этом заработала. Деловой хватки ей не занимать.

– Как же... как же всё это... может быть? – проговорил Инон; от нереалистичности происходящего у него закружилась голова.

– Формально она следует букве закона. Всё в рамках «Конвенции о правах мёртвых и бестелесных», которую вы с ней так горячо отстаивали. И брать анонимные пожертвования теперь тоже не запрещено. Нам остаётся только смириться. Как и с бесчисленными комитетами и комиссиями, с бесконечными согласованиями, запросами, разрешениями, отчётами и счетами. С тем, что мы тонем в исках. С тем, что каждый упырь теперь имеет право голоса. И так пребудет вовеки, – обречённо махнул рукой глашатай.

– Не пребудет! – поймав его запястье, сквозь зубы процедил Инон.

И проснулся.

Рубашка его промокла от пота. Инон лежал на диване, в закутке стеклянного куба, в подвале Талии ан Камиан. Он держал за горло деревянную гадючку, поддерживавшую вместе с тремя товарками плоскую вазу с приторно-розовыми кактусами. Сдержав тошноту, Инон сдавил пальцы ещё сильнее, и прочное лакированное дерево с треском переломилось. Ваза завалилась на бок, и кактусы стали походить на какое-то чудовищное колючее вымя. Брезгливо отдёрнув руку, Инон сел. Взгляд его обежал комнату.

Инону чудилось, что сон всё ещё не закончился. Реальное смешалось с нереальным, словно кто-то тщательно собрал клочки его кошмара и развесил их по комнате, как неряшливая девица сохнущее бельё. Эти отвратительные кактусы... приклеенные к стенам рогатые жуки, овальная кровать, отделанная по бокам металлом под чешую, застланная алым шёлковым бельём и оттого похожая на полувыпотрошенную рыбину. Прямо в этой разверстой ране свернулся клубком Энаор. Кое-где к его косматой шерсти пристала глина и сухая трава. Над головой кота покачивались светильники, свитые из розовато-жёлтых кольчатых трубок – они напоминали клубки кишок... с которыми, как говорили, Энаор так любил играть в детстве.

Инон содрогнулся. Да, он уже давно живёт в кошмаре, среди уродства и извращений. Более того, он сам творит этот кошмар, воплощает в реальность, защищая права всевозможных выродков и их прихлебателей. Не он ли доказывал, что «жить» в камнях для некоторых душ естественно? Что это лишь вариант нормы? А ведь от этого всего один шаг до того, что явилось ему во сне. Будь он проклят! Будь проклята эта неугомонная Талия ан Камиан с её «гуманными» идеями!

Инон отёр пот и вытащил из-за спины жёсткую думку. Нет, не думку – то была тряпичная кукла. Уродец о двух головах – Талии и Энаора. На щеке первой было вышито «полоумная ан Камианка», а на лбу второй – «полоумный ан Ал Эменаит». На груди красовалась надпись «Умный алай неизвестной породы».

Некоторое время Инон буравил игрушку глазами, не в силах понять, что в ней так поразило его. А потом ошарашено прошептал: «А что если у Талии и вправду две головы?» Что если все её действия тщательно спланированы кем-то другим? Безумцем Энаором? Открыто ненавидящим Веиндора Селорном? Её интриганкой-матерью? Или... самой Аласаис? Что если кто-то сознательно пытается подточить мощь жречества Веиндора? Расшатать тысячелетние основы их веры? Развести в Храме Его гниль бюрократии? Превратить священнослужителей в торговцев и коррупционеров? Придавить их всех каблуком мнения общественности, которым кошки издревле умели вертеть, как своим хвостом?

И что если эта бедная жрица, напавшая на Талию, сражавшаяся с ним самим за душу Рестеса, так же, как и он сам сейчас, поняла, к чему могут привести эти «гуманные» реформы, и только потому пошла против своего собрата по вере?

Инон сжал разболевшуюся голову руками.

Да, так всё вставало на свои места. Предчувствуя страшную беду, жрица Милосердного и её соратники решили действовать. Рестес играл роль провокатора. Он связывался с теми, кто мог злоумышлять против Веиндора и, прикинувшись одним из них, вызнавал их гнусные планы. Единственным, что несколько смущало Инона в этой версии, было присутствие среди товарищей жрицы эалийского телепата. Но... но ведь и среди кошек встречаются добропорядочные экземпляры, верно?