В уборной полицейского участка номер три было прохладно. Слегка приоткрытая форточка впускала морозный воздух, приглушающий неприятный запах мочи вперемешку с хлоркой.
Я пришел сюда отдышаться и привести мысли в порядок.
В душном кабинете оперуполномоченного Олега Лисицына меня начало мутить, и я тут же попросился выйти. Шел по коридору, пытаясь справиться с приступом головокружения, пока не набрел на дверь со слегка покосившейся надписью "туалет".

Мое внимание привлекла книжечка, одиноко лежащая на высоком подоконнике. Пытаясь отвлечься от головокружения и отвернувшись от небольшого грязного зеркала над раковиной, я взял эту книжку и усмехнулся. Уголовный кодекс. Потрепанный, с вырванными страницами. Что удивляться — все кодексы в век информационных технологий можно скачать легким нажатием левой кнопки мыши и читать, сколько тебе вздумается. Получается, теперь старая добрая классика годится лишь на замену туалетной бумаге? Хотя, если судить с позиции логики, то скорее всего кодекс был просто устаревшим. Представил, как в туалете храма Василия Блаженного лежит Библия с вырванными страницами и подавил смешок. Мне стало чуть легче.

Лисицын встретил меня вскинутыми бровями. Я сделал виноватый вид, снова уселся на твердый школьный стул и скрестил руки. Морщины на лбу оперуполномоченного разгладились, и он молча продолжил что-то печатать в своем ноутбуке, изредка поглядывая на меня. Так продолжалось еще около двадцати минут, а если бы я не следил за стрелкой настенных часов, то всю вечность, прежде чем опер подозвал меня к себе и протянул только что напечатанный альбомный лист с текстом, который я боялся читать.

— Читайте вслух, — произнес Лисицын, и я, не спрашивая разрешения, присел на стоящий рядом со столом опера стул.

"Я, Артем Филатов, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, в декабре две тысячи пятнадцатого года находился со своей женой Мариной Филатовой в городе Светлогорск Туруханского района Красноярского края, ехал в Аэропорт на пригородном автобусе, когда на нас напали... "

— Напали?

Я поднял глаза на Лисицына. На его рыхлом лбу снова появились складки. Он покачал головой и, протянув ладонь, похлопал по листу.

— Напали, Артём, напали.

У меня задрожали руки, а левый бок полоснуло болью так, что я не смог сдержаться и схватился за него, уронив лист. Опер тяжело вздохнул и наклонился, чтобы поднять его.

— Я же все рассказал вам, — прокряхтел я, пытаясь снова принять невозмутимый вид. Никогда и никому не хотел рассказывать, как обезумевшие солдаты сделали во мне три дырки, и как я жалел о том, что одна из них не оказалась в моей голове. Это могло бы произойти, если бы пуля не просвистела у меня возле уха, а попала четко в цель. — На нас не нападали, это были не люди.

— Ну, как же, — хмыкнул Лисицын, — в тебя стреляли, это раз. Убили твою жену. Это два. И... еще бог знает сколько народа, — произнес он на выдохе.

— Так, что с нами сделают теперь? — уже не стесняясь, спросил его я.

Споры я решил оставить. Опер не верил собственным словам, это было заметно по его вздохам. Никакого облегчения мне это не принесло. Я знал, как работает наша доблестная полиция. Все убийства могут повесить на одного меня, и глазом не моргнув. Закроют и дело с концом. Только вот все было немного сложнее. Вероятно, погибли не только те, кто был со мной, и не только в Светлогорске. Меня три дня назад вывели из искусственной комы, в которой я пролежал около двух недель, и времени что-то выяснять не было. Врач настаивал на том, что мне нужна ещё как минимум неделя на восстановление, но веские аргументы полковника заставили его изменить свое решение. Благо, за мной пообещали присматривать и вернуть обратно в целости и сохранности, в чем я уже не был уверен.

— Ничего с вами не сделают, успокойся. — Лисицын, наконец, снял маску опера и стал обычным человеком. Тон его обнадёживал.

— Все уже знают, что там случилось, думаешь вы одни такие? Вся северная часть края уже трубит об этом, да что там северная, уже вся Россия в курсе. В интернете видел что?

Я промолчал, снова ощущая лёгкое головокружение. Осознание происходящего надвигалось на меня огромной чёрной лавиной. Я себе даже не представлял, во что это выльется, думал, если и вернусь, то навсегда забуду об этом, но опять сделал неправильные выводы.

— Не видел я вашего интернета, только что из комы вышел, — сказал я, стиснув зубы. Боль снова дала о себе знать. На этот раз в правом предплечье.

— Если так, то не советую тебе все это смотреть. Общественность уже на пределе, с ума сходит. Тебя пока что никто не знает, так что советую не высовываться. Иначе хлопот не оберёшься...

— Так, что с нами? Вы пишете, на нас напали, почему?

— Да потому что сарафанное радио, знаешь, как работает? Сегодня ты выйдешь отсюда, а завтра и тебя и нас выебут. Во все щели, представь? — Лисицын осмотрелся, словно его могли прослушивать. — Это дело не наше, мы уже сделали как надо. Твоей вины в том, что там случилось, нет.

— Только моей?

— Всех. Понимаешь, посадить мне тебя не за что. Все оставшиеся в живых свидетели подтверждают, что ты никого не убивал.

— А Руслан?

— А что Руслан? Он дал все показания и уже отправился домой.

— Что-то мне в это не особо верится, — сказал я, глядя на листок. Слова Лисицына сбивали меня с толку, и я не мог прочитать ни слова, в глазах все расплывалось. — Вы так легко нас отпускаете. А как же расследование?

— Все уже расследовали и перерасследовали, и за тебя все написали и расписали.

— А зачем тогда...

— Формальности никто не отменял.

— Так быстро все расследовали? У вас следствия годами ведутся, я не понимаю, — во мне неожиданно проснулся полемист.

— И нечего тебе понимать. Приказ генерала. Думаешь, я не знаю, кто в тебя там стрелял? — Лисицын открыл верхний ящик стола и достал две сигареты. Одну молча протянул мне, другую медленно подкурил и положил зажигалку рядом со мной. Я не стал возражать.

— Это были уже не люди, — сказал я, сжимая бумажный фильтр зубами. — Они не в счёт.

— Нет такого понятия "не люди". Все люди и все равны перед законом. Даже если они немного того, — ответил опер и покрутил пальцами возле головы.

Я усмехнулся, но он этого, похоже, не заметил.

— Поэтому, — продолжил он, — мы понаблюдаем за вами и все. У вас даже оружия не было при себе, что с вас взять-то. Вообще, я мог бы тебя прямо сейчас посадить, а дальше что? Где доказательства, отпечатки, фото, видео? Нет тела, нет дела? Так оно не всегда бывает. Бывает, что тело есть, а дела нет. Работы по горло у меня, я тебе честно скажу, ни разу еще с таким не сталкивался. Так, что давай, читай и подписывай: с моих слов записано верно, мной прочитано.

Я наконец перечитал текст, напечатанный на бумаге. На нас напали, убили водителя автобуса, мою жену, семерых коллег, трех женщин и деда. Остальных, включая меня, взяли в заложники. Мне, двум женщинам и ребенку удалось сбежать в Светлогорск, где в меня стреляли. Нехотя представил, как буду все это рассказывать в суде, теряясь в показаниях, и меня передернуло. Но спорить с Лисицыным не стал, а просто подписал бумагу.

— Суд будет? — поинтересовался я, ведомый своими мыслями. Опер пожал плечами.

— А кого судить? Мертвецов? Это дело не наше, я тебе уже говорил.

Я вышел из кабинета опера и поспешил на улицу, где меня ждала машина скорой помощи. По пути представлял, что меня везут не в больницу, а прямиком в СИЗО, и при другом раскладе все было бы именно так. Но, по правде говоря, такой исход событий казался не таким уж ужасным. По сравнению с тем, что происходило на самом деле.

В больнице меня ждал сюрприз. В зале ожидания, сдвинув колени и нервно барабаня пальцами по ним, сидела Полина. Она оглядывалась по сторонам, с надеждой глядя на каждого проходящего мимо, а увидев меня, оставила сумку на лавочке и бросилась мне навстречу. Врач строго-настрого запретила с кем-либо обниматься, но в тот момент я совершенно забыл об этом, и когда Полина стиснула меня в объятьях, я выругался.

— Прости, прости. — Она отпустила меня и заглянув в глаза, бегло осмотрела мое лицо. — Все хорошо, с тобой все нормально?

— Все в порядке, — соврал я, натянув улыбку. Раны свербело, и мысли были заняты только желанием получить укол обезболивающего. Но, к сожалению, мои ноги работали быстрее головы, и я забыл сходить в процедурный, когда услышал, что меня ждут.

— Я вижу, что нет, — сказала Полина, и на ее лице четко отразилось разочарование. — Пойдем. — Она мягко взяла меня за руку и отвела к лавочке. Я присел, отвернувшись, чтобы она не увидела, как я морщусь от боли.

— Ты был сегодня в отделе? — спросила она. — Что они тебе сказали?

— Да, ничего особенного, живем и радуемся жизни.

— Не нравится мне все это.

— Думаешь, мне нравится? Ничего не поделаешь. Либо подчиняемся, либо пойдём в расход.

— Значит, оставим все, как есть?

— Значит, оставим все как есть, — утвердительно повторил я фразу Полины. — Расскажи лучше, как ты?

— Получше, чем ты. — Впервые за долгое время увидел улыбку на лице Полины. И хоть она и была блеклой, на душе у меня потеплело.

Мы оба так старались изображать храбрость и уверенность друг перед другом, что забыли, какие мы есть на самом деле. Наконец пришло время это показать. Я наклонился и поцеловал Полину. Она ответила на поцелуй, но отстранилась, когда послышались шаги в коридоре.

— Давай уедем куда-нибудь, — сказал я.

Полина ответила согласием.