(Иная точка зрения)

Лёня уснул на остановке, пока ждал маршрутку. Вот что делают с ним ночные бдения. Казалось, прошло минут пять, но он успел выспаться и даже не замёрз. Только на улице он понял, что оставил портмоне на кухне, но поскольку мать уже начала трезвонить ему, возвращаться за деньгами не собирался, выключив телефон вообще. В кармане лежала пара купюр сдачи от купленных подарков. К груди примыкал острый край коробочки с амулетом из метеорита. Поняв, что за предмет тыкает его чуть выше соска (в спешке он не надел свитер), Лёня совсем пал духом.

Как она могла так с ним поступить? – думал он, сидя в маршрутке. Она уже знала, что уйдет из дома. И словом не упомянула о подарке, приготовленном ему (потому что, как подозревал Лёня, его не существовало), о том, как будет праздновать Новый год без мамы, о том, что подарит ей, хотя этот вопрос очень волновал её буквально пару месяцев назад.

С этого и надо начинать, подумал парень. В конце октября Ника никуда не собиралась. Она думала, что подарить маме, спрашивала, что подарить Лёне, и ни словом не обмолвилась о своей семье. Потом она почти на месяц куда-то пропала. А затем, неожиданно, уговорила друга залезть в такой мороз на крышу, слушала никому не интересную классику, напилась с горя, потому что её никто не любит, и самое важное, рассказала Лёне о своей семье, чего никогда раньше не делала, и казалось, не собиралась делать.

Что опекуном Ники является её отчим, этот загадочный «А» с неприятно мужественным голосом, Лёня догадался сразу. Он несколько дней скрывал от матери Ники её пропажу, искал своими силами, но потом написал заявление в полицию. Разумеется, мама Ники приехала. Но Лёня не её хотел видеть. Ему страстно хотелось поговорить с Кристиной. Как это сделать, не вызывая подозрений у её родных, он пока не знал.

Дом Ники находился в двадцати метрах от остановки маршрутки. Парень все ещё обдумывал, что скажет, когда ему откроют дверь незнакомые люди. Хотя первой задачей стояло попасть в подъезд, ведь Лёня даже не помнил номер квартиры Ники, чтобы позвонить в домофон. Зайдя в отдаленно знакомый двор и насчитывая, как он помнил, четвертый подъезд длинного дома, растянутого кишкой вдоль главной улицы города, Лёня вдруг увидел такое, от чего у него перехватило дыхание.

С другой стороны двора к своему подъезду направлялась Ника. Это точно была она, хотя и шла к Лёне боком. Он узнал лоснящуюся, будто вечно мокрую, темно-темно синюю куртку и поблескивающий золотом шарф, змеей окутывающий горло девушки.

– Ника!!! – заорал он что есть мочи, и девушка повернулась.

У Лёни в глазах появились слезы, но когда он подбежал к ней, то сразу сообразил, что это не его подруга. Но такого быть не может. В бледных чертах угадывалось сходство с Никой, но весьма отдалённое. Девушка была такого же роста, хотя из-за невинности в глазах и тому, как были сложены её пухловатые губки, ей нельзя было дать больше десяти.

– Кристина? – неожиданно прозрел парень.

– Откуда ты меня знаешь? – настороженно спросила девочка, и в тембре голоса Лёня тоже уловил сходство с Никой.

«Мне ведь не может показаться только потому, что я этого очень хочу?» – спрашивал себя парень, всё ещё не веря своей удаче.

В руках у девочки он заметил булку хлеба. Он перевёл взгляд на её глаза, светло-серые, совсем не такие, как у Ники, и сказал:

– Я Лёня. Нам нужно поговорить.

– Жди тут. Только хлеб занесу.

Спустя десять минут Кристина вышла из подъезда и, нервно оглядывая двор, направилась в сторону супермаркета за углом, будто не замечая, что Лёня поспешил за ней. Она дошла до магазинчика под названием «Горячая самса», и когда парень зашёл за ней внутрь, он увидел, что это небольшое кафе по типу столовой с самообслуживанием, огороженное зеркальным стеклом, так что снаружи их не было видно. Девочка встала в очередь, купила бутылочку колы и кусок пиццы и устроилась в самый дальний угловой столик. Вскоре Лёня подошёл к ней с двумя чашечками эспрессо, рогаликами и именитой самсой. Пустых столиков была уйма, но он посчитал, что не вызовет подозрения у буфетчицы.

– Я решил, что горячий кофе лучше колы в данное время года.

– Разговариваешь, как она, – подметила Кристина, выбираясь из пут снуда и расстегивая куртку. – Как ты понял, кто я?

Она молча взяла чашечку кофе и отпила. Лёня на свою порцию даже не смотрел. Он не заставил бы себя попробовать не домашнее блюдо и в обычной ситуации, а уж когда сердце подскакивало к горлу, парень и думать не мог о еде.

– По куртке.

– Точно. Она была в ней, когда приехала в том такси.

– Это твоя куртка?

– Ну моя. Ника сказала, что купила её мне.

– Вот как. У вас похожие фигуры. Хотя я знаю, что тебе не больше двенадцати.

– Ага, двенадцать. Но такое бывает. – Кристина жевала самсу, забыв о своей пицце.

– У тебя не вызвало подозрений, что сестра купила тебе куртку и сама в ней ходила?

– Неа. Она странная. К тому же, она никогда ещё мне не врала. Мы с ней очень дружны.

Вот с этим Лёня мог бы поспорить, хотя бы на основании рассказов Ники об отношениях с сестрой.

– А то, что этот шарфик был явно куплен под её новые серёжки? – язвительно спросил он.

– Куплен? Она сама его вязала. При мне. Вся спальня в золотой нитке была.

– Оу...

– Ника – заядлая вязальщица. Весь дом в её пряже и спицах.

– Не заметил.

– А?

– Не заметил, когда был у Ники в гостях.

– Ты был у нас дома? Когда?

– Всего один раз. В мае. На день рождения Ники...

– А, меня не было, – перебила Кристина, снова взявшись за поедание принесённого Лёней.

«А я на тот момент не знал о твоём существовании!» – подумал парень.

– Я хотел поговорить с тобой. Я мало знаю о вашей семье...

– Вот именно. Мы о тебе вообще не знаем. Как так вышло, что следователи больше заинтересовались твоей версией, чем моей?

– А какая у тебя была версия? – чуть не захлебнувшись, спросил Лёня, стараясь не упустить из виду ни единого проявления эмоций на лице Кристины.

– Она сбежала, конечно, – коротко сказала девочка. Но потом решила добавить: – Со своим учителем из художки.

– С чего такие мысли? – усмехнулся Лёня. Он представил кругленького старичка в очках и со скрюченными пальцами от вечного держания кисти. Когда Ника описывала своего куратора из художественной школы, он был похож именно на такого.

– Он частенько ей звонил. В тот день, когда она развлекалась с тобой, он даже на домашний позвонил. Но услышав не её, а меня, бросил трубку.

– И ты уверена, что это её учитель?

– Мы с Никой живём в одной комнате, вообще-то. Я знаю его голос.

– Как его зовут?

– Альфред Эдуардович. Стрёмно, да?

Лёня кивнул. Он переваривал услышанное. Может быть, тот загадочный «А» вовсе не отчим Ники, а учитель рисования? К счастью, это легко проверить.

– Как зовут вашего папу?

– Папика? Ашот. Тупое имя. Ненавижу его.

– Ашота или имя? – спросил Лёня, разочаровываясь в неудаче. Если их обоих зовут на «А», то проверить теорию Кристины будет тяжелее.

– Имя. Ашот хороший. Спит, ест, к нам не лезет.

– А кто плохой?

– Чего? – Кристина перестала жевать.

– Я знаю, что вы с сестрой кого-то боялись. Того, кто живёт рядом.

– Бред.

– Видимо, я не был ей настолько чужим, как ты думаешь.

– Бред, – повторила девочка тверже.

– Ревнуешь? – спросил парень, все же боясь, что Кристина просто встанет и уйдёт.

Она сделала большой глоток кофе и уставилась серыми глазами на Лёню:

– Я знаю о ней такое, чего не знает больше никто.

– Поделись.

– Не буду.

– Ладно. Просто скажи, кого Ника боялась? Ашота? Почему она не хотела отдельную комнату?

– Она не хотела? Это я не хотела!

– Ты? – сокрушенно проговорил парень. – Почему?

– Не твоё дело!

– Не моё, – согласился Лёня, судорожно сглатывая и тщательно подбирая слова. – Но это может быть причиной её исчезновения.

– С чего бы?

– Откуда я знаю, с чего, если я не знаю, в чём дело? Слушай, в последний день, когда мы виделись, Ника намекала на свою скорую смерть.

– Чего?

– Того! – взбесился парень. На них обратил внимание мужчина, сидящий через столик, и Лёня продолжил тише: – Она намекнула мне, что умрёт. Или собирается умереть. Я не понял тогда, потому что был с похмелья... До меня дошло, только когда полиция пришла в мой дом.

– Эти менты жопу не поднимут для поисков Ники. Они Ашота ненавидят всем этим... – Кристина обвела пальцем воздух.

– Отделением? – догадался парень. – Почему? И при чём тут Ника?

– Да при том, что Ника его любимая дочурка, ты чё? А ненавидят, потому что дебошир и алкаш, к тому же анашой балуется и толкает её. Вечно какая-нибудь херня именно в нашем районе происходит. У него дружки... Короче, когда мамки нет, он нам ад устраивает. Но Никулю это не касается, Никуля – ангел небесный...

– А ты не думала, – с ужасом начал Лёня, – что Ашот спит с Никой?

– Неа. У него не стоит давно. Его мамка только из-за пенсии держит. Он по молодости на каком-то заводе облучение радиацией получил или чё, и теперь хорошие деньги получает. К тому же, анаша тоже недёшево стоит...

– Рад твоей осведомлённости.

– Ты притворяешься, как она, или реально из того круга?

Лёня не понял ни слова и потому позволил себе тупо уставиться на собеседницу.

– Повтори вопрос, – попросил он, когда решил, что Кристина говорить больше не намерена.

– Ну Ника типа вся такая умная, утончённая. Выходит из дома в одной шмотке, а в подъезде или в машине этого говнюка в другие переодевается. Взять даже эту куртку, – она ткнула на подарок сестры, – понятно же, кто ей это купил. Ушла из дома-то она в своей, розовой, и пропала тоже в ней. Наверно, этот Альфред ей шубку пообещал. Как она говорила, знаешь? Что модно – то дёшево.

Лёня кивнул. Он слышал эту фразу от Ники. Но когда она её произносила, он вкладывал в неё другой смысл, и даже сейчас был уверен, что понимал подругу правильно, в отличие от Кристины.

– Вот и ты такой же, – продолжала девочка. – Мех на куртке, за который от конкретных пацанчиков можно втык получить. Слова говоришь всякие длинные. Это она от тебя нахваталась?

– Мы не так давно знакомы, – осторожно ответил парень, поражаясь новым открытиям.

– Ну да. Ника всегда странная была... Но больше всего чудить начала именно после своей днюхи. А ты говоришь, что на ней был. Я точно знаю, что из-за беременностей всяких и прочего гонора от любви она бы так себя не вела. Значит, во всём ты виноват.

– Мы с Никой просто дружим, – привычно начал оправдываться Лёня. – Постой-ка. Из-за беременности и прочего? Так ты сказала? Ника что, беременна?

– Неа, я бы знала.

– Откуда ты знаешь, что ты бы знала? – грубо спросил Лёня, передразнивая Кристину.

– Потому что такое уже было, – после секундного раздумья решила ответить девочка. – Когда она залетела, только я знала. И когда она проблему решила, только я ей помогала. И знала только я. Мамки не было, Ашот в сиську накачанный тогда был, Ал в такие дела не лезет. Да ему и не интересно.

– Ал – это её парень?

– Это брат наш.

– Я думал, вас двое, – признался Лёня, чувствуя, как давит в висках от всё новых и новых открытий.

– Нас четверо. Ника, я, Ал и Миланка.

– Ника сказала мне, что дома нет родных, кроме мамы и тебя.

– Какая она милая. Но мы ведь все родные. Ал с нами растет уже лет десять, Миланке два.

– А Ал и Милана – это дети твоей мамы и Ашота?

– Типа того...

– Ох, разъясни, пожалуйста.

Кристина дожевала, тщательно обдумывая ответ.

– Ну Ашот когда на маме женился, Ал уже был у него. А Миланка недавно появилась, но она не мамина, а Ала. Но по документам мы все сёстры... и брат. Как-то так.

– Так Милана – не дочь твоей мамы?

– Неа, ей трубы перевязали после меня. Она не может залететь.

Лёня закивал, не желая вдаваться в подробности.

– А Ал, получается, привел в дом Милану?

– Ал заделал какой-то шлюхе эту Милану, а та её под дверь нашу подкинула. Но мой дед как мать Тереза, так что заставил Ашота с мамкой Милану на себя оформить, чтоб Алу жизнь молодую не портить.

– Дед – это папа мамы?

– Ага.

– Он с вами живёт?

– Ага.

– На сколько лет Ал тебя младше? – поинтересовался Лёня, удивляясь, как рано «спеют» некоторые дети, будто ему самому уже под сорок.

– Не младше он меня. Он старше Ники. Ему восемнадцать.

– Понятно. Она не от него беременна была? – кинул Лёня ещё одну догадку.

– Да не, Алу такие как Ника не нравятся. Тем более, он её боится.

– Нику-то боится? Что она может сделать?

– Она за меня горло порвёт.

– Мы об этом вашем Але говорим, а не о тебе.

– И я о нём. – Кристина наклонилась поближе к Лёне и проговорила, выделяя каждое слово: – Она. За меня. Ему. Глотку. Порвёт.

– Я понял, – вскинув брови, сказал парень. – А от кого тогда Ника была беременна?

– Ясное дело, от учителя этого, Альфреда сраного.

– Ты уверена? Она сама тебе сказала?

– Неа, но ясно было. Он тогда ей названивал часто. Уговаривал, наверно, быстрей с абортом решать. Орал, что у Ники в семье только Миланка появилась, не нужно нашей семье больше малышей. Я сама лично слышала его голос, он так орал, что я ночью проснулась. И притворялась спящей. Слышала, как Ника потом ревёт. А через неделю – всё.

– Что?

– Тю-тю ребёнка. На пятом месяце того. Родила и закопала.

Лёне стало не по себе. Он не мог поверить, что эта двенадцатилетняя девочка с таким спокойствием и безучастием рассказывает подобное о той фее, которой являлась его подруга.

– И давно это было? – заставил себя спросить Лёня.

– В августе прошлого года. Как раз перед девятым классом. Он у неё продуманный, этот Альфред.

– Не двадцать первого числа?

– Двадцатого. Двадцать первого она мне сказала, что вчера от ребёнка избавилась. А потом ушла куда-то на целый день и вернулась с двумя пакетами одежды. Всё подарки от этого говнюка. Извинялся он так. Он так всегда извиняется. И куртка эта, и пальто её синее, и сапоги, и сумочки, и для писулек её карандаши и краски, и пряжа дорогая для вязания, всё – от него.

– А я думал, что вы так хорошо живёте, – признался Лёня, медленно закрыв глаза и пытаясь унять гул в висках.

– Ага, где там, на пенсию папика и зарплату мамки... Ал свои деньги на себя тратит.

– Что же должно было случиться, если она так боялась? – спросил самого себя Лёня, не слушая Кристину.

– Да не боялась она ничего. Ходила радостная. Ездила недавно дуб этот дурацкий рисовать. Всю комнату им завешала.

– Какой дуб?

– Да где-то в лесу на выезде из города нравится ей один дуб.

– Может, тополь?

– Да конь его знает. Я в них не разбираюсь.

– И когда она в последний раз ездила? Не в октябре?

– Не. Я же говорю – недавно. Типа двадцать третьего или четвёртого.

– Декабря?

– Ну, блин, да. Щас же декабрь, блин.

– Не нервничай, – попросил Лёня. – Как ты узнала, что она ездила к дереву? – Он подвинулся слишком близко и, видимо, напугал девочку. А может, всё дело в том, что она доела.

Она начала одеваться, воюя со снудом совсем так же, как старшая сестра.

– Кристина, ты уверена, что она ездила к тому дереву?

– Ага.

– Откуда ты знаешь?

– Да откуда-откуда. Папику сказала, что в колледж, а сама попёрла на такси у магазина, чтоб из дома не вызывать и он не услышал. До художки два шага. А вечером привезла кило этих рисунков.

– Она сказала – «В колледж»?

– Ну папик с мамкой думают, что она стипендию от художественного колледжа получает, а на самом деле она просто в художку ходит на курсы на пару часов, а остальное время со своим говнюком проводит, и деньги он ей отваливает. Классно придумала, что сказать.

– А ты откуда знаешь, что она в колледж не ходит?

– Откуда, откуда. – Кристина подхватила свой поднос и унесла на стойку раздачи. Лёня заторопился за ней. – Я сама в этой художке учусь, вот откуда. – Они вместе вышли на улицу. После теплоты кафе снаружи заметно похолодало, а парень не успел застегнуть куртку. – Только я после занятий домой топала, а она в другую сторону. И приходила, блин, она частенько аж после Ала, а он все-таки на работе пашет.

– Уже работает, в восемнадцать?

– А чё такого? Денег мало. Когда дают – надо брать. Ему предложили работу, он согласился. В этом плане он хороший.

– А плохой, потому что влюблён в тебя?

Кристина на секунду замерла, но потом вспомнила, что сама дала Лёне понять, как обстоят дела.

– Если бы влюблён, – кивнула она. – Он псих. И не любовь у него на уме.

– А родителям не пробовали сказать?

– Не пробовали. Не иди за мной, – скомандовала Кристина, и когда она повернула в свой двор, Лёня продолжил идти прямо.

На маршрутку у него не хватило бы денег, так что пришлось плестись на автобус, и потом почти целый квартал с автобуса домой. Он замёрз как ледышка и потому на все истерические вопросы мамы отвечал односложно.

– Ты ничего не натворил?

– Нет, – сказал Лёня, жуя оливье.

– Ты уходил её искать?

– Да.

– А ты знаешь, где Ника?

– Её там не было. Дай поесть, а.

– Хорошо. Мы с тобой, сынок. Мы знаем, что ты не виноват.

Лёня кивнул, смотря исключительно в тарелку. Сестра Ники считает наоборот, и если захочет, сможет внушить это своим родителям.

Праздник был безвозвратно испорчен. Только если Ника не вылезет завтра из-под елки с громогласным «Та-дам!».