Всем здравия и мирного неба над головой! Пришло время историй пятого литературного поединка. Уверен, что дуэлянты порадуют читателей и жюри интересными рассказами. 
             Напомню тему сегодняшней дуэли. Она без слов, просто мрачная картинка

                                                            Первый рассказ:

            - Я устал, я хочу все это прекратить, – он прикурил сигарету. Стеклянная пепельница играла роль украшения в этом кабинете, но именно сегодня, доктор позволил ее использовать по назначению – случай крайне тяжелый.

            - Успокойтесь, все хорошо, - ответил доктор, - это частая проблема у людей вашей профессии. Вы видели то, что не каждый человек может перенести.

            Он не мог успокоиться, не мог побороть тревожные мысли в своей голове. Все давило на него. Стены сжимались, наступали со всех сторон; портреты осуждающе смотрели из своих позолоченных, деревянных рамок; неподвижные, масляные губы нашептывали угрозы; ночные огни за стеклом превращались в бесконечную канонаду, еще секунда, и очередной снаряд попадет в кабинет.

            Стало душно. Слух его обострился. Глухо гудел очиститель воды в аквариуме, для него же это тяжелые, стальные гусеницы перемалывали бетон и камень в мелкую крошку. Ручка скользнула по бумаге, отозвалась в голове бывшего военного фотографа скрежетом раскаленного металла.

            Он посмотрел на доктора и ужаснулся. Липкая, горячая кровь хлыстала прямо из свежей раны на шее; капли падали на стол, на обои, на самого фотографа. Туда! Именно туда он выстрелил когда-то!

            - С вами все хорошо? Вы так пристально смотрите на мой галстук, - доктор перестал записывать.

            - Он красного цвета! – его голову сжали тисками, ноющая боль заставила его уткнуться лбом в лакированный стол. – Почему именно красного? Доктор! Уберите его!

            - Вас раздражает красный цвет? – спросил доктор, ослабляя галстук и пряча его в ящик.

            - Я боюсь его.

            - Понимаю. Я убрал его, можете не беспокоиться.

            - Как тут не беспокоиться! Это продолжается уже много лет! Изо дня в день! – статуэтка в форме ворона подпрыгнула, но никуда не улетела, лишь опрокинулась на бок от удара. Фотограф сжал кулак, ноющий от боли. – Это словно пытка! Словно расплата, за что-то.

            Какое-то время они просто сидели без всяких движений. Спокойный, тяжелый взгляд пытался высмотреть что-то в измученном лице, неаккуратной прическе, да и совершенно невозможно уложить столь грязные, сальные волосы.

            - Послушайте меня, - сказал доктор, сделав попутно небольшую запись в блокноте. – Вы молодец, действительно молодец. Увидеть облик войны, по своему желанию, избежать смерти, жить дальше. Но! Вы все еще остались там, среди обломков и ям от снарядов. Быть может именно это и стало причиной вашей депрессии.

            Доктор выложил несколько черно-белых карточек.

            - Посмотрите и опишите, что вы видите, прошу вас.

            Фотограф послушно отвечал, порой называя конкретные вещи, будь то кролик или бабочка, иногда молчал, а когда доктор настаивал, бубнил под нос что-то непонятное, вроде «обычная клякса», отбрасывал картинку, словно она стала воплощением его ненависти к этому миру. И все продолжалось в том же духе, только в очередной раз, фотограф с криком отбросил бумажки, отодвинулся, тяжело дыша. Доктор был готов к этому.

            - Что происходит?

            - Вы это специально, да доктор? – его голос срывался на крик. – Почему они красные?

            Доктор посмотрел на черно-белые карточки, лежащие на полу, затем вновь на своего пациента.

            - Что вы видите?

            Слова опутали мужчину стальными цепями. Он мотал головой, пытался достать воспоминания, но они причиняли почти физическую боль.

            - Девочка идет навстречу солдатам. Я поднимаю фотоаппарат... но ... - он тяжело проглатывал слюну, его тело дрожало, руки стали неподконтрольны, пальцы унеслись в бешеный вальс. – Поднялся ветер. Он развеял ее платье, и я увидел пояс смертника! Куча взрывчатки, хватило бы и на танк, и на солдат! А затем, я достал пистолет и выстрелил! Попал в горло, - он остановился.

            Доктор нырнул рукой в нижний ящик, достал таблетки. Развернулся, налил воды из кулера и поставил стакан на край стола.

            - Выпейте, это вас успокоит, - приказные нотки в голосе доктора, заставили его подчиниться. – Что случилось потом?

            - Она умерла не сразу. Мы подбежали к ней, выбили детонатор, но рана была смертельной. Вообще не понимаю, почему она еще дышала. Там горла-то не было, сплошное кровавое месиво. А потом по нам открыли огонь, и пришлось отступить. До сих пор помню, как ее маленькое тело дергалось в предсмертных судорогах. – Он схватился руками за голову.

            Доктор вновь начал записывать, иногда останавливаясь, закусывая ручку в зубах, затем продолжал. Это длилось несколько минут.

            - Это довольно серьезное расстройство. Вы подсознательно, до сих пор осуждаете себя, за то, что убили девочку. Испытанный вами стресс, увы, никуда не денется, пока вы не решитесь ему противостоять, - проговорил доктор.

            - Как мне это сделать? – лекарство подействовало, он успокоился.

            - Езжайте на то самое место. Сейчас город заброшен, насколько я знаю, и открыт для посетителей. Вы должны дать понять, вашему подсознанию, что все это было когда-то давно, стало частью прошлого, и никак уже не имеет значения в настоящем.

            - Доктор, те самые солдаты, которых я спас, уже ездили туда. Много раз, но ничего не меняется. Их жизнь разбивается также как и моя, у них те же проблемы и страхи!

            - Необходимо с точностью восстановить обстоятельства того момента, иначе стимуляция пройдет не успешно. Я не говорю, что нужны выстрелы и танки, нет, достаточно побывать там, всем четверым. Побродить, пощупать то место, присутствовать там, пока в подсознании не уляжется простой факт – все закончилось. Скажите, вы сделали тогда фото той девочки?

            - Нет, не успел, я схватился за пистолет.

            - Тогда стоит, сделать это сейчас. Сфотографируйте то место.

            - Нет, доктор! Я не вернусь туда!

            - Вам страшно? Что вы чувствуете?

            - Холод, потом жар. Во сне я часто вижу эту девочку. Пытаюсь сделать снимок, но ничего не выходит, - появилось еще несколько заметок в блокноте доктора.

            - Вы уже слишком долго страдаете. Боюсь, если вы не решитесь сделать этого сейчас – кошмары останутся с вами навсегда. Сделайте этот снимок. Не во сне, а наяву.

                                                                                 ***

            Резкий, противный звук телефона разбудил фотографа. Он встал с кровати, осмотрелся. Телефон продолжал звонить, пока он, наконец, не снял трубку.

            - Ты опять проспал?

            - Что? Сколько времени?

            - Полдень.

            Его взгляд перешел с грязных штор на квадратные белые часы, стоящие на тумбочке, по соседству с телевизором и перегоревшими лампочками, коих здесь несколько десятков. У него постоянно горел свет. Большая люстра, два настенных светильника, еще один на журнальном столике. В его квартире практически всегда полдень.

            - Я надеюсь, ты не передумал? – сказал голос в трубке. Голос такой же блеклый и уставший, как и сам фотограф. – Мы должны с этим покончить.

            Фотограф замолчал. Тяжело решиться на такое.

            - Не передумал?

            - Конечно, не передумал. Ждите меня, буду через двадцать минут.

            Он положил трубку, устремился на кухню, пробегая мимо завешенных зеркал, множества фотографий, повернутых картинкой к серым стенам без обоев. Споткнулся об бутылки, стиснул зубы, подобрал несколько из общей кучи. Бездумно выкинул в мусорное ведро несколько грамм хорошего виски.

            Стоял сильный запах давно испорченных пельменей.

            Он поставил чайник. Немного кофе – самое то, для такого поганого начала дня.

            Тревога пришла неожиданно. Он вздрогнул, по спине прошел холодок. Явственно ощущалось чье-то присутствие. Фотограф бросился к тумбочке в углу. Достал таблетки. Тревога приближалась, он постоянно смотрел в коридор, но никого не видел. Моргнул свет, лампочка с треском разбилась. Несколько капсул упали на пол; стали частью блестящей мозаики. Еще четыре оказались во рту. Он сорвал с окна штору, впуская дневной свет. Еле заметная тень мелькнула у него за спиной.

            Достал бокал из целой груды давно не мытой посуды. Налил воды. Не обращая внимания на плавающие кусочки еды, выпил все тремя мощными глотками. Схватился за нож.

            Лекарство подействовало через пару минут.

            - Я закончу все это! – крикнул фотограф, и сила его собственного голоса, вселила в него уверенность.

            Он отдышался, осмотрелся. Прислушался. Затем рванул в комнату. Переоделся на скорую руку, захватил спортивную сумку и вышел в коридор. С третьего раза попал ключом в замочную скважину; выдохнул, сделал два оборота и спустился вниз по лестнице, ступая через три ступеньки сразу.

            На улице поднялся ветер. Окно открылось, ударилось об стенку, сделав старую царапину еще глубже. С верхушки холодильника сорвало фотографию. Она упала на пол посередине комнаты, сделав несколько оборотов в воздухе.

            На ней четверо мужчин улыбались на фоне танка. На лице каждого застыло кровавое, свежее пятно, похожее на отпечаток маленьких пальчиков.

                                                                                  ***

            - Ну, дрогнем! – они чокнулись, разом выпив по пятьдесят грамм водки. Все ровно, как и тогда, десятки лет назад. Только теперь все постаревшие, иссушенные будто мумии, загруженные проблемами и постоянным страхом, ощущением, что за спиной находится нечто потустороннее.

            Никто никуда не спешил. Ни у кого нет семьи, не осталось других знакомых или родственников. Все ушли. Растворились в ужасающем течении времени. На лицах грусть, недельная щетина и твердое желание со всем покончить.

            Покончить раз и навсегда.

            Все та же модель фотоаппарата лежала у него в руках. Потертая, с множеством шрамов войны, готовая выполнить свою последнюю задачу.

            Путь выдался трудным. Машина на очередной кочке пробила сразу три колеса. Они махнули рукой, взяли вещи и пошли пешком. Башня с часами уже виднелась на горизонте. Несколько километров в объятиях холодного сентября, для бывалых вояк легкая прогулка. И не такое они переносили на фронте.

            Шли медленно, осторожно. Боялись наступить на старые мины. Помнили, как такие ловушки отрывали людям ноги.

            Вскоре разрядились все телефоны. Фонарики перестали работать. Еда протухла, источая гнилой запах из рюкзаков. Пришлось все выбросить. Никто ничего не сказал, не обратил на это внимания, лишь послушно подчинился неведомой силе, отнимающей всякую волю.

            Черные тучи постепенно накрывали старый город. Город призрак.

            Они быстро нашли нужное место. Главная улица, идущая от башни с часами. Фотограф прекрасно помнил, потому часто бывал здесь в своих собственных кошмарах. Они не приходили только, когда он напивался до беспамятства.

            Время не пощадило того, что оставили от зданий многочисленные бомбардировки. Окна скалились острыми стеклянными зубами, покрытыми толстым слоем грязи. Трава здесь не росла. Совсем.

            Тьма захватила округу. Сверкнула молния. Город наполнился запахом горелой плоти.

            Они нашли старый, ржавый корпус автомобиля. Притащили его на нужное место. Все движения давались с трудом, словно воздух стал во много раз плотнее обычного. Неожиданно для самого себя, фотограф вышел на середину перекрестка. Картина живо представилась ему, обнажая старые воспоминания.

            Он лег на холодную глину. Достал фотоаппарат и сделал снимок. Вспышка пронеслась по молчаливым улочкам, осветила трещины в кирпичной кладке, растворилась в очередной молнии в небе. Грома не последовало.

            С привычным звуком вылезла фотография. Он достал ее. Перевернул. Горячие слезы пошли из его глаз сами по себе. Он бросил ее в грязь, и сделал следующую. Затем еще одну. И еще одну. Каждый раз на снимке был город. Тот самый город, который они видели много лет назад. Город, который только что пережил бомбежку. В конце улице на последнем снимке показался корпус танка.

            - Что случилось? – крикнули они ему.

            - Ничего, - прошептал он. – Еще не все пришли...

            Снова этот знакомый холодок пробежал по спине. Сверкнула молния, и на миг он увидел ее. Ту самую девочку. Она словно плыла к месту своей судьбы. Кожа ошметками падала с прямых, когда-то красивых ног. Челюсть болталась на нескольких целых связках. Глазницы пусты.

            Сверкнула молния.

            Она прошла рядом с ним. От ужаса он забыл, как дышать. Смотрел на свои руки и видел форму тех лет. Молния. Они все сидят на том танке. В противогазах, с автоматами наперевес. Кто-то окликнул красивую девочку с цветами, а она шла к ним навстречу. Вспышка. Они продолжались в сумасшедшем ритме, словно сам дьявол шутил с переключателем.

            Он должен сделать этот снимок. Должен остановить этот кошмар! Тьма наступает, уже не видно башни с часами, не видно танка и людей, не видно собственных рук. Лишь тусклый свет из окуляра.

            Он прислонил фотоаппарат к лицу.

            Ровно, как и тогда.

            Девочка, в красном платье, с цветком в руке, идет на встречу трем солдатам. Подул свежий ветер. Платье за спиной раскрылось, а за алой тканью виднелся пояс смертника. Она уже положила большой палец на кнопку, а он в то же мгновение сделал снимок!

            Прогремел взрыв.

                                                                                          ***

            Весной на том самом месте найдут четыре обугленных тела. Они почти не разложились, словно сгорели только вчера. Никаких документов не нашли, только старый фотоаппарат и снимок.

            Огонь потрепал его, но даже так, в самом центре осталась нетленная фигура девочки.

            Девочки в красном платье. 

                                  Второй рассказ: "Ни жить в мире, ни покоиться с миром"

            Может, война - дева в алом одеянии? Отчего она так манит мужей? Отчего они рвутся в ее кровавые объятия?

                                                    ***

            «Ведь, если бы никто не пошёл, не было б войны?»

            Давным-давно с этим вопросом, прильнув носом к окну, шестилетняя девочка уезжала из родного края, в одночасье превратившегося из цветущей колыбели ее детства в поле военных действий. Чья-то злая рука швырнула народы, мирно жившие бок о бок, на шахматную доску, стравив, велев сражаться. Велев лить реки безвинной крови.

            На руках у отца, зажмурив глаза, девочка переправилась через разрушенный мост, наспех сколоченный из подручных материалов теми, кто знал, что каждая минута промедления может стоить жизни. В ее ушах все еще звенел нечеловеческий вопль женщины, не удержавшей младенца... Кто-то прыгнул в воду, но было поздно... Невинный малыш - у девочки не было сомнений - попадет прямиком в рай. Может, это и к лучшему... Останься он в этом мире, что его ждало бы, кроме зла?

            «Ведь, если бы никто не пошёл, не было б войны?»

            По изрытому яминами полотну дороги, изуродованной бомбардировками и тяжелой военной техникой, в семерке, в которой уместились ещё три женщины-родственницы с детьми, семья девочки объездным путём выбиралась из республики. Отец вёл машину неспешно, вглядываясь вперёд, чтобы, завидев боевиков, успеть развернуться. Пусть отечественная легковая и не котировалась, но даже из-за неё могли убить. Пассажиров дорогих иномарок без лишних церемоний выволакивали из автомобиля и расстреливали.

            Дети хором заревели, девочка обернулась к ним, оторвавшись от окна, ее папа бросил на крикунов взгляд через зеркало заднего вида.

            - Если нужно на улицу, говорите, пока все чисто на горизонте.

            Едва слова слетели с языка, как впереди словно из ниоткуда вырос пост. Трое в форме, с автоматами наперевес, вышагивали вальяжно, предвкушая улов.

            По громкоговорителю прокричали приказ остановиться и выйти из машины.

            Мать прижимала девочку к себе в попытке заставить не смотреть на то, что произойдёт дальше, но она изворачивалась и глядела во все глаза на тех, кто, не моргнув, убивал любого, кто пытался пересечь границы республики. Отец пошёл прямо к боевикам.

            - Стой на месте!

            Он продолжал идти, приподняв руки вверх. Просто дойти к ним, чтобы посмотреть в глаза и спросить, ради чего они собрались убить его семью? Что сможет потом заглушить их совесть? Как они будут смотреть в глаза своим детям с кровью других малышей на руках?

            - Ни шагу дальше! - рявкнули в рупор. Автоматная очередь прошлась прямо у ног мужчины, заставив отскочить назад.

            - Всем выйти из машины, встать у обочины лицом к полю. Живо!

            Когда после этих слов из салона показались молодые женщины, каждая с ребёнком на руках, один из троих подошёл к старшему.

             - У них же дети... Бог с ними... Пусть едут.

            Старший был не согласен. Несколько бесконечных минут они пререкались, активно жестикулируя и выкрикивая ругательства, но в итоге махнули рукой на семейство, позволив им продолжить путь.

            Позволив... Не странно ли? Кто дал им право распоряжаться людскими судьбами, выбирать, кому жить, кому нет?

            Девочка выросла. Эмигрировав с родителями в страну, куда в то время подались многие их земляки, она прожила прекрасные годы. Родители тосковали по родной земле, но так и не решились вернуться. Власть не менялась, пусть и сменила пару личин. Им некуда было возвращаться.

            А сегодня... некому.

            Злые руки, долгорукие, дотянулись и до чудесной страны...

            Разделив ее, завязав войну, стравив между собой один, единый народ, заставив убивать братьев по крови.

            Девочка выросла, вопрос остался прежним.

            "Ведь, если б никто не пошёл, не было б войны?"

            Когда ее друг, сосед Риза, был призван в ряды национальной армии, он твёрдо заявил: «Я не стану стрелять в своих братьев» - и уехал. Ни его семья, ни ее семья, не захотели покидать родные дома, истово веря, что скоро все завершится. Ведь дружественная страна обещала помощь, они отправят свои войска, скоро всё наладится.

            ...Но конфликты не для того зачинались, чтобы им позволили быстро разрешиться...

            Нет теперь ни его семьи, ни её семьи. Есть бесконечно разросшийся вопрос, тот самый, из детства, и есть цель: сделать хоть что-то, чтобы помочь другим, пока в усталом теле еще клокочет непреклонный дух.

            В более-менее уцелевших домах собрались выжившие после бомбардировок. Сироты, за которыми взялись смотреть те, кто потерял своих детей, родственники, отыскавшие друг друга. Привели в порядок жилища, залечили раны. Они верили, что хотя бы руины разрушенного города оставят в покое. И теперь, когда к ним снова двинулись солдаты, они собрались в отряды и давали отпор военным, пытаясь защитить свой хлипкий мир. Возглавил их дезертир Баш. Девушке тоже нашлось место у повстанцев - за плечами неоконченное медицинское образование и умение приготовить годную кашу даже из топора. Так она ощущала себя полезной. Иногда она выступала приманкой, надевая яркое красное платье, чтобы отвлечь вражескую роту или выманить солдат из укрытия своим безобидным видом.

            В каждой истории есть «но однажды»...

            Она давно приметила ручей на окраине, куда ходила мыться. Но прибежав в этот раз, замерла, завидев, как кто-то такой же чистоплотный, как она, опередил ее.

            Спрятавшись за деревом, она решила дождаться, пока чужак не уйдёт, ведь путь проделан немалый, а назавтра могла и не выдаться возможность прийти к умывальне.

            - Я тебя заметил ещё метров двести назад. Выходи.

            Схватив с земли палку потолще, она приготовилась защищаться.

            - Мое оружие в кармане куртки, которая висит на ветке дерева, за которым стоишь ты. Оставь корягу.

            Выдохнув, она вышла из укрытия. Не потому, что доверилась, а потому, что распознала акцент. Родной акцент. Тот, которого отродясь не было у нее, но который был у ее родителей. И который сейчас ласкал слух лучше любой симфонии.

            Когда парень обернулся, она замерла.

            Она знает его.

            Знает.

             Удивительная память на лица. Она без труда могла отгадать любого актера даже под гримом инопланетного существа. И мальчика, с которым ходила в подготовительный класс, узнала сразу же.

            - Адам?

            Глаза юноши округлились, он рассматривал девушку, пытаясь понять, кто перед ним.

            - Нет, я Зака, - хмурясь, ответил он, так и не придумав логичного объяснения тому, что девушка знала его брата.

            - Близнецы Адам и Закарий, вы мне порядком жизнь портили, - рассмеялась она, и этот смех прозвенел в душе юноши, как весенняя капель в родном дворе, когда с первыми тёплыми днями все вокруг преображалось, когда они с братом бежали домой наперегонки: кто первый, того Лаура любит.

            Лаура стояла перед ним, из плоти и крови, его Лау, самая маленькая в классе годами и ростом, теперь вымахавшая в высокую стройную девушку с царапинами на оголенных плечах, впалыми щеками, но с теми же большими карими глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц, в которые были влюблены все мальчишки, с теми же каштановыми кудрями, от которых пахло абрикосами.

            - Лау, ты-то здесь откуда?

            Он шагнул к ней, и просто, без умысла, потянулся, и она приникла к нему для братского объятия.

            - Лау... Не могу поверить, что это ты! Когда Адам болел, он ждал моего возвращения из школы и первым делом спрашивал: «Лаура была?»

            - Вы мне весь свой палисадник передарили - так стыдно было... Глупая, не знала, что такими вещами принято гордиться.

            - Адама больше нет...

            Зака потерял брата во время второй войны в республике. Отец получил ранение, стал инвалидом, мать досматривает его. Работы нет, стариковских пенсий не хватает даже на их лекарства, вот он и стал контрактником, и теперь оказался здесь, в противоположном Лауре лагере.

            Зато ещё пара лет службы - и Зака получит квартиру. И даже, может, Лаура согласится поехать с ним, став первой и последней любовью в его сердце.

            Они виделись у ручья почти каждый день.

            Он учил ее забытому родному языку.

            Она учила его забытому искусству радоваться.

            Как часто хотелось сорвать поцелуй с припухлых обветренных зноем губ, но пусть они и на чужой земле, родные законы крепко удерживали страсть юноши в рамках дозволенного.

             В один из дней, когда Лаура, окрылённая мыслями о Заке, бродила в поисках провизии, и с небольшой добычей вернулась к своим, она застала соратников встревоженными. Собравшись у стола с бумагами и картами, они обсуждали план действий в связи с новой информацией от лазутчиков.

            - Они обнаружили нашу базу, - повернувшись, доложил ей один из ополченцев.

            - Что будем делать?

            - Их слишком много. Мы тут прикинули план. Если заложить взрывчатку на их пути, то после взрыва, мы бы всеми силами напали с тыла и добили остальных. Иначе шансов нет, их численное превосходство многократно.

            - Но у нас нет...

            - Верно. Мы что-то придумаем, смастерим за ночь... Но и они выдвигаются на рассвете. Мало времени, очень мало.

                                                                                    ***

            В их обычное время Зака ждал девушку у ручья. Лау сбежала к нему с пригорка, и застыла в полушаге - до поры запретное расстояние. Беспечность первой встречи минула, а с рождением нежных чувств появилась и стыдливость.

            Юноша был воодушевлен:

            - Если завтра все пройдёт хорошо, мне дают отпуск с последующим переводом, мы можем... Лау, ты поедешь со мной?

             Девушка опустила глаза, не в силах бороться с вихрем чувств, закруживших ее. Она давно списала себя со счетов и каждый новый день принимала, как ошибочно отпущенный ей небесами. Но... что, если только теперь начинается её путь? Впереди - возвращение на родину, с единственным родным во всем мире человеком. С тем, с кем рядом хочется перестать искать достойную смерть, потому что с ним возможна достойная жизнь...

            - Будто я могу тебе отказать, - вымолвила она, не решаясь поднять глаза.

            Притянув к себе отливающий медью в свете закатного солнца локон, Зак прижал его к губам.

            - Операция начнётся на рассвете. Завтра все решится...

            Новорождённая надежда рассыпалась в крошево. Окрылённая девушка шлепнулась об грязный холодный кафельный пол реальности.

            Разум нарочно не искал ответа на вопрос, с какой миссией здесь Зак, как близко к городу их батальон. Она ни разу не спросила, он ни разу не упомянул.

            - Не ходи! - взмолилась она, обеими руками схватившись за шнурки его толстовки.

            - В смысле, куда не...

            - Завтра! Не ходи! Пожалуйста, не ходи! Пусть никто не пойдёт! Ведь если никто не пойдёт, войны не будет?

            - Лау, о чем ты? Ты распереживалась, родная. Вытри слезы, все будет хорошо. Небольшая база, повстанцев по пальцам пересчитать.

            - Пожалуйста, не ходи! Давай... Давай уедем? Прямо сейчас! Ты и я, что нас держит? Мы ведь можем... - сбивчивый поток слов привёл юношу в замешательство.

            - Лау, у тебя жар? - он осторожно притронулся к ее лбу. - Ты горишь! Я проведу тебя...

            - Если любишь меня - не ходи! Не ходи! - девушка твердила эти два слова, будто заклинание, будто частота повторений сможет заставить упрямый мужской ум послушать женское сердце. - Нет ничего достойного ни в том, чтобы убивать людей, ни в том, чтобы умереть во имя надуманных идеалов! Не ходи! Не ходи!

            - Лау...

            - Не ходи! - прошептала она ему в ухо и, задержавшись на мгновение, вдохнула его запах: запах родной земли, горных быстротечных рек, весенних лугов и пастбищ с янтарнобокими коровами и, не оглядываясь, побежала прочь, к своим...

            Истерзанный бессмысленным поиском решения рассудок не позволил Лауре уснуть. Металась по комнатам, не находя ни места себе, ни выхода из ситуации. Разве только... перехватить его на полпути, рассказать обо всем - и сбежать.

             Когда утром Баш призвал всех для обсуждения стратегии, она тоже пришла и стояла поодаль с отрешённым видом. Лаура переводила взгляд с одного лица на другое: встревоженное Баша, угрюмое Калача, даже у вечно беспечного Хомы на лбу пролегли беспокойные складки. Как могла она забыть всё то, через что они вместе прошли? Как Хома веселил своими на ходу выдумываемыми историями Верзилу, когда здоровяк схватил пулю и Лаура ковыряла его плоть, доставая свинец. Как Баш иногда отзывал её в сторону и просил помочь с девушкой из дома сирот, советуясь, как лучше признаться в чувствах. Как Кавер притащил в штаб покалеченного щенка, и все, даже возмущавшийся о том, что и так забот полон рот, Нечик, потом выхаживали его.

            Зака – не единственный родной ей человек. Вот они – ее семья. Если она и покинет их – то во имя них.

            - Я пойду, - проговорила она, перебив Хому и Кавера.

            - Нет, Лаура, тебе никто не позволит! - Баш грозно посмотрел на неё и отвернулся, давая понять, что вопрос закрыт и не подлежит рассмотрению.

            - Мы разделимся и... – продолжил Калач.

            - И вас перебьют. Я пойду. Меня не тронут.

            - Лаура...

            - Баш, она права. Только ей удастся подойти предельно близко и подорвать как можно больше выродков.

            - Нет! - отрезал дезертир. - Ты понимаешь, что взрывчатка будет на тебе? Мы не успеваем заложить...

            - Я знаю, - сухим, выжатым до капли голосом ответила девушка.

            И отправилась надевать свой алый наряд.

                                                                   ***

            Ветер развевал полы красного платья и сдувал слезы с лица той, что мысленно прощалась с миром, не прощая ему его законы.

            - Красавица, заблудилась? - выкрикнул высунувшийся из первого в шеренге танка солдат.

            Она не шелохнулась, блуждающим взглядом оглядывая батальон.

            - Лау, что ты здесь делаешь? - к ней подбежал Закарий. - Сумасшедшая, снова будешь просить меня остаться?

            Она покачала головой.

            - Вы и на войну также спешите, как к девушке в красном платье.

            - Что? Я не понимаю тебя.

            - Приказы отдают, но вы ведь вольны их не выполнять... Просто возьмите и не выполните... Ведь если б никто не пошёл, войны бы не было...

            - Сегодня все закончится, - Зака бережно взял ее руку, поднёс к губам и поцеловал в ладонь. Кто-то из продолжившей движение вперёд шеренги присвистнул, раздались одобрительные возгласы. Парень не реагировал, будто не существовало в мире ничего, кроме стоящей перед ним девушки.

            - Да, сегодня закончится... - подтвердила она и, прикрыв веки, нажала кнопку.

            Можно ли унести с собой, в тот мир, последние воспоминания?

            Гордый взгляд серых глаз из-под густых чёрных бровей. Щетину на щеках, ямочку на подбородке. Шрам над губой, который до одури хотелось, но так и не довелось поцеловать. Говорят, если полюбишь и сохранишь целомудрие, в раю сможешь быть с любимым вечность...

            Но смертникам не светит рай.

            Смертнице дарован только предсмертный взгляд любимых глаз, который она не унесёт с собой ни в один из миров, ни в верхний, ни в нижний.    

           Жюри пятой дуэли: @Strelija @Yutnaya @_MycroftHolmes_ @LeaFusman @Chantelle_ha  

            Сегодня восемнадцатое ноября, три дня на прочтение и вердикт по этой дуэли. Итого - двадцать первого ноября, к семнадцати ноль ноль надеюсь получить мнение жюри и определить победителя данного поединка.