(Приятные ощущения мурашек, когда слушаешь музыку)

Двадцать пятого декабря в ноль-ноль сорок пять Лёня проснулся от шёпота Ники.

– Ты просил разбудить.

– Разумеется, – ответил парень, глядя на экран смартфона. Он и не понял, как ответил подруге в скайпе. 

Выключил песню «Мёртвых дельфинов», всё это время бьющую в уши на повторе: «Я скучаю, приходи на чай, будем пить горячую водку и петь во всю глотку...». Под её медленный темп было хорошо засыпать, но Лёня забыл поставить таймер сна в проигрывателе, так что батарейка на смартфоне почти села.

– У меня мало трафика для видеозвонков, – поторопила его девушка. 

Лёня, протерев глаза, заметил, что Ника в тёплой шапке и обмотана до самой переносицы снудом из чёрной пряжи с золотистым блеском, так неожиданно сочетающимся с её новенькими серёжками-гвоздиками с матово чёрными камешками, которые в честь Нового года ей подарила мама (вместе с мучительными проколами пистолетом) перед отъездом в командировку.

– Ты уже на улице? – спросил Лёня, хотя ответ был очевиден.

– Лучше. Я уже у твоего подъезда. Выходи.

– Окей. – Лёня отключился, только после этого решившись назвать подругу дурой вслух.

Ему предстояло тихонько одеться и незаметно, а главное, бесшумно выскользнуть из квартиры и вернуться до пробуждения матери. Ника доставала его со своими сумасшедшими идеями, но говоря по правде, они редко встречались просто так. Не пили кофе в кафешке, не гуляли в парке. И вообще в основном переписывались. И честно говоря, Лёне вполне бы хватало только виртуального общения, но Нике вечно нужно было встряхиваться, и она никогда не объясняла зачем, даже когда Лёня замечал, что она чем-то расстроена.

– Я от скуки балую свой язык приправами острыми... – подпевал Лёня шёпотом по памяти, мыча в тех местах, которые не помнил. – Я смотрю на этот... конец света... и-и-и-и умираю от скуки...

Перед выходом Лёня решил-таки посмотреть, сколько на улице градусов. Он достал смартфон и глянул на дисплей. Минус двадцать пять, ощущается как минус тридцать, сообщал гаджет. Да уж, скучно не будет. Парень вздохнул и, стараясь не скрипнуть железной дверью, проскользнул в подъезд. Впервые за очень долгое время он решил воспользоваться лифтом. Лёня не то чтобы страдал клаустрофобией, но провести полминуты в тишине в движущейся коробке, не дай бог, не в одиночестве, а с ещё одним молчаливым напряженным от тишины человеком, скорее всего соседом, с которым даже не здороваешься, для Лёни было сущим кошмаром. В тишине рождались мысли, роились в голове, мешая жить обыденной жизнью, появлялись идеи, которые не успевали сформироваться и испарялись, как сон, при малейшем отвлечении.

Когда Лёня уже был на первом этаже, Ника звонила снова.

– Замёрзла? – спросил он сразу, как открылась домофонная дверь.

– Ещё бы, – возмутилась девушка.

Она надвинула шапку на брови, и из её лица было видно только сощуренные от холода глаза и ресницы, не накрашенные и покрытые голубоватым инеем. Ника молча отдала ему спортивную сумку, которая весила килограмм пять, но он притворился, что всё прекрасно, и перекинул ремень через голову.

– Ты дышишь в шарф, и от этого тебе холоднее, – сообщил Лёня, хватая подругу за локоть, чтобы ей было удобнее идти по льду на двенадцатисантиметровой платформе. – Получше обувь не нашла?

– В уггах холоднее, как ни странно. Это немецкие сапоги, очень тёплые и удобные.

– И скользкие.

– Нет. Просто я...

– Неуклюжая?

Ника повернулась. Её эмоций было не разобрать, но Лёня примерно представлял её лицо.

– В точку, – вздохнула девушка, выпустив приличное облако пара.

– Далеко идём?

– Нет. Две остановки.

– Ты не околеешь по дороге?

– Я до тебя вызывала такси и разорюсь, если решу заменить приятную прогулку по ночному городу на минутную поездку в машине. Тем более мне ещё обратно ехать.

– Понятно. Сказала бы, я бы денег взял с собой.

– Приличный парень всегда берёт с собой деньги.

– Учту, конечно, но я не хочу быть избитым за пару тысяч.

– Если и есть какие-то психи, разгуливающие в такую погоду ради наживы, то это мы с тобой, – усмехнулась Ника, поскользнувшись и крепче ухватившись за воздушный рукав Лёниного пуховика.

– И какая у нас нажива?

– Вдохновение.

«Нужно оно мне», – вяло подумал Лёня, но промолчал. Он давно не видел Нику, и на какое-то время она исчезала из сети, так что он успел соскучиться.

– Кстати. Где ты была в начале декабря?

– В каком смысле? – спросила Ника, покачивая головой в такт музыке, которая, как позже понял Лёня, звучала только в её голове.

– Тебя не было в сети почти три недели. Это странно.

– А... – Ника задумалась, отвернувшись. Лёня готов был поспорить, что она закусила губу. – Просто мама забыла за вай-фай заплатить.

– Ого. Вот это выпад из жизни.

– Для тебя да. А мне есть чем заняться и без интернета.

Парень не стал с ней спорить, хотя было немного обидно. Через пару минут, когда они зашли в незнакомый двор, он спросил:

– Долго ещё?

– Пришли.

– Куда пришли?

– Сюда. – Ника задрала голову над многоэтажкой.

В ней было не девять этажей, по стандарту, а пятнадцать, и потому этот двухподъездный дом смотрелся на фоне города как кривой зуб среди идеально ровных сородичей.

– Мы идём в гости? Я не знал, а то надел бы свою лучшую рубашку вместо шерстяного старого свитера.

– Не волнуйся. – Ника вытащила из кармана связку ключей и нашла домофонный зелёный, совсем новенький, как заметил Лёня в свете подъездного фонаря. – Я подготовилась. Нас примут со всеми удобствами.

Дверь запикала, пропуская ночных гуляк в сомнительную теплоту подъезда. Ника, пряча ключи в карман лоснящейся темно-синей (как только сейчас заметил парень) новой куртки, на негнущихся ногах поднялась один пролёт и вызвала лифт.

– На какой нам этаж? – нервно поинтересовался Лёня, стараясь не выдать свое нежелание подниматься в лифте.

– Прости, но на самый верх, поэтому не получится тебе размяться.

– А мы бы согрелись, пока дошли...

– Нет, мы бы сдохли. – Ника запрыгнула в лифт и нажала на кнопку прежде, чем Лёня проследовал за ней, так что ему чуть не сдавило дверцами ногу. Но она не успела извиниться, потому что он её перебил:

– Какие слова да из каких уст, – удивился парень, вылупившись на подругу, которая оттягивала от лица промокший от её дыхания снуд.

– Я бы точно не выдержала. Извини.

– За что?

– Я знаю, что ты любишь подниматься по лестнице.

– Ах, за это. Да ерунда. Серьёзно, какая разница...

– Не стыдно признаться в своих страхах.

– Я не боюсь лифтов. Да, первые пять лет своей жизни я жил в деревне, но я мало что помню из той жизни... – Лёня осёкся, поняв, что сказал то, о чём Ника пока не знала.

– Серьёзно? Я никогда не была в деревне и... коров вблизи не видела.

– Никакой радости в этих коровах. Хотя летом на природе хорошо, – заметил парень, предательски розовея.

– Почему вы переехали?

– Отец решил отдать сестру в нормальную школу. Она закончила сад, и к сентябрю мы перебрались сюда, в маленькую однушку на окраине. Потом я редко видел отца, он много работал, чтобы купить квартиру побольше. Но так и не смог.

– Ты никогда не рассказывал о папе.

«Об отце», – хотел поправить её Лёня, но решил, что и это тоже слишком личное.

– Давай так, – предложил он, когда лифт уже начал замедляться, – вроде нашей игры в «Угадай слово», будем рассказывать по очереди истории из жизни.

– Ты хочешь, чтобы я рассказала, куда делся мой папа?

– Именно. Так будет честно. – Лёня пожал плечами.

Ника вышла из лифта и села на ступеньки.

– Я отдохну немного. А то там, куда мы идём, не так-то просто поговорить.

– О как! – Лёня облокотился о стену в паре метров от подруги, но так, чтобы видеть её лицо.

Ника сняла шапку, вытерев лоб, и парню показалось, что она выглядит простуженной.

– А почему твой папа не смог?

– На работе случилась авария. Если верить отчётам, отец спас троих, а сам надышался газа и сгорел, пока пожарка приехала. На деньги из его пенсионного фонда и компенсацию мама купила ту квартиру, где мы сейчас живем. Мне было девять. – Лёня сглотнул, борясь с нахлынувшими чувствами. – Теперь ты.

Ника посмотрела на него, но поняв, что ему больно и неприятно показывать боль, стала рассматривать молнию на своей куртке.

– Мою мать изнасиловала группа подростков, когда ей было четырнадцать. На пятом месяце она поняла, что беременна. Симптомы беременности никто не заметил, пока учительница по физкультуре не обратилась к директору, а тот к моему деду и к врачам. Прерывать беременность было поздно. Я родилась семимесячной, деду не хватило моральных сил заставить мать написать отказ от меня. – Ника притихла, опустив голову, но Лёня не знал, что ответить, поэтому сокрушенно молчал. – По моей внешности мама определила предположительного отца, и когда через суд смогла доказать моё родство с её насильником, тем самым парнем, который лишил её девственности первым и пригласил своих друзей разделить с ним эту кровавую радость, ему назначили алименты и упекли в тюрьму. Мне было около трёх лет, когда я обо всём этом узнала. Правду никогда не скрывали в семье, даже когда в ней появились новые члены.

Она опять замолчала, но через минуту Лёня понял, что подруга не будет продолжать. Он не знал, как именно Ника относится ко всей этой ситуации, не умел жалеть и не думал, что обнять её хорошая идея, поэтому рассудил по своим чувствам и тихонько, опасаясь вызвать волну женских слёз, поинтересовался:

– А с остальными что?

– С насильниками? Двое скрылись в неизвестном направлении. Но поскольку мама не снимала побои после инцидента, то с оставшихся сняли обвинения. Один, наиболее совестливый, по сей день присылает маме чеки, стараясь откупиться от своей вины. Мама деньги не снимает, но дед настырно пересылает их на мой личный счёт. Он считает, что выбрасывать деньги, добытые любым способом, – глупо.

– Я тоже так считаю.

– Я пока не потратила из них ни копейки. Решила, пусть лежат на всякий случай. Там в принципе хватит на пару лет учёбы в институте...

– Круто, – просвистел Лёня, но не успел он спросить о чём-либо ещё, как девушка поднялась со ступеней, обтряхнула куртку и, пытаясь выглядеть оживлённой, начала подниматься по последнему пролёту. – Высоко живут твои друзья.

– Тут нет моих друзей, – уже веселее сказала Ника, начиная подъем по шаткой лестнице, ведущей на чердак.

– Нам туда?

– Нам туда. – Ника с усилием толкнула железную дверь и забралась в холодную гулкую темноту.

Не успел Лёня подняться за ней, как увидел голубой свет фонарика в пяти метрах от себя. Чердака Нике было мало и она уже пыталась открыть люк на крышу. Замка на нём не было, но он промерз и не двигался с места.

– У тебя сил не хватит, – сказал парень, хватаясь за крышку люка.

– Сейчас, сейчас.

Пока Лёня пыжился, Ника достала из сумки, висящей на его плече, чекушку с водкой.

– Ого-го!

– Я знала, что так будет.

– Рад, что ты умеешь логически мыслить, – напрягаясь, ответил Лёня.

Ника вылила треть жидкости на люк, старательно растирая швы собственной шапкой.

– Вонять будет водкой.

– Забыл? Мамы дома нет, она в командировке. А сестрица меня не сдаст, – радостно поведала Ника, вытаскивая из кармана сумки клизму.

– Что там?

– Машинное масло. – Она смазала люк, пролив пару капель на перчатки друга. – Это отстирается. Я тебя научу, – виновато проговорила Ника.

– Понял, – вздохнул Лёня, снова попытавшись открыть дверь, и через какое-то время она подалась.

Их обдало ледяным воздухом с лёгким оттенком алкоголя.

– Ты уверена, что мы туда хотим?

– Я хочу, а тебе некуда деваться.

– Мне нечего возразить... хотя поспорить хочется.

– Да ладно тебе, мы не успеем околеть.

Ника выбралась на поверхность с энтузиазмом первооткрывателя, Лёня плёлся позади.

– Сюда! – Она стояла у края, огороженного шатким забором из железных прутьев.

Город был тёмным, и только центр светился яркими огнями. Как раз то место, где жила Ника, в большой четырёхкомнатной квартире, в уюте дружной семьи, скрывающей неприятную тайну. Лёне не хотелось огорчать подругу, но он всё-таки сказал:

– Ничего красивого не вижу.

– А ты не туда смотришь. – Ника забрала у него сумку, поставила на пол и вытащила два толстых пледа в шотландскую клетку.

Красный отдала другу, а сама закуталась в зелёный. Потом, когда Лёня сел рядом с ней, Ника вытащила литровый термос и передала его парню.

– А стакан? Не люблю пить из общей посуды.

– Сколько у тебя фобий? – усмехнулась девушка и достала второй термос. – Проверь, что в твоём. Должно быть эспрессо.

– Неа, какая-то муть с запахом карамели, – ответил Лёня, сделав пару глотков.

– Я знала, что тебе не понравится, и потому для тебя купила классический вариант. – Она поменялась с ним ёмкостями.

– Спасибо, – ответил парень, подозревая, что у подруги дома вряд ли лежала пара одинаковых термосов и пледов.

Было очевидно, что Ника купила их специально для этой вылазки. Он не знал, как отнестись к такой бессмысленной трате, тем более понимая, что у подруги с деньгами дела обстоят хорошо, судя по её нарядам и оборудованию для рисования, и не желая выглядеть ни как последний сноб, ни как последний бедняк.

– Что такого важного должно произойти в конце одного из самых морозных месяцев нашей полугодовой зимы, раз ты притащила меня в этот дубак?

– Какое замечательно построенное предложение. Ещё бы последнее слово заменить...

Ника вытащила из сумки колонку, подключила к ней свой смартфон и начала искать нужную мелодию.

– О-о-ой, – растянул Лёня разочарованно, – только давай не будем слушать твою любимую попсовую музыку, пожалуйста.

– С чего ты взял, что я люблю попсу? – без тени обиды спросила Ника.

Лёня задумался лишь на секунду.

– У тебя на звонке стоит попса.

– У меня почти на всех людях разные мелодии. На тебе вот «Линкин парк», между прочим.

И хотя Лёне больше нравились «Кино» и «Мёртвые дельфины», он вскинул брови, сказав:

– Да ладно?

– Не веришь? Позвони мне.

– Верю, – кивнул парень, задумавшись, зачем так стараться, ведь звонивший даже не слышит, какая мелодия звучит, когда он о тебе вспоминает.

Из колонки зазвучало пианино, дребезжа на высоких нотах. Ника, поморщившись, сделала потише.

– Что это?

– «Лунная соната» Бетховена, – просто ответила Ника. – Смотри наверх и внимательно слушай.

Лёня послушался. Он знал о Бетховене, Моцарте и прочих только из уроков по музыке и мало разбирался в их творчестве. Ему даже стало стыдно за себя. Ника прекрасно владеет словом, любит литературу, умеет рисовать (а точнее, писать) и акварелью, и маслом, и просто карандашом, слушает классическую музыку, одевается со вкусом, а не по моде и возможностям подростка. Лёня уже почти собрался с духом, чтобы спросить, зачем Ника с ним дружит, как она заговорила первой:

– Мы все ещё играем в твою игру?

– Она интереснее твоей. – Лёня хотел это спросить, но применил неправильную интонацию, и вопрос превратился в утверждение.

– Тогда расскажи... Ты сильно любишь сестру? Дружишь с ней? У вас есть общие тайны?

Лёня задумался, и, как ни странно, не над вопросом, а над тем, почему Ника задала именно его.

– Ну... Это не очень интересная тема... Будь Ленка братом, мне кажется, наши отношения были бы лучше.

– Или вы бы соперничали и стали бы врагами, и Ленка бы всегда побеждал, потому что старше.

– «Побеждал»?

– Мы же представили, что она поменяла пол и стала тебе братом, а не сестрой.

– Боже, ты кругом права.

– Как всегда. Так ты не ответил.

– Ну... Мы не то чтобы дружны, но сейчас уже лучше, чем в детстве. Когда Ленке надо было, чтоб я прикрыл её перед мамой, я это делал и всегда держал слово, – хмыкнул Лёня, вспомнив один из весёлых моментов детства. – Думаю, будь она сегодня дома, то тоже прикрыла бы меня, узнай она, что я тащусь с тобой гулять.

– Это хорошо. И твоя уверенность в этом – тоже отлично.

– А у тебя как с сестрой?

Ника вздохнула.

– Мы ведь с ней не совсем сестры...

– Как это?

– Она не от того же папы, что и я.

– Ну и что? Будто ты знала папу...

– Ты прав. С Кристиной у меня отличные отношения. Но меня коробит мысль, что она знает о моём происхождении. Зачем всем в семье рассказывать? Чем мама гордится? Почему хотя бы это нельзя было держать в секрете? Это ведь и мой секрет тоже...

Музыка набирала обороты, и Лёня заинтересовался её темпом. Он решил послушать это дома, пока матери нет, чтобы точно понять, нравится ему или нет. Он не сразу обратил внимание на Нику, по щекам которой текли слёзы. А когда увидел её задранную вверх голову с покосившейся шапкой, подумал лишь, что можно её обнять, чтобы пожалеть, но не решился, оправдав себя тем, что руки были заняты термосом и они оба по самые уши закутаны в пледы.

«Лунная соната» кончилась и началась следующая композиция.

– «Реквием», – пояснила Ника, смахнув с замёрзших щек предательски отблескивающую в свете фонарика каплю.

Темп мелодии был быстрее, чем у первой, но веселее она не была. Наоборот, давила всей тяжестью не на мозг, а сразу на душу. Парень слушал, понимая, что где-то уже её слышал, и отмечая про себя с сожалением и стыдом, что она ему нравится. Громкие ноты выстреливали прямо в ухо, с нажимом оставляя в нём след, будто не желая быть забытыми. Лёня хотел попросить Нику переключить, но она перестала плакать. На её лице читалось настоящее удовольствие.

– Смотри.

Лёня посмотрел в небо. Прямо над их головами медленно двигалась белая точка среди в разной степени равных ей по яркости и белизне звёзд.

– Загадывай желание, – произнес Лёня, не успев понять, что сказал. Закрыв глаза, он увидел, что точка двигалась и под его веками, оставляя жёлтый размытый след на алом фоне.

Когда Лёня открыл глаза, Ника медленно повернулась к нему. Он побоялся посмотреть на неё и поэтому притворился, что следит за полётом звезды. Так же медленно она проследила за его взглядом и на последних нотах «Реквиема» ответила:

– Хочу, чтобы меня полюбили.