Мама пришла ко мне в первый же день, как меня вывели из искусственной комы. Она сидела на стуле у изголовья больничной кушетки и проливала горючие слезы, а моих сил хватало только на то, чтобы вздохнуть, и то неполной грудью. Боялся, что если произнесу хоть слово, то рассыплюсь на части. Тело было словно не моим, я не мог пошевелить ногами, руки не слушались, а веки настолько отяжелели, что я с трудом держал глаза открытыми.

Я любил маму и был очень рад её видеть, но тогда мне хотелось, чтобы она ушла и оставила меня одного. Но она продолжала и продолжала плакать и рассказывать мне то, о чём я не хотел слушать.

— Мариночку в закрытом гробу хоронили. Как жаль, что тебя там не было. Плохо это, очень плохо. Что же изверги сделали с ней, Тёмка. Почему ты не помешал... — Слезы катились градом по её щекам, глаза распухли и покраснели. — Да, что я говорю, сколько народу там погибло. Прости, прости, сынок. Мне Мариночку так жалко, господи, такая девочка была хорошая, и тебе досталось. Зачем ты только ездил на эту свою вахту, жили бы у меня... — Ее голос сорвался и, подняв на меня глаза, она накрыла мою руку своей тёплой ладонью. — Прости еще раз, сынок, ты не виноват. Я не знаю, что говорю.

— Виноват, мам, — едва слышно прохрипел я и получил в ответ новую порцию рыданий. Я тогда ещё не знал, что она имела в виду под словом "изверги", и узнавать это не собирался. Я не хотел, чтобы она узнала обо всём, что там случилось, но не мог ей не ответить. Слова вырвались сами, и они не были ложью, как бы я ни убеждал себя в обратном.

Мама ушла, а точнее её вывели из реанимации, наконец оставив меня наедине со своими мыслями. И тогда пришло моё время проливать слёзы. По Марине, по своей упущенной жизни, по кошмарам, которые являлись ко мне друг за другом всё то время, что я лежал без движения и сознания, по безграничному чувству вины, которое я не хотел признавать, по своему телу, по боли, что сливалась с душевными терзаниями в один клубок, заставляя меня желать только об одном — выйти в окно и избавиться от этих ощущений. А потом пришла медсестра и сделала мне укол, от которого по телу разлилось приятное тепло, и я наконец провалился в сон, в котором меня впервые за долгое время не ждал ни один кошмар.

Через пару дней после выписки созвонился с родителями Марины, и мы съездили втроём на кладбище, где я и рассказал им, как всё было на самом деле.

Я не переживал, что они кому-нибудь расскажут, так как сомневался, что они мне вообще поверили, но, рассказав им это, я отвёл душу. А в тот день, когда мы вернулись из аэропорта, у меня состоялся последний разговор с отцом Марины, в ходе которого он признался, что много думал над моими словами, а теперь понял, что я им не врал. Напоследок он произнес то, от чего я оцепенел — он пожелал мне выбраться из всего этого живым.

*   *   *

Ночь прошла как один миг, мы долго разговаривали, допили и доели всё, что стояло на столах, удалось даже немного поспать, хотя сон был тревожным, я все время вздрагивал от короткого, но очень яркого кошмара — мне чудилось, что кто-то громко стучит в дверь, и, просыпаясь от этого каждый раз, я в ужасе прислушивался, а поняв, что это было всего лишь видением, снова проваливался в беспокойный сон. В конце концов меня это доконало и я ушел на кухню, взял со стола кофейную чашку, которую мы за вечер превратили в пепельницу, сел на широкий подоконник и закурил, глядя в глаза своему страху. Тьма за окном уходить не желала, а до рассвета, судя по метеорологическим сайтам, оставалось около двух часов.

— Не смотри туда.

Я дёрнулся и обернулся. Полина стояла, положив мне руку на плечо. Ее лицо было одновременно и серьёзным и напуганным, при этом свежим, будто она и не спала.

— Запрещаешь? — спросил я с усмешкой. — Хуже мне все равно не станет. И лучше тоже.

— Она плохо на тебя влияет, — ответила Полина, присев рядом и стараясь не смотреть в окно.

— Она?

— Она, оно, я не знаю, что это такое. Я знаю, что там, в Светлогорске, когда, помнишь, убили Эллу? — Я кивнул. — Вот тогда мне было всё равно уже, мы шли в полной темноте и я не боялась. Не скажу, что мне было комфортно или это мне нравилось, нет, но я не боялась. А теперь боюсь.

— Я тоже боюсь, Полин, — признался я. — Догадываюсь, что по той же причине, что и ты.

Причина была проста — от этой твари можно было ожидать всё, что угодно. Тогда мы путем проб и ошибок выяснили принцип её действия, к тому же у нас не было никакого выбора, но, изменяясь перед рассветом, она дала понять нам, что не так предсказуема, как кажется, а, появившись вновь, убедила нас в том, что мы совсем её не знали. Однако одна из наших надежд оправдалась — с рассветом тьма ушла. Это было единственной хорошей новостью за последнее время, и означало, что солнечного света она боится до сих пор.

Лера разбудила задремавших на диване в зале Игоря и Настю, а сама пошла на кухню, по пути открывая настежь все окна.

— Она по-любому сегодня заявится, — бурчала девушка себе под нос. — А тут как в курилке на заводе. Пиздец нам тогда. Квартиру сейчас никто не сдаст. На вокзал жить поедем.

Мне показалось странным, что Леру больше волновала хозяйка квартиры, чем кошмар, явившийся после заката. В конце концов, в случае их выселения, я бы предложил им руку помощи, тем более, что сам выкурил не меньше десяти сигарет в их квартире за ночь, можно было смело заявить, что с меня причитается. Когда я это озвучил, Лера не обратила внимания, а Полина, заметив смятение в моих глазах, пожала плечами и махнула рукой.

Из квартиры решили выйти вместе с Игорем и Настей, чтобы преодолеть самое опасное место — подъезд, имея при себе фонарь.
На лестничной площадке было тихо, да и во всем подъезде тоже. Мы спустились на лифте, игнорируя протесты Насти — очевидно с произошедшим ночью её боязнь лифтов обострилась.
Первый этаж тоже оказался пустым. А когда мы вышли из подъезда произошло то, чего я ожидал меньше всего, а именно — абсолютно ничего. Район, где находился дом Леры, всегда был оживлённым и это осталось неизменным: люди шли по своим делам, по дорогам проезжали автомобили, кто-то выгуливал собаку. Словно и не было того черного полотна за окном и объявления от правительства.

Пожав мне руку и помахав Полине на прощанье, Игорь немедля повел Настю к своему Киа Спортейдж, а мы молча направились к Шкоде.
"То ли еще будет", — твердил я себе, садясь за руль и пристёгиваясь. Если в этом месте мы не увидели ни крови, ни трупов, и не услышали крики, это ещё не означало, что тьма отменила условия своей игры и пришла просто погостить. Кем или чем бы ни являлась эта тварь, она была умнее и хитрее нас всех вместе взятых. Попросил Полину  смотреть по сторонам, чтобы самому сосредоточить внимание на дороге — меня клонило в сон и нельзя было отвлекаться.

Так мы провели всю дорогу, Полина комментировала происходящее, отмечая, что удивлена тем, что все как нельзя гладко, единственной переменой оказалось присутствие большого количества полицейских автомобилей на дорогах и парочки машин скорой помощи. К одной она пригляделась, но не увидела ничего из ряда вон выходящего — к автомобилю под руки вели деда, держащегося за сердце.

— Тебе не кажется это странным? — спросила Полина, как только мы заехали на парковку во дворе. Я взглянул на неё, удивленно вскинув брови.

— А ты как думаешь?

— Есть два варианта. Либо ничего не было, либо они с самого утра заметали следы. И знаешь, какой из вариантов нравится мне больше?

— Никакой, — сказал я, отстёгивая ремень безопасности.

— Совершенно верно, — подтвердила она. — Хотя первый вариант еще ничего, возможно они не хотят паники. А второй вообще никуда не годится. Если все осмелеют и начнут выходить на улицу ночью, добром это не кончится.

Поспав пару часов и пообедав, мы единогласно решили проштутдировать инернет на наличие хоть какой-нибудь зацепки. Информация на всех сайтах была, как назло, одинаковой — письменно продублированные слова заместителя мэра с того видео и парочка фотографий. Ни убийств, ни самоубийств, ни следов крови на снегу — ничего из того, что мы ожидали увидеть.

— Давай напишем пост где-нибудь, — наконец предложила Полина. — Обрисуем картину, разошлём во все соцсети, пусть люди не думают, что раз ничего не произошло, они могут выходить на улицу.

— Комендантский час, — вздохнул я, по правде говоря, вспомнив об этом только после её предложения. — Никто и так не выйдет.

— А что, если его отменят? — удивленно выпучила глаза Полина, словно я сморозил какую-то глупость. — Большинство и знать не знает, что это такое. Решат, что всё нормально.

Я ничего не ответил на её предположение, а вместо этого озвучил принятое мной решение, которое далось мне с большим трудом, хоть я и не слишком верил в его эффективность.

— К тому времени это будет неважно, — сказал я, — мы уезжаем.