Эта история закончилась подобно сказке со счастливым концов – душа обрела, наконец, свою полноту и отправилась к Потоку, чтобы там рассказать всем правду. И это все благодаря кое-кому, кто заслужил отдыха. Обычных посиделок хватит – поговорить ни о чем, не напрягаясь, посидеть без надобности. Все ведь в сборе: и антропоморфная богиня, и застывшая в одном положении фигурка в клетке, и конечно же главный любитель вина.

— Эх, жаль, что у этой Штраус не было на обеде пары бокальчиков, — махнул рукой Орфей и отпил своего безвкусного. — Да, оно, конечно, и не то, что у нас было, но всё-таки не такой ширпотреб, который разливают сейчас! Столько сахара, аж противно!

— Ох, очень интересно, наверное, пить вино, на котором топтались грязными ногами, — фыркнула Абраксас и развалилась на кресле, свесив свои куриные торчащие ножки.

Колибри же молчала. "Она вообще после своей миссии впала, кажется, в ремиссию" — так пошутил на этот счёт Орфей. Безнаказанно.

— И ничего-то ты не понимаешь, подруга, — возразил он, помотав головой. — Таверны, музыка, вино – это же не просто напиток, а целый комплекс! Да я по два дня мог на своей золотой арфе баллады петь, эпосы всякие. Добровольно! А не потому, что мне нужен был ночлег.

— О, так ты путешествовал? — с интересом спросила Абраксас, что даже шея ее змеиная вытянулась.

— Да, бывало мне даже и при царе приходилось выступать. Правда, выступление это оказалось для меня последним, — Орфей расхохотался. — Этот идиот, представляешь, cienus, то бишь "гражданин" воспринял случайно как coenus, "пыль", и получилось, что вы, мол, самая великая в мире пыль! После такого милости не жди...

— Тебя, наверное, наказали потом сильно, — заметила Абраксас. И в этом не было ничего веселого.

— Ну это мягко сказано. Казнили, прямо на следующий же день.

— Из-за одной только ошибки?

Вопрос был риторическим. Она теперь все прекрасно понимала. Несправедливость – вот, что связывает их души. Несправедливая и бесславная смерть.

— Да, а ты как думала? Тогда к этому относились радикально, жёстко, без всякой вашей толерантности и терпимости. И я его понимаю, даже если бы он и знал, что его мнение неверно, не поменял бы решения своего, так как нерешительность, сострадание и прочие вещи делали тогда царей непригодными. "Стоящий наверху стыдится слез, они его бесчестят", Ифигения в Авлиде.

Отпив ещё немного своего вина, он усмехнулся, как с едва уловимой горечью во рту. Разум его теперь был занят чем-то очень важным для него, и вряд ли теперь он был заинтересован в разговоре. Оно и к лучшему – Колибри известила о себе короткими сигналами в виде птичьей трели, а затем сказала:

— Ну вот я и здесь, госпожа. Вы готовы пойти?

— Да, конечно, — кивнула Абраксас и, встав со своего места, прихватила клетку за рукоятку.

Они вышли на лестницу, ту самую, витиеватую, увешанную произведениями искусств, только теперь ввиду наличия счета это место не казалось таким мрачным и пугающим. Вероятно, что и помощь Колибри не понадобится, чтобы осветить пару мест, однако стоило им только подняться на третий этаж, как их тут же окутал мрак – беспросветный и густой. Это был последний этаж, хотя, вернее сказать, чердак, на котором будто бы и никто не жил.

— Слушай, я же тебе говорила, чтобы ты не называла меня больше так, — сказала вдруг Абраксас, остановившись, но не с недовольством каким-нибудь, а даже милостью – желанием прийти, по крайней мере, к мирному компромиссу.

— Вы говорили только, что хотите, чтобы я сняла ограничение на формальное обращение к вам, — ответила она. — И Орфей благополучно этим пользуется. Но не я.

— Я все понимаю, сложно переступить через принципы или привычки, но мне и правда было бы легче воспринимать тебя как друга, а не своего секретаря, пойми. Когда мы общаемся формальностями, это отталкивает. Ты ведь много сделала для меня.

Не только молчание Колибри, но и темнота оказалась напряженной в эту секунду. Казалось, что сейчас отовсюду набегут монстры и растерзают их, посмевших ступить на запретные земли. Однако она, пусть и внезапно так, но ответила, как только Абраксас хотела было двинуться вперёд:

— Я не сделала ничего такого. Успех наших миссий это ваша заслуга.

— Без тебя бы я не справилась.

— На моем месте мог быть кто угодно! — громко отреагировала Колибри. Абраксас ощутила заметную вибрацию, исходящую от нее – неосознанное желание причинить боль, оттолкнуть. — В последний наш выход я много негодовала, злилась на вас, даже посмела назвать вас некомпетентной, будь я проклята, усомниться в вашей надобности! Вы настоящее чудо. Я до сих пор не могу понять, как у вас получается сделать все правильно, хотя, казалось бы, это идёт наперекор здравому смыслу, осторожности и вообще всему тому опыту, что мне удалось принять ещё до вас. Так что же вам от меня ещё нужно? Я и так в качестве извинений исполнила ваше немыслимое желание. Хватит меня просить о том, чего я не достойна!

— Колибри...

И вновь это опустошающее молчание, звенящее пока еще от исповеди железяки, которая, впрочем, была уж поискреннее какого-нибудь викария. Всю свою душу она сосредоточила на своем остром клювике и засияла ярко-ярко. Впрочем, продолжалось это недолго.

— Я тебя поняла, — сказала Абраксас и сделала шаг вперед. — Мое имя Мария, помнишь? Но ты можешь называть меня просто Рия. Когда захочешь.

Колибри не ответила. И ведь непонятно в такие моменты – злится, робеет или устало вздыхает – ну нет здесь совершенно никаких символов. Только безмолвное золото.

В темноте нельзя было разглядеть деталей, однако можно было обнаружить, проходя мимо, всякого рода сломанную технику от самых дорогих фирм, правда, не самую новую – судя по тому, что Абраксас натыкалась на перетянутые веревки, на которых сохли весьма пикантные фотографии. Они были похожи на снимки журналов для взрослых прямиком из конца второго тысячелетия.

— Куда мы попали? — спросила она, рассматривая один из снимков – полуголую и откровенно заигрывающую глазами женщину, в которой проявлялось не меньше открытости, нежели в Абраксас.

— Скоро увидите, — ответила Колибри. — Обратите внимание на ворота. Они точно такие же, как у Орфея. Это своего рода клетки для служек. Как вы уже догадались, мы тут за тем, чтобы снять замок.

Абраксас подошла к воротам, которые сильно выделялись на фоне всей этой "похабщины", словно тут действительно снимали взрослые фильмы с участием демонических существ – фетиши вещь удивительная, забавная и пугающая одновременно.

— А зачем нам второй служка? Мне вот и Орфея хватает. Упрямый, наглый, зато свой. Привыкла я к нему как-то. Ну, по крайней мере начинаю.

— Хороший вопрос. Понимаете, служки бывают разными и давать совершенно разные эффекты. В определенной ситуации нам может понадобится определенный инструмент. Когда не из чего выбирать, приходится ограничивать себя.

— Разумно. Тогда за дело.

Замок упал с грохотом на пол, и ворота отворились. Свет прожекторов, если бы мог ослепить в этом мире, то обязательно бы сделал это, скрывая тем самым интерьер этой комнаты за бликами. Это место разительно отличалось от того, что приходилось видеть внизу, ведь на чердаке обычно никто и ничего не ставит, а следовательно не было здесь никаких говорящих элементов – только голые стены, потолки, подпорки под крышу и вещи, олицетворявшие самого хозяина. А точнее хозяйку. Это была развалившаяся на кожаном компьютерном кресле лалара, бесстыдно оголяющая свои ноги почти вплоть до зоны бикини – и без того маленькие, с бардовыми лампасами шортики задирались высоко от того, что тело ее медленно, лениво сползало вниз по черной спинке, а сами ступни ее опирались на столешницу из темного дуба, на которой ещё в дополнение находился целый компьютер со всей необходимой периферией. Рядом с квадратным как брус монитором лежали стопки с какими-то схемами и записями, а на другой стороне гордо стояла ребрами вверх одна-единственная книжка с уже понятным для всех содержанием: "Камасутра".

Заметив гостей, девчонка оживилась и, подправив свою задранную розовую футболочку, мигом спустилась со столов на землю. Несмотря на то, что прическа ее составляла, на первый взгляд, ровные линии, симметричные изгибы и была лишена так называемого творческого беспорядка, темные волосы ее непослушно торчали и выбивались из общего вида – ну нельзя из натуральных завитушек сделать линию, особенно, когда волос твой не доходит по длине хотя бы до середины шеи и тем самым не имеет значительного веса для, так сказать, Ньютоновского принуждения. И ведь лишь обрамление, рамка для выражения той, что подобна заискивающей лисице, раскрывающей свое намерение, – приподнятые бровки, растянутая в тонкую ниточку улыбка и приподнятый миниатюрный нос, а вдобавок ко всему ещё и выпяченное вправо бедро, на котором была рука, напрочь забитая всякого рода тату: можно было разглядеть и розу какой-то странной овальной формы, и жемчужину, лишь слегка прикрытую двумя половинками раковины.

— Оу, кто это у нас тут? — промурчала она, приметив обнаженную грудь Абраксас и вообще ее антропоморфную внешность. — Боже ты мой, твой хозяин явно увлекался фурри-порнушкой, я права?

— Это была небольшая ошибка, — высокомерно ответила Колибри, — которая тебя не должна касаться.

— Оу, говорящая клетка? Давно не виделись! Интересно, а ты душу в дилдо можешь превратить? — рассмеялась девчонка

— Это не смешно!

Абраксас вздохнула про себя и поглядела сначала на свою коллегу, а затем осмотрела и все помещение этой наглой и бесцеремонной служки. По углам были разбросаны поломанные штативы и резиновые коврики, посередине стояла серая доска с множеством булавок, заметок и пометок маркером – целый план действий, но каких? Стену в конце комнаты подпирал большущий шкаф с множеством дисков с изображениями порнографического характера. И наверняка с таким же содержанием. На мониторе красовалась дорожка видеоредактора – видимо, невыполненный и не очень целомудренный проект, судя по откровенному превью. Но главным отличием были разбросанные по полу тут и там различные фотографии, которые были подобны тем, что висели за дверью – и блондинки, и брюнетки, и кокетки, но все с одним только намерением и хищным взглядом. Хотя кто вообще в таком материале смотрит в глаза?

Но вместе с тем Абраксас не чувствовала отторжения от понимания того, кто перед ней находится – настоящий фотограф и режиссер фильмов для самых взрослых. Да, она осуждала подобные капиталистические последствия, осуждала присуждение женскому телу ценность товара, однако относилась к этому с пониманием и терпимостью, потому что все это неизбежно окружало ее в жизни. Необходимость терпеть.

— Окей, — Абраксас развела рукой и спросила свою новоиспеченную, которая решила в этот самый момент поковыряться в пупке. — Как тебя зовут-то хоть?

— Как тебя зовут? Ты имеешь ввиду... — она была удивлена и выделила много своего внимания. — Вау, меня впервые спрашивают о имени...

— А что я должна спросить?

— Имя бога обычно, — вмешалась Колибри и добавила. — Рати. Ее богиня – Рати.

— Ой, все-то ты знаешь, птенчик, — улыбнулась девушка статуэтке и задела кончиком своего маникюра один из прутьев. Она тут же отдернула руку, словно обожглась, но не скривилась, а как-то даже облизнулась. — Давно я не ощущала боли.

— Меня уже от тебя трясет, — цыкнула Колибри, — куртизанка.

— Надо же, какие словечки знает наша заточенная принцесса! Потом тебя поглажу. Ну а ты? — палец указал на Абраксас. — Наверное, ждешь ответа на свой вопрос?

— Говори уже.

— Иза Белла.

— Изабелла, значит, — перекрестила руки Абраксас. — А меня зовут Мария.

— Ох, Мариго! — воскликнула Иза Белла. — Была у меня при жизни одна знакомая Мариго...

— Что ещё за Мариго? — возмутилась Колибри.

— Silencioso, silencioso, птичка, не забывай, кто тут главная, — фыркнула Иза Белла и вновь обратилась к Абраксас. — Я вообще благодарна тебе, что ты меня вытащила и...

— Я тебе сейчас покажу, кто тут главная! — наконец, взорвалась Колибри. Подобно надутомц шарику. — Я тебе устрою такую жизнь, о который ты и представить себе не можешь! Я заставлю тебя вырвать твой поганый язык и подавиться им, чтобы поняла, каково это – быть послушной шавкой в доме ее превосходства!

В доме замерцал свет как во время землетрясения, а стены задрожали и заскрипели. Казалось, что они находятся в пасти опасного животного, которое вот-вот проглотит их. Желчь расплавит их плоть, расщепит душу, и не останется после них ничего. Просто смерть, и ничего более.

— Так, спокойно, — сказала Абраксас и поставила клетку на компьютерный стол. — Колибри, ты уже перегибаешь, успокойся! И почему никогда вам нельзя найти общего языка? Что Орфей, что Изабелла, одна песня!

Сосуд души Абраксас волновался подобно морю – те, кто мог это видеть, почувствовали бы эти волны, и как добро становится злом, зло становится добром до того, что уже непонятно, как определять эти два понятия, кофе и сливки смешались!

— Умереть? — Иза Белла застыла на месте, душа ее трепыхалась. Она тяжело упала на свое кресло и вжалась в него. — Я не понимаю, зачем меня вообще выловили... Плыла бы в Потоке себе, ни о чем не беспокоясь, не думая... о смерти. Я бы хотела и правда хотела забыть об этой жизни, ведь земная мне была намного дороже. По какой же тогда причине я тут? Уж не ради моей особенности, которую вы так ненавидите?

Наступило молчание, какое бывает в самые ответственные моменты, когда необходимо действовать, но хочется именно убежать и никогда не возвращаться. Это испытание воли и смелости для тех, кто имеет честь стать моральным уродом.

Абраксас поняла, что происходило в ее душе. Она уже замечала это и в Орфее – служки странным образом всячески пытались избежать смерти. Не потому, что она убивает, а затем лишь, чтобы не переживать ее вновь. Одно только упоминание о ней вводит эти души в полное исступление, хотя, казалось бы, им несвойственно пугаться. В самом сосуде происходит что-то наподобие химии.

Им необходимо самостоятельно решить эту проблему. Таково было решение богини. Однако она никогда и не думала, что хирургам тоже нужны операции со скальпелем. Абраксас присела на черный кожаный диванчик для каких-то, видимо, кастингов, что-ли, и принялась наблюдать за происходящим. Ей было любопыьно, кто сдастся первой.

— Прости.

Это слово было как гром среди ясного неба, оглушительно и пугающе. Изумляло оно не своим фактом извинения, это было практически очевидно, а тем, что гордыня не позволила всей этой ситуации растянуться на минуты, а то и часы.

Это пела опечаленная птица.

— Не парься, — ответила Иза Белла, пожав плечами. Она с наивной нарочитостью выражала равнодушие. — Тебе не надо выдавливать слова.

— Я не выдавливаю, а говорю как есть. Мне не стоило так говорить. Кроме того, этим я оскорбила не только тебя, но и госпожу.

— Госпожу? — уныло фыркнула девчонка. — Да уж, у каждого свои фетиши.

— Изабелла, — с выделенным тоном проговорила Абраксас, — тебе вообще-то также стоит попросить прощения. Ты была не самой хорошей девочкой, когда зубоскалила моему дорогому Ловцу.

Иза Белла встала и, понурив голову, устало произнесла:

— Ах, извините, ваше превосходительство, больше так не буду и все в таком духе.

— И перед госпожой извинись, — добавила Колибри. — За то, как ты назвала ее. Мариго.

Иза Белла сморщилась и пожала плечами. Абраксас в этот момент подошла к клетке и дотронулась до нее. Та не была током, но очень приятно и легко пульсировала своей prima, подобно мурлыкающей кошке.

— Но я совсем не прочь, чтобы меня так называли.

И тогда пульсация эта прекратилась. Последовал короткий и неоднозначный ответ:

— Как вам будет угодно.

А тем временем Иза Белла посмотрела на всю эту картину и тоже принялась с улыбкой трогать клетку, поглаживать ее, хлопать и хихикать, приговаривая:

— Мы с тобой будем лучшими друзьями, обещ... Ай! Больно же.

Шоковая терапия – единственный способ держать раздражителей на расстоянии. И очень действенный. Никто не заставляет их быть друзьями. Именно поэтому Колибри молчала – ни слова покорного, ни наставлений, хотя она все еще присутствовала тут, а не ушла заниматься своими делами у себя в особняке. Была ли тут замешана гордыня или это был самый обычный стыд – кто его знает?

— Ладно, — Иза Белла зачем-то выгнула пальцы, потянулась как после долговременного сидения в одном положении, а потом взяла ручку, белый лист бумаги и подозвала к себе Абраксас. — Мариго, подойди сюда.

— Что там? — заинтересовалась Абраксас и наклонилась поближе, хоть и без всякой нетерпеливой прыти.

— Сейчас увидишь, — сказала она и намалевала на листке человечка. — Это я. Раз уж мы собираемся сотрудничать, то давай поговорим о том, что тебе хочется знать. Я могу поведать тебе многое, о себе в том числе.

— Окей, я вся внимание. Колибри говорила, что с помощью тебя я могу заиметь новые возможности. Это правда?

— Да, я ей сказала, когда мы перекинулись парой слов в самом начале моего заселения сюда. Она меня совсем не знает, да и не очень-то хочет знать, а вот ты проявляешь ко мне интерес, что мне льстит.

— Это сугубо профессиональный интерес, — уточнила Абраксас. Иза Белла обвела вокруг человечка круг и назвала его "личными границами", а затем запрокинула голову и сказала:

— Врунишка.

— А?

— В любом случае, дело не в этом! А в чем? Ты знаешь, кто такой компенсатор?

Абраксас присела на край стола, перекрестила руки и приготовилась к объяснениям.

— Нет. Скажи.

— Это такие миленькие шестерки, подобные мне, которые расширяют возможности свои господ за счёт двойственности.

— Двойственности?

— Да. Я имею не одну, а сразу две души, — Уголки ее губ дали намек на ухмылку. — Это очень интересная техника. Скажем так, одна душа противопоставляется душе шестерки, а что, если их будет две? Тогда можно будет, например, работать сразу с двумя душами, но обычно так не делают. Когда возникают критические ситуации, необходимо вмешательство бога, то есть тебя и тебе подобных, но тогда твоя душа должна быть чем-то компенсирована.

— Точно! — вспомнила Абраксас. — Я помню мой первый случай, когда я пыталась внедриться в тело, но это было возможно только при условии, что Ловец выловит ещё одну душу.

— Вот. Если ты берешь компенсатора, то у тебя всегда есть запасной план – ты можешь как захочешь интегрировать свою душу в этот мир.

— Но такие как вы очень сильно влияют на баланс моей души, это пригодится только в единичных случаях.

— Да. Это побочка. За все здесь нужно платить... — Иза Белла нарисовала ещё одного человечка, вне пузыря и поставила кляксу. — Сказала бы я, если бы не была компенсатором! Видишь ли, влияние шестерки на бога может быть только прямым, однако моя вторая часть находится, так скажем, извне, а значит не может воздействовать, но при этом выполняет свои функции. Охренеть, да?

— Вау, серьезно? — изумилась Абраксас и даже схватила Иза Беллу за плечи, чтобы выявить, не врёт ли она.

Иза Белла только высокомерно ухмыльнулась и развела бровями:

— Ты хотела ответов, я их дала. И тебе решать, верить им или нет.

— Да ты вынуждаешь меня на это, — подхватила Абраксас. Она взяла клетку и с энтузиазмом выбежала из комнаты, сказав напоследок. — Ну тогда увидимся в Ловце, компенсатор ты наш!

И не успела Иза Белла вообще что-либо ответить – ее как парализовало на время. Но как только это прошло, она тряхнула своими волосами и в ужасе прошептала:

— Боже ты мой, что за одежда на мне! Иза, подлюга ты мелкая! Опять надела свои стринги!