На землю опустилась тьма – пришла в эти края густая безлунная ночь. На улице начали зажигать фонари, а цикады запели свою песнь. Но в комнате Хертов было мрачно – даже очень. Ни тебе зажженной свечи, ни лампы даже, а только тусклое свечение от окна. Несмотря на то, что в комнате этой было с виду два гостя, это никак не компенсировало мертвенность, а даже добавляло – кладбищенским молчанием. Но это на первый взгляд.

"— Ну и что? Где теперь нам ее искать? Ох уж и доигрались..." — негодовала Колибри. В голове Абраксас происходила жаркая дискуссия. В нашем мире такое бы точно назвали биполяркой.

"— Все будет в порядке, говорю тебе. Да, это немного не то, чего я ожидала, но мы справимся".

"— Как? Вы просто разозлили ее, я даже почувствовала в тот момент, как мир трещит по швам от такой ярости! Нам несказанно повезло, что ее душу не выбило из Ловца".

— Я понимаю, что молчать вам, необходимо, — вмешался Орфей, обращаясь к Абраксас, — но какого дьявола?

Богиня должна была разорваться надвое, а то и натрое, чтобы решить все проблемы. Но что же делать, когда такой возможности нет? Сидеть и выжидать адекватной обстановки?

— Я знаю лицо человека, который обещает убить. И он убьет. Знаете ли вы... каково это? Испытывать смерть... — лицо Орфея искажалось в ужасе и исступлении.

"— Госпожа, я вынуждена ставить под сомнение вашу компетентность, уж простите меня. Я, наверное, должна попросить вас не мучить эту душу и отпустить ее. Это лучше, чем делать только хуже. Вы уже и так "постарались" как могли".

В голове Абраксас голоса смешались воронкой – нельзя было понять теперь ей, откуда идут эти речи. И эта сама воронка затягивала ее, кружила голову. Вскоре ее просто смоет в трубу, смешает с отходами, и все на этом. Могла ли она допустить такое лишь потому, что всегда шла тем путем, который считала правильным?

Абраксас закрыла глаза и со всей своей силой мысли подумала: "А ну заткнулись все!". Это был безмолвный крик, который внезапно сработал. То ли от божественного присутствия, то ли от способности, ранее неведомой, неважно. Абраксас волновало лишь то, что она теперь тишину может ощутить.

— Вау, что это было? — схватился за голову Орфей и чуть не упал.

То было принуждение или... плач человека, который всю свою жизнь был отвергнут обществом. Это был не приказ, но просьба прекратить.

"— Меня что-то разрывает изнутри" — пропищала Колибри.

Абраксас, опершись на стол, увидела вдруг через окно что-то светящееся, подобно большому светлячку. Это была фигура с фонарем, идущая по направлению к опушке леса – на горизонте виднелись макушки вековых деревьев.

"Это же..." — подумала Абраксас и тут же ринулась к чемодану. Она достала оттуда что-то и спрятала у себя, а затем ринулась на выход.

— Я должен бежать за тобой, да?

Орфей принялся догонять свою хозяйку, чтобы в случае чего помочь или хотя бы отвесить пинка хорошего, пусть это и невозможно. Колибри же все прекрасно понимала, так как видела глазами Абраксас, а потому не донимала ее расспросами и запыхавшимися фразами, в отличие от кое-кого, кто испытывал все прелести физического тела.

На улице от стражи пришлось прятаться, чтобы не нарваться на лишние вопросы и вообще неприятности. Пара бочек и ящиков вполне себе помогли справиться со стеной, правда, приземление было недостаточно мягким.

— Ауч, колючие кусты, — процедил шепотом Орфей.

Вокруг без фонаря сложно было разглядеть что-либо. Оставалось только подобно бабочке лететь на свет вдалеке, чтобы станцевать потом вокруг пару чарующих па. Но Абраксас не была жучком без мозгов и прекрасно понимала, что данный сигнал мог быть ловушкой. И Колибри заостряла на этом внимание.

"— Вы будьте там аккуратны, ладно? Мы даже не знаем наверняка личность этого человека" — говорила она.

Когда они добрались до самого леса, то ориентироваться стало намного сложнее. Лес был густым, стволы широкими, одно спасало их – маленькая вытоптанная тропинка посередине, с которой было легко сойти и втрескаться как следует. Свет от лампы то появлялся, то пропадал меж деревьев, противно мигая как фонарик, у которого вот-вот закончатся батарейки.

И через несколько минут они закончились. Огонь в лампе потух, ни очертаний фигуры, ни звуков каких, ничего абсолютно не осталось. Может, стоило разве что взглянуть, подняв голову, на замаранное облаками небо и звезды, да красотой в последний раз насладиться. Необходимо было найти хоть что-то хорошее. И прекрасное.

"— Сатана ее дери, и это все?" — произнесла Абраксас. — "Нет, мы должны идти дальше, наверняка есть способ ее найти!"

Она вздрогнула, когда через нее прошел Орфей, который шел вперёд несмотря ни на что. Абраксас раздражённо выдохнула и приказала тому остановиться.

"— Госпожа..." — произнесла Колибри спустя мгновение как-то робко и неуверенно. — "Простите, я была..."

Но не успела она договорить свои извинения, как из леса раздался крик. Он был похож на тот, когда приходят внезапно волки или разбойники. И получают смачных тумаков. Это был настоящий боевой клич, вызов на бой свирепого медведя или кого посильнее.

— Это что ещё за зверь там такой? Она там с ума сошла? — пригнулся Орфей. — Так, хорошо, иди за мной... как тебя там? Душнилла.

"— Ага" — бездушно ответила Абраксас. — "Надеюсь, что там тебе порвут твою наглую задницу".

Хоть этот охотничек обладал недостатками физического тела, всё-таки были и плюсы, такие как чутье и инстинкты – седьмое чувство никто не отменял. Через веточки пробираясь, о стволы вековые царапаясь, Орфей кряхтел и все больше хотел уже поскорее добраться до этой дуры, которая подобно маленькой девочке убежала от своих родителей. По голосу он точно знал, кто там. Или же так думал.

"... но кто знает, может быть ее семья хранила тайну об превращении в оборотней при полнолунии. Сегодня, кстати, как раз полная луна. Стоит только облакам разойтись и..."

"— Колибри, и ты туда же. Что за глупости? Давай потом..."

Но потом случился ещё один крик. Орфею этот лес уже не казался таким приветливым, особенно, когда совы решили поактивничать. В его сознании снова промелькнули вопросы о смерти, а цепенящий все тело страх пронзил как ледяная сосулина и приказал дрожать от озноба. Абраксас, увидев, как он колеблется, вышла вперёд. Она все понимала, хоть и не испытывала сама ничего. Солидарность – хорошее лекарство.

Выйдя к свету, Абраксас увидела странные и даже страшные события, которые он озарял, мягко рассеиваясь по небольшой полянке, на которой некогда элегантная мадемуазель Штраус делала что-то немыслимое. Она, больше похожая сейчас на девку деревенскую, – распущенные волосы, невзрачное платье без украшений и вообще всяких изысков – рубила, кто бы мог подумать, портреты – здоровым таким топором. Каждый удар ловко раскалывал черепа людей, изображённых на них, оставляя в их голове только лишь трещину. "Убитые" картины как дрова валялись в стопке, "живые" же ожидали своей участи на пне, смиренно наблюдая за тем, как над ними с диким ревом летит звенящее лезвие.

Штраус медленно повернулась к своим воистину незваным гостям, когда Орфей по своей невнимательности схватился за ветвь, обломал ее и с грохотом чуть не упал наземь. Однако глаза ее, сиявшие в огне, оказались не совсем злыми или безумными, но точно безудержно радостными, даже счастливыми отчасти. Она была подобна, опять же, ребенку, втайне поедавшему спрятанные конфетки.

— Достопочтенная семья Хёртов удосужилась меня навестить в этот час, — дрожащим голосом произнесла Штраус и, положив топор себе на плечо, вяло так улыбнулась. — Однако же, как видите, теперь вам нечего критиковать.

— Тогда мы... пойдем? — нервно произнес Орфей. Тревога его переросла в настоящий ужас перед потенциальной смертью. Живот схватило, а сердце оказалось как одурманено – оно настолько скакало в груди, что перестало вообще что-либо испытывать. Кошмарный передоз.

"— Орфей, держи себя в руках!" — попыталась успокоить его Абраксас, пряча за своей спиной. Она собиралась сама подойти к этому невиданному зверю, сама приласкать и успокоить.

— Нет уж, — ответила Штраус. — Я не отпущу вас теперь, пока...

— Пока что? — нетерпеливо выдал тот.

Та наклонилась и осветила лампой небольшое кострище. Она подобрала немного сложенной рядом коры, вылила немного масла и, достав из-за пазухи спички, разожгла огонь. Пламя осветило не только аккуратно и бережно выложенную облицовку, но и отполированные, высеченные бревна, служившие тут скамейками.

После всего этого Штраус любезно улыбнулась и продолжила свою фразу:

— Не отпущу вас, пока вы не присядете и не отдохнете хорошенько.

Названные гости переглянулись, как бы удивляясь своему новому статусу, подозревая этот самый статус в его состоятельности. Коротким кивком было принято решение идти Абраксас вперёд, ведь та наживка эффективна, которая ещё и не расходуется от смертельных ударов. Штраус в ту же секунду захихикала:

— Если бы я хотела убить вас, мистер Хёрт, — она указала на разрубленные холсты, — то давно бы это сделала. И более утонченно, уж поверьте.

— Вы со мной не пытайтесь любезничать, — возразили ей. — Холсты всё-таки не люди.

— О, любезничать, друг мой? — вдруг завелась Штраус и поддалась вперёд. — Чтоб вы знали – я терпеть вас, критиков, терпеть не могу! И ваша удача, что я свой гнев могу вымещать на том, что даже, казалось бы, души не имеет, хотя сомнительно, имеете ли и вы ее!

Чуть погодя она успокоилась и аккуратно присела на место рядом с костром со своей привычкой всегда быть хорошенькой женщиной в глазах общества. Но ее любезность теперь нельзя было скрыть за огнем, который разгорался все сильнее и только благодаря усилиям и "технике безопасности" не переливался в пожар. Эта женщина светилась алым – огнем, румянцем – , но была ли ее душа rubedo? Отнюдь.

"— Госпожа, мне кажется, что мы нашли то, что искали".

"— Нашли, но думаю, что это ещё не все" — сказала Абраксас и посмотрела на Орфея, давая ему намек на единение.

— Всему виной мое поведение, да? — присел осторожно он на самый край, вглядываясь в пляшущие огоньки глаз Штраус.

Она вздохнула и начала говорить с тяжестью мужика, вырубившего весь лес за день:

— Вы делали то, что должны. И, на самом деле, это мои проблемы. Понимаете, отец ведь мой был живописцем, брат тоже, а после их смерти теперь вся эта ответственность на мне лежит. Мне с самого детства говорили про мое призвание, долг, который я обязана буду нести, ведь род Штраус всегда олицетворял искусство, порыв. Я старалась не подвести. Прилежно училась, долбила теорию, корпела по нескольку часов над натюрмортами... — Штраус оглянулась вокруг, разглядывая свое прибежище. И было в ее взгляде гораздо больше восхищения, нежели тогда, когда она смотрела на себя в отражении серебряной тарелки. — И мне это надоело. Но я не бросила, однако чувство раздражения от запаха красок, от одного только вида кисточек нарастало с каждым годом. И тогда я нашла себе то место, куда могла убежать от этого всего: дисциплины отца, советов брата, постоянных обсуждений новомодных направлений живописи за обедом. И этим место оказался лес.

"— То место, где ты могла быть собой" — произнесла Абраксас. Она не могла выразить эмпатию чувствами, но имела право сделать это своей душой. Колибри замечала эти изменения, но ни о чем не говорила, а только лишь глядела в этот бездонный сосуд, именуемый душевным хранилищем.

Штраус коснулась слегка листьев папоротника, росшего неподалеку, да так нежно, будто это был самый настоящий человек, а затем, полная энергии, продолжила:

— Теперь вы видите последствия? Бездарная художница уничтожает свои же произведения, чтобы просто унять своего внутреннего зверя, дать ему подышать свежим воздухом, в конце концов, а то ему тошно уже в этой проклятой галерее.

Орфей хотел было подойти поближе, чтобы душа, так сказать, раскрывалась лучше, но Штраус тут же, шмыгнув носом, встала, выпрямилась и твердо сказала:

— Но хватит уже нытья, — Она с серьезным таким намерением взглянула на обоих и спросила подобно строгому учителю. — Не о себе я хотела поговорить, а о вас. О том, кто вы, черт возьми, такие.

Орфей растерялся, но, подправив свой костюм, принял невозмутимость:

— Я не очень понимаю, о чём идёт речь, однако...

В этот момент подобно дикарке она взмахнула своим топором и метнула его прямо в Абраксас. Орудие прошло сквозь тело и воткнулось прямо в ствол дерева, завибрировав в конце сталью.

"— Вау. Это... впечатляет даже меня" — сказала Абраксас, оглядывая воткнувшееся орудие. В ее глазах как будто еще мелькал тот момент, когда оно перед самыми глазами светилось, и она совершенно не осознавала даже бессмертия своего, хотя и, с другой стороны, не пугалась.

"— Она видела ваши фокусы с проникновением!" — защебетала Колибии. — "Но когда успела? Или мы как-то по-другому прокололись? Надо было нам меньше к себе внимания привлекать! Теперь надо выкручиваться, госпожа!".

"— Твои замечания звучат двусмысленно, знаешь?".

Сам же Орфей замер и принял серьезнейший вид, какой бывает только у самых ответственных офисных клерков. А получив ещё и разрешение от Абраксас в виде кивка, он не без "удовольствия" начал объяснять:

— Вы правы, мы не самые обычные люди. Я, по правде говоря, являюсь правой рукой божества, которого...

— Божества? — оживилась Штраус и посмотрела на Абраксас. — Это ее-то?

— Ее-то. Вы верите в фей? Перед вами стоит одна из них, — усмехнулся Орфей. Уж слишком заговорщицки. — Поэтому загадывайте поскорее желание.

"— Непутёвый служка! Сейчас не время!".

"— Погоди, Колибри. Это нам и нужно" — сказала Абраксас и потрогала за пазухой, что-то проверяя.

— Желание... — глаза Штраус как разбежались, все стало каким-то для нее волшебным, ненастоящим, что-ли, а вместе с тем и она почувствовала себя в какой-то мере всемогущей. Но трепетала она не о власти, деньгах или могуществе, а лишь о счастье, которого ее душа так жаждала. Очень трудно удержать свои эмоции, когда по одному только щелчку ты можешь изменить всю свою жизнь. — Докажите, что не врете!

— Хорошо, подойдите к ней.

Штраус медленно подошла к "богине" и поклонилась в ноги – излишняя почтительность кое-кому вскружила мозги. Или это осторожность – прямой показатель неуверенности.

— Теперь закройте глаза и выставите руки.

Она послушно повторила все то, что сказал сдерживающий свой смех Орфей.

— Прошу, дай мне то, что сделает меня... человеком, — дрожащим голосом лепетала Штраус как на исповеди, не показывая глаз. — Я молю тебя, о, милостивая богиня, даруй мне свет в этот мир!

И, зажмуривишись, она ощутила вдруг у себя в руке нечто тяжёлое, круглое, с выделенными плиточками, напоминающее чем-то резной ананас.

"— Вы ей гранату дать хотите?" — изумилась Колибри.

"— Я уже ей дала".

"— Надеюсь, вы знаете хотя бы как ею пользоваться".

"— Не переживай, я с оружием всю жизнь на ты, к сожалению".

Штраус открыла глаза и сначала не поняла. Не знала? Или не помнила? Эта штуковина не вызывала у нее первобытного шока туземца, увидевшего спички, но и не сказать, что вещь эта была привычной.

— Что это? — спросила она и тут же помотала головой. — Не отвечайте! Я, наверное, сама должна догадаться. Это ведь дар с небес.

Орфей догадался обо всем сразу и тихонько так, незаметно отошёл в сторону, чтобы побыстрее добраться до того самого чемодана, где запасы того самого "дара" были поприличнее, но не для того, чтобы услужить, а хотя бы потому, что снова переживать утро и его приходящее, не щадящее солнце не хотелось совсем.

— Погодите, я знаю, что это, — разум, отраженный в ее глазах, начал пробуждаться и шарить по потаённым уголкам памяти, как по заброшенной тайной кладовке со сваленными ненужными вещами. Ещё мгновение, и можно будет записываться в гренадеры. — Я помню, как метала такие. Но... все было как-то по-другому, что-ли, как-то... Неважно, — она спрятала то промелькнувшее смутное сомнение в своей голове, которое заставляло ее ставить под сомнение саму реальность, потому что больше всего хотела совсем не докопаться до истины, как усердный учёный, а начать жить. Как человек. — Эта штука бахает. Все разрушает. Но для чего мне что-то разрушать? Я не понимаю вашего намерения. Какая же я...

Штраус мгновенно заткнулась и лишь только рассмеялась, и непонятно было, какой смех был – полный горечи, утраты, безумия или же звенящий, радостный и обнадёживающий. Трагедия и комедия в одном лице. И безумие как вишенка на торте. Ведь именно от счастья это самое безумие появляется.

— Не могу же я вот так взять и разрушить семейную галерею! Это абсурд, святотатство, неуважение, в конце концов! Это и впрямь забавно! — продолжала хохотать она, хотя кто ее за язык тянул? Бессознательное.

Тем временем Орфей спешил к воротам особняка. Миновать их было проблемой, так как снаружи залезть было уже нельзя. Пришлось войти через главные ворота, у которых конечно же стояли два привратника. Один из них, завидев человека, встрепенулся и гаркнул:

— Стоять! А ну! Кто таков?

— Гость я ваш, забыли? — гордо ответил Орфей, выпячивая грудь.

— А, важная особь, значит, — добавил второй. — И поэтому вы нарушили правила, значит? Считаете, что закон вам нипочём?

— Ребята, — Орфей поднял руки, пытаясь успокоить своих боевых друзей, — вы бы лучше помогли мне людей вывести из дома.

— А? Зачем? Катастрофа какая намечается?

— Что-то вроде этого. Приказ мисс Штраус.

Те двое переглянулись.

— Если вы нас обманываете, мистер, то вам несдобровать. Я разбужу хозяйку.

— Мы уже вышли вместе с ней, не стоит беспокоиться. Лучше давайте займёмся делом.

— Да чтоб вас! — Один из них сплюнул. — Ладно, идем.

Орфей, конечно же, совсем не думал о тех, кто даже людьми не являлся. Но план его сработал – он беспрепятственно, воспользовавшись суматохой, попал в свою комнату, где на кровати лежал заветный чемоданчик. Он уже хотел было схватиться за ручку, да понести его к Абраксас, как вдруг почувствовал, что кто-то или что-то схватило его за ногу.

— Проклятие, что это?! — вскричал Орфей, вздрогнув всем телом и отлетев от неожиданности на пару метров назад.

В темноте ничего было не разглядеть, но он понял, все же, по голосу, что это была Анна:

— Г-госпожа...

Густая тень выползла из-под кровати. Орфей в ужасе подумал о современных зомби и спросил:

— Да как такое вообще возможно?

Однако спустя пару мгновений Анна, не обращая внимания на Орфея, быстро выбежала из комнаты. Тот вздохнул с облегчением, но легче-то ситуация не стала. Однако вопросы потом, а сейчас дело.

Чемодан в руки и беги!

На улице образовалась целая толпа, создающая, к тому же, такой шум и гам, что мысли собственные покажутся писком в открытом космосе. Уж слишком легко впечатлить простых людей и вызвать у них беспокойство за других.

Отдельно, от всей этой кучи стояли знакомые лица – Абраксас, Штраус, привратники, а ещё беспокойная Анна, которая буквально заваливала вопросами свою госпожу, спрашивала про самочувствие и бесконечно извинялась. Но когда подошёл Орфей, она замолчала, а Абраксас с улыбкой кивнула – дело сделано. Оставалось только незаметно подтащить чемоданчик под руку, так сказать.

Орфей не знал, как вообще пообщались эти две госпожи или что сделали, что у обеих был вид как у подружек, довольных своей жизнью. И как же было очевидно для него то, как Штраус сожмет в руке свой подарочек и скажет, опустив голову:

— Простите, мои дорогие отец и брат...

Затем она, посмотрев на всех своих напуганных слуг, вынула чеку, замахнулась хорошенько и метнула гранату в сторону особняка. Взрыв оглушил и напугал всю прислугу, в том числе и Анну. Силы гранаты вынесла стену и выбила окна.

Штраус раскрыла широко свои глаза, оживлённо помотала головой, а затем, заметив ещё "даров", метнула вторую. На этот раз она умудрилась выбить стекло на втором этаже и вызвать там небольшие язычки огня, будто вспыхнуло масло с ламп.

Штраус залилась самым что ни на есть ребяческим смехом, подобно дурочке или ребенку, который решил немного побаловаться непослушанием. И огнем.

— Г-госпожа! — вымолвила Анна и отчаянно вцепилась в нее. — Что вы делаете?!

Та не слушалась и продолжала свою игру – очень опасную, но такую веселую и искреннюю, какую позволяют те, кто все свое детство был окутан слепой родительской любовью. Штраус не была такой, но словно чувствовала, что была для этого предназначена – не для того, чтобы хулиганить, но быть откровенной хотя бы отчасти.

— Вы ненормальная! — изо всех сил вскричала Анна.

— Нормальная! — смеялась Штраус. — Нор-маль-на-я!

Это был настоящий фейерверк – праздник для одной только нее. Эгоистичный, мерзкий, недопустимый, но ее. Искренний и честный. И только в этот момент мир озарило истинное rubedo. Но падало оно не на всех. Albedo – незримый свет окружал Анну, совсем не готовую.

"— Смотрите, госпожа! Эта служанка, она мешает нам завершить ритуал. Я так и думала..."

"— Мне хватило и того, что она из мертвых восстала" — вздохнула Абраксас. — "И что делать-то теперь?"

"— Красный – цвет завершения цикла, белый это же только его предшествие. А значит, что Анну необходимо только лишь подтолкнуть".

Вдруг Анна упала на колени. Она горько заплакала, цепляясь за ноги своей хозяйки, пытаясь вымолвить из себя слова:

— Люси, бедная Люси Штраус. Что же ты наделала?

Штраус остановилась, замерла. Услышав свое имя, она хотела лишь одного – повторения. Чтобы сердце вновь трепетало.

— Ты называла меня так в детстве, Анна.

— Да, называла! Наши матери были не против.

— Но потом мой отец это запретил.

— Что? — служанка подняла свое лицо и блеснула слезками. Дрожащими, маленькими слезками. — Но... я думала, что это ты не хотела...

— Что ты думала, милая? — Штраус дотронулась до Анны своим пальцем, до морщинистого личика, чтобы аккуратно стряхнуть ее горе. — Что я с тобой не хочу иметь никаких дел? Именно поэтому ты столько лет была холодна ко мне? Из-за какого-то недоразумения?

Люси Штраус. Как много в этом имени. Терпения, мужества, стойкости, силы, даже несмотря на все трудности. Ей удавалось контролировать даже самые ненормальные побуждения своей души. Но кто сказал, что человек должен страдать всю жизнь? Что он вообще должен страдать? Вынужден, но не обязан. Так почему бы не принять то счастье, которое лежит перед тобой? Стоит только протянуть руку.

— Держи.

Анна видела перед собой вытянутую руку, а в ней гранату.

— Ты ведь хочешь этого тоже, я знаю. Ты ненавидишь антикварную мебель, на которой и посидеть нельзя, терпеть не можешь прохладительных напитков для гостей, потому что нужно таскать лед и морозить пальцы. Будешь отрицать?

Анна, поколебавшись чуть-чуть, протянула свою руку в ответ. Их пальцы образовали своеобразный союз, взрывной надо сказать, потому что между ними была опасная, но все же необходимая вещь.

Бум.

Необходимость – какое отвратительное слово! Не так ли?