— Ну и чего ты на меня так смотришь? — пожал плечами Орфей, уловив на себе карающий взор Абраксас. — Это просто авангард.

Богиня смотрела на него так, будто это был ее ребенок, который разбросал по комнате игрушки. Очень опасные игрушки, надо заметить. Ещё будучи Марией Хилл, она всегда с опаской относилась к оружию, которое приходилось постоянно таскать с собой. Его применение было крайней мерой против храбрых убийц и наглых воров. ”Убей или будешь убит” – принцип, который совершенно не удовлетворял, но был ”необходим”.

”— Мои опасения подтвердились” — в беспокойных думах произнесла Колибри. — ”На эту душу влияли и боюсь, что достаточно сильно, чтобы такое вообще происходило. Теперь мы должны быть начеку, потому что эта дама может знать и делать все, что угодно. Она даже имеет право догадываться о том, кто мы на самом деле есть. Прошу вас, госпожа, будьте аккуратны”.

”— Мы с Орфеем уже договорились об этом. Но дело и правда паршивое. И куда нам теперь все это девать?”.

Абраксас кивнула Орфею, чтобы тот хотя бы сложил все обратно в чемодан. Тот с крайней аккуратностью принялся выполнять поручение, а его так называемая хозяйка помогать, потому что если и умирать, то вместе и за работой. Вот это по-нашему!

— Если я подорвусь, это будет на твоей совести, миссис Хёрт…

В этот момент их идиллию прервали стуком в дверь – внезапным таким, издаваемым именно тем человеком, кто даже звука шагов не издает и подкрадывается невзначай и незаметно.

— Извините, — послышалось глухо из-за стены, — вы не могли бы открыть мне дверь на время? Я кое-что забыла, когда убиралась в вашей комнате.

Абраксас и Орфей переглянулись. Нет, открывать в таком случае было нельзя, не потому, что они теперь были настороже с каждым незнакомцем, а просто потому, что разбросанные по ковру гранаты были бы шокирующим известием для людей того времени. Мешкать было нельзя, но и торопиться тоже – мигом взлетишь на воздух при одном только неверном движении.

— Я не могу сейчас вам открыть! — ответил второпях Орфей.

— Я понимаю, — настойчиво ответили ему, — но мне очень надо! Анна с меня шкуру спустит, если я не буду… В общем, поймите меня! Если откроете, я буду премного благодарна.

Абраксас оглянула комнату, но не нашла ни одного предмета, который был бы здесь лишним. И это тревожило. Она тут же посмотрела на Орфея и захотела во что бы то ни стало прогнать надоедливую горничную, пусть и радикальными методами, но не потому, что хотела, выбора не было. Необходимость.

”— Избавляться прикосновениями мы от нее не можем, тело некуда девать, да и не факт, что нас не заметят” — размышляла она. — ”Колибри, ты ведь говорила, что я могу как-то управлять характером служки?”.

”— Да. Служки являются носителями морального порока, который можно использовать для достижения целей. Но… вы должны использовать это на свой страх и риск. Помните, что из одного семени вырастает целый лес. Если вы сможете…”

Пока она говорила, Абраксас уже вовсю бежала к Орфею – ”Я помню это зерно” — думала она. — ”Это и есть решение!”.

И хозяйка своего любезнейшего подопечного и просто скромного поэта вонзила свою руку в его туловище, как и делала раньше. Она как в желе копошилась в душе, пытаясь нащупать то самое ощущение ”зерна”.

— Меня Анна оштрафует, обязательно оштрафует… Сжальтесь, а? — И ещё одна жалость.

”Ага, щас бы жалеть образ воспоминания” — фыркнула Абраксас и вдруг как что-то нащупала. Не твердое, не жидкое, но отдающее каким-то вселенским злом, что аж душа ее трепыхалась как птичка в клетке от такой силы. Она с усилием сжала это место и ощутила себя… всемогущей, какой и подобает быть владычице душевного равновесия. Словно ангелы явили свой свет на просвещённую. Или демоны повесили свое самое ужасное проклятие на ту, кто осмелился сорвать печать дъявола.

Орфей медленно повернул свою голову к Абраксас, и взгляд его как озарило безумие. Самое что ни на есть безумие в его до ужаса красивых глазах – сладостная фальшь для наивных девчонок. И только ему решать, будут ли эти самые девчонки жить или сделают честь умереть по славу Люцифера в его сердце.

— Разве тебе неясно, как следует обращаться со мной? — проговорил Орфей с открытой и ужасающей дерзостью.

— Господин, я…

— Видимо, — перебил он ее, повышая свой голос, — в этом пошлом месте набирают сброд с улицы, которые не способен даже понять своим скудным умом все положение вещей. Не получается мозгами, так работай телом!

— Господин, это… — чуть ли не срывалась в плач она.

— С каким это пор вы решили, что вообще мне ровня? — снова перебил он. — Даже не смей мне перечить! Если ты прямо сейчас не уберешься, то познаешь всю прелесть своей никчёмной жизни, ты, Kόβαλος¹!

Бедняжка не выдержала и своими каблучками громко застучала по наливным полам, даже в плач шумный не срываясь. Абраксас почувствовала, как внутри нее что-то трепыхается, точно вода в сосуде плескается. Она тут же поспешила убрать это отвратительное ощущение, сжав в своей руке уже разросшееся нечто. Как скорлупу. Орфей с облегчением выдохнул, словно перебрался на другую сторону через пропасть на одном только канате.

— Намного лучше, — только и выдохнул он. — Слушай, а делай так почаще, а? Это лучше оргазма.

”— Так держать, госпожа! Мы прогнали ее!”.

”— Зато каким путем” — возразила Абраксас. — ”Был бы это живой человек, не применила б никогда такую силу”.

”— Что я вижу, госпожа? Сентиментальность? Это была необходимость, тут нет вашей вины”.

”— Необходимость? Отвратительное слово”.

Абраксас рассказала Орфею о своих планах использовать его ”силу” в определенных ситуациях и упомянула необходимость быть готовым к такому. Не каждому понравится то, как в него без спроса засовывают руки. Хотя любители всегда найдутся. Но главное – быть всегда настороже. Не каждому удастся совладать с душой, которую преобразили до такого состояния, что хоть теперь мины у себя под ногами жди.

”Просто будь хорошим мальчиком” — написала она.

— Да я только с радостью. Цитировать Байрона для меня было пыткой, право… — ответил он и, повертев важно головой, развернулся на выход.

Вскоре Анна встретила их и провела в зал для приема пищи – не на кухне же есть. Это было просторное помещение с высокими потолками и дорогими тканями – одна только шелковая белоснежная скатерть стоила годовой зарплаты всех слуг в этом доме. К слову, Абраксас впервые увидела официанта того времени. Это был классический образ – темные брюки, рубашка с манжетами, карминовый жилет как отличительная изюминка и конечно же элегантная бабочка. А ещё молодой человек с серьезным видом и таким же серьезным подходом во всей красе. Но несмотря на весь этот кропотливый подход, эту …

— Миссис Штраус.

— Мистер Хёрт и миссис Хёрт.

Они поклонились друг другу, и хозяйка указала гостям на их обеденные места. Массивный дубовый стол был огромным и мог вместить аж до тридцати гостей, и это не в тесноте, да не в обиде. Сервировка была в стиле ”богатей”: серебряные и золотые приборы, дорогой хрусталь в виде бокалов. Посередине стояло несколько небольших фарфоровых вазочек с фруктами и свеч по причине того, что трапеза начиналась уже тогда, когда солнце было готово уйти в зенит.

”— А это норма, что обед у нас так поздно?”.

”— Вполне себе, госпожа. Мадемуазель Штраус на работу в шесть утра не нужно”.

Орфея посадили справа от хозяйки, совсем недалеко, а вот Абраксас удостоилась только места напротив, то есть с другой стороны длинной столешницы.

”— Знала бы ты, что я все понимаю, все слышу” — усмехнулась Абраксас.

”— Как бы печально это не звучало, но к ”юродивым” относились пренебрежительно даже в светском обществе”.

”— Да я и сама вижу, как она на меня смотрит. Оно и к лучшему, пускай все внимание забирает Орфей”.

Тем временем начали подавать блюда. Вышел второй официант с золотым подносом и начал раскладывать кушанья по столу. Он как бальный танцор плясал вокруг своих господ, подняв гордо, как птица, свою голову вверх. Оставалось только наблюдать за всем этим великолепием или же послушать у Штраус кое-какие размышления на этот счёт:

— Знаете, мистер Хёрт, я совсем недавно узнала о такой интересной русской традиции подавать блюда не сразу, а со временем, — Она миловидно захихикала. — Представляете, говорят, тянуться к другому концу стола неудобно! Вот ведь интересные люди получаются, эти северяне! Этот способ я взяла на вооружение и теперь или гости восхищаются таким умным решением. Они также называют меня ”интересным” человеком и смеются! Вот умора!

Орфей сначала хотел изобразить мину ”а где смеяться-то”, но потом, завидев короткий и весьма показательный от Абраксас, начал улыбаться вместе с хозяйкой.

— Право! — говорил он. — Какая забавная оказия с вами произошла! Вам бы в стендапах участвовать!

— Стендапах? — не поняла Штраус, все ещё улыбаясь. — А что это?

”— Ну и зачем он учит модным словечкам эту бабульку, а?”

— Это такое собрание шутников, знаете…

— Гильдия?

— Можно сказать и так.

— Мистер Хёрт, но кто я такая, чтобы шутом гороховым устраиваться, вы меня оскорбляете… — Штраус состряпала обиду, но лишь для того, чтобы посмотреть, как мистер Хёрт попытается выкрутиться из этой ситуации. Так играет обычно кошка с мышкой.

— Помилуйте! — покачал головой Орфей, прикрывая себе рот. — Я бы никогда не назначил вас каким-то там шутом! Я имел ввиду, что с вашими талантами можно уверенно быть судиёй, которая будет иметь право решать, какой шут смешной, а какой нет, потому что, как я вижу, в мастерстве комедии вы имеете талант.

А тем временем отполированный до блеска клош аккуратно открыли, и перед Абраксас на тарелке появился нежный, ароматный крем-суп из устриц. Изысканный деликатес для тех, кому надоели все эти типичные фрикадельки в бульоне или наваристый борщ.

”— Я даже попробовать это не могу” — с досадой ударила она себя по колену и посмотрела на трепавшегося Орфея. — ”А этому и плевать. Он только и горазд, что языком чесать. Ну хоть ложечку попробуй! Расскажешь потом мне…”.

”— Госпожа” — с тревогой произнесла Колибри. — ”Мы сейчас должны задуматься о том, как вы собираетесь избавляться от блюда. Очень неприлично будет оставлять его нетронутым. И странно”.

”— Точно, вот оказия, тьфу ты, к языку уже старомодные словечки прилипают! А ведь действительно, как? Ладно, сейчас что-нибудь придумаем”.

Абраксас пальцем подозвала официанта к себе, пока хозяйка была занята диалогом, а затем мягко намекнула тому, что у нее якобы аллергия на такие блюда.

— Вам не нравится суп, госпожа? — спросил учтиво он.

“Как вы меня уже все достали со своей госпожой” — подумала она и помотала головой, указав при этом на свой нос.

— У вас насморк, госпожа?

Гостья еще сильнее помотала головой и уже с неким нетерпением принялась буквально на пальцах объяснять свою проблему. Орфей же тем временем, улыбаясь, краем глаза приметил эту забавную сцену и чуть не рассмеялся. Он, дабы избежать подозрений, решил перевести внимание хозяйки на что-то отделенное и вдруг заметил… коллегу. Какое оживление, какая эмпатия произошла тогда в сердце!

— Миссис Штраус, а вы где такого скрипача нашли? — Орфей указал на седовласого музыканта во фраке в углу, который настраивал свои струны, чтобы потом придать своей музыкой утонченности блюдам – своеобразное украшение, незримое, но очень-таки приятное. — Это же совершенно...

Орфей снова обратил внимание на Абраксас и замер в изумлении. Она только что, незаметно для всех коснулась официанта, и тот застыл, словно в лед замороженный.

”— Оказывается, даже это дрянное пламя может их вырубать!” — торжествовала Абраксас, разглядывая свои пальцы, окутанные едва видимым огнем от первого ещё проникновения. — ”Хотя чему я радуюсь-то?”.

Штраус же даже не заметила этого секундного мгновения, когда при одном только малейшем неправильном действии все могло пойти коту под хвост.

— Ой, знаете, это мой итальянский давний друг, он имел дело со многими ансамблями, даже у Бетховена играл, — гордо фыркнула она. — Но даже Бетховен не сравнится с гениальной виртуозной игрой этого господина, знаете… — Она обратилась к скрипачу. — Ульфрик! Будь любезен, покажи нашему гостю.

Тот кивнул и заиграла музыка, не сказать, что великая, но именно из того разряда, что кличут шедевром лишь потому, что она вызывает у простонародья яркие эмоции, несмотря на посредственную составляющую в технике и самом искусстве. Так думал и Орфей, насытившийся всякими ”нормальными” произведениями, а ещё поглядывал на свою спутницу, которая незаметно для всех вываливала свою порцию куда-то вниз и скорее всего прямо в глотку несчастного официанта.

“— Госпожа, это... безумие какое-то!” — негодовала Колибри.

“— У тебя есть идеи получше? Нет? Ну вот и не пищи”.

Все это выглядело как дешевая комедия из бюджетного фильма, и Орфей даже проморгался пару раз, чтобы убедиться в том, не обманывают ли его глаза.

“Да что она вообще творит?” — думал он, стараясь быть максимально учтивым с хозяйкой и не вызывать подозрений.

Абраксас, закончив свое ”переливание”, затолкнула тело под стол, а затем все также невинно уселась за него и принялась разглядывать голубков. Сказать, что ей совершенно не нравилась эта дама, ничего не сказать. Но своим равнодушием она только делала ей услугу. Зачем, спрашивается, ей личное внимание самое влиятельной женщины? Не в наследничков же играют.

Но только Абраксас хотела успокоиться и сконцентрироваться на своей цели, как начали подавать второе. И плевать всем было словно на отсутствие второго официанта, укрытого за скатертью.

“— А вот вам и фирменный пудинг с почками” — защебетала Колибри, завидев под клошем горячее блюдо.

“— Это не смешно” — вздохнула Абраксас. — “Куда вот мне теперь девать эту еду? В глотку пихать?”.

Немного подумав, она решила для себя, наконец, пойти на крайние меры. Необходимо было совершить такое действие, что сместило бы акценты внимания. Ведь, как говорится, в думах и весь мир, окутанный пожарами, не нужен.

Тогда Абраксас подошла к Орфею и принялась с каменным лицом слушать разговор, готовая в любой момент вонзить руку в спину, чтобы начать свои страх и ненависть.

— Ну и как вам наше фирменное блюдо, кстати, господин Хёрт? — спросила Штраус, не обращая внимания на незваного собеседника.

— Ну, знаете, я не критик еды, все-таки, — рассмеялся тот нелепо, почесывая затылок.

“— Вот оно!” — решительно произнесла Абраксас.

Этот удар был подобен молнии – шок, шум, сила, внушающая страх, возрождение самого Зевса в конце концов! Так на эту землю ступил дьявол. Он своими сверкающими глазами окинул это место, скривился, поморщился и как-то высокомерно и даже насмешливо оглянул роскошный наряд Штраус.

“— Что вы делаете?” — с ужасом завопила Колибри. — “Сейчас не время!”.

“— Время, Колибри. Просто доверься уже мне”.

Орфей аккуратно провел по своим губам салфеткой, а затем с важным таким видом и поднятой головой продолжил:

— Не критик еды, но вовсе и не понимаю, за что ваши повара получают жалованье. Быть может, вы мне поведаете, почему почки на вкус оказались подобно резине на моем Bugatti? И по какой причине же, ко всему прочему, так по-мещански раскладывают по вашим замечательным фарфоровым тарелочкам этот ваш пудинг, словно собакам в кучу сваливают? Разве что соус ваш, — Он смягчился, как бы выражая свою снисходительность к такому непотребству, — “ну пойдет”, так скажем.

Штраус смутилась – она была похожа теперь на опасную тигрицу, загнанную в ловушку умелыми охотниками. И теперь стоит всерьез задуматься, стоит ли обнажать свои коготки сразу или же ей дадут возможность выжить, отправив, скажем, в зоопарк? И тогда она точно сможет темной ночью сбежать, перепрыгнув через ограду, и отомстить своим обидчикам.

— Это очень любезно с вашей стороны, — наконец, натянуто улыбнулась она, зачем-то поправляя свою прическу, с которой и так все было в порядке, — Хороший повод, чтобы задуматься о переобучении своего персонала, мистер Хёрт. И все же, как вы выразились, вы не критик еды. Так давайте говорить на те темы, в которых вы имеете свою прерогативу, так скажем.

И семя вновь упрятало в себе свои ростки и корни, чтобы внимательная хозяйка не посмела вырвать этот ядовитый сорняк ко всем чертям. Церемониться такая дама уж точно не будет. Однако, если так подумать, яд имеет целебные свойства, если использовать его в разумных количествах. И тут уж дело только в том или, вернее, той, кто регулирует дозу.

— Конечно, — улыбнулся растерянный Орфей и уже не смел сказать слова лишнего, а только лишь смотрел на Абраксас и как бы выражал надежду на то, что оно того действительно стоило.

“— Как ее эго пошатнулось-то” — чуть ли не смеялась Абраксас, разглядывая раздосадованные нотки на лице Штраус среди нот замечательной композиции Канона Пахельбеля.

“— И этого вы добивались, госпожа? Хотели просто разозлить ее?” — спросила Колибри не без грамма возмущения.

“— Колибри, не нуди. Нам нужен конфликт, и ты это знаешь. Через эмоциональную природу мы понимаем человека гораздо лучше. Кстати, я совершенно не знала, что Орфей разбирается в еде на таком уровне!”

“— Ох, в чем он только не разбирается... Вы даже не знаете, какие знатные пиры этот щеголь посещал”.

“Спрошу как-нибудь его об этом...” — подумала Абраксас, уже не озвучивая своих мыслей.

Обед закончился тихо. Это было затишье перед бурей, настоящий концерт смерти всех добродетелей, возрождение некогда погребенных эмоций. Будет ли теперь счастлив тот, кто пытается быть собой?

Абраксас по-тихому отошла в коридор, где была лестница, ведущая на второй этаж. Она уже узнала от Колибри, что там находилась жилая зона, где спала хозяйка и ее прислуга. А где спальни, там и местечки для личных вещей…

”— Госпожа, надеюсь, вы понимаете, что это привлечет лишнее внимание. И ошибки могут дорого нам обойтись” — говорила Колибри.

”— Больше пафоса, больше!” — съязвила Абраксас. Не устояла. — ”Не парься ты, все работяги сейчас на службе, некому здесь быть. Я же не в сокровищницу королевы собираюсь, а просто прогуляюсь, может найду чего интересного. Пару пистолетов, может”.

Комнаты были заперты, и это неудивительно, ведь личные вещи есть у каждого. Никого не будет волновать, если неизвестный воришка свистнет у тебя из-под носа твои новые портки.

”— Нету толку никакого здесь ходить” — сказала Колибри. — ”Слуги запирают свои комнаты”.

Тогда Абраксас начала как бы в шутку дергать за дверные ручки. Первая, вторая дверь, возмущения Колибри и вдруг…

”— А это что?”.

Третья перед Абраксас открылась, а вернее была открыта, не заперта, как раздевальные банные шкафчики для переодевания. Она вошла в комнату осторожно, поскрипывая петлями и стуча так слегка каблуками по полу. Она увидела сначала простенькую кровать с чистыми белыми простынями и подушками, близ которой стояла небольшая тумбочка. В углу находился стол, на котором лежала целая стопка книг и каких-то записей, окно с маленькими занавесками и горшочек с цветком. Место это вызывало контрастный диссонанс, ведь ещё пару минут назад они смотрели на золото, а сейчас только обычное грязное дерево и ничего больше. Однако место это не было тем, откуда хотелось поскорее уйти. Ухоженность и опрятность этой комнаты создавали особую атмосферу уюта, которая бывает только у тех, кто действительно дорожит тем, что имеет.

Абраксас также осторожно подошла к столу и среди литературы нашла одну очень интересную фотографию. Это были две женщины, держащие в руках своих не таких больших детей-девочек. Одна была в изящном костюме, вторая в одежде прислуги, точно Штраус и Анна смотрели на них через пленку. Присмотревшись, Абраксас заприметила знакомые черты и уже хотела было сказать, но Колибри опередила ее:

”— Госпожа, я думаю, что эта маленькая девочка – Анна. А вторая Штраус. Изумительно”.

”— Я вот то же самое хотела сказать” — согласилась Абраксас и огляделась. — ”Так это ее комната? Чистенько, надо сказать…”

”— И образование имеет, но не об этом вы думаете! Вы хоть знаете теперь, какими узами связаны были эти женщины? Связь, которая передавалась из поколения в поколение! На самом деле в то время довольно популярно было сводить вместе детей прислуги и хозяев, чтобы те с детства воспитывали к друг другу чувства и оберегали друг друга. Проще было иметь проверенных людей на службе, нежели тех, кто неизвестно как ещё себя покажет”.

”— То есть ты думаешь, что вот эти две девочки дружили с самого детства?” — задумалась Абраксас. — ”Черт, меня эта Анна тревожит. Уж слишком хорошо видно, как она привязана к своей госпоже. И как она презирает нас за одно только существование”.

”— Не вижу в этом ничего плохого. Я тоже ненавижу критиков”.

”— Ага, и тех, кто обижает госпожу” — заметила она. — ”Анна это воспоминание, но причинит она проблем много. А значит, что до кульминации нам нужно постараться убрать ее и как следует зарядить по этой Штраус. Вот такой теперь план”.

Колибри ответила молчанием – не соглашаясь, но и как бы не принимая до конца эту идею. Она будто чувствовала, что совершает что-то плохое, но долг обязывает ее делать то, что нужно. Она как солдат, готовый, стиснув зубы, смотреть, как репрессируют его семью.

Абраксас посмотрела в окно, когда уже косые лучи солнца освещали низкие деревья и зеленые луга со стороны горизонта, придавая траве оттенки золотого. Облака порозовели, оробевшие от своего же великолепия живописных линий и танцующих вокруг птиц, как бы приглашавших их на танец по случаю бала. Штраус смотрела на все это через окна первого  этажа, принимая процедуру чаепития, и какое-то волнение и тоска охватывали ее. Уж слишком сильно кричали птицы, уж слишком были счастливы летать. Она слишком сожалеет о том, что не может ходить по радуге. Лишь только под ней.

— Мы начнем сейчас, — сказала, не поворачивая голову и обращаясь к своей горничной. Особой горничной.

— Но вы же планировали обзор на завтра, — возразила та. — Разве вы можете…

— Анна, — возразила Штраус очень даже серьезно, — я хочу так. А значит оно должно быть исполнено.

— Конечно, госпожа, — покорно ответила Анна и поспешила удалиться, чтобы позвать гостей.

Несмотря на свою, ”как бы незначимость”, она чувствовала внутри разрывающее ощущение досады. Она понимала, кто вынудил госпожу на такие крайние меры, осознавала преступников и бессознательно готовила своим гостям месть, ведь само только познание боли дорогого тебе человека – пытка. И необходимо как можно скорее вырвать из земли то семя, что отравляет ее обетованный Рай.

Анна планировала многое – прийти в комнату к этому проклятому ”господину Хёрту”, черт его дери, одарить ее дражайшую сестру и его самого самым холодным в мире взглядом, дав понять, что тут надменным чужакам не рады, но она никак не ожидала, что, постучавшись и ступив за порог этой комнаты, будет как лёд заморожена одним только прикосновением снежной королевы, которая непременно сметет все то, что было взрощено на этой земле самым кропотливейшим трудом.