Мой взгляд по-прежнему оставался на человеке в дорогом костюме. Ричард резко замер, но от этого мне было только страшнее. Он будто нарочно вызывал во мне негативные эмоции.
— Кто ты? — быстро и неожиданно промолвил он, сделав шаг вперёд в мою сторону. Потом ещё один. И ещё. Между нами терялось расстояние, и ритм моего дыхания сбивался лишь быстрее. — Скажи, я тебя знаю?
Шаг за шагом он оказывался все ближе ко мне, и у меня едва получалось сдерживать внутренний зов ринуться куда подальше и не разговаривать с ним.
Безумный взгляд, невероятная походка и необъяснимое поведение — всё свидетельствовало о том, что передо мной то ли не человек, то ли местный шизофреник. Я не находила в нем того спокойного и приятного джентльмена, которого видела на остановке неподалёку ещё неделю назад.
Наслаждаясь моментами моего отведённого в сторону взгляда и тянущегося молчания на заданный вопрос, мужчина спросил ещё раз:
— Почему ты молчишь?
Тон голоса Ричарда терпкий и маслянистый. Эти глаза, наполненные страхом перед неизвестным, этот низкий тембр, пробирающий до самой глубины души, этот утонченный, приятный парфюм.
Я не знала, что нужно было ответить. Первое, что пришло мне в голову, было оправдание:
— Я проходила мимо, услышала крики и хотела помочь. Если все в порядке, мне пора идти, — переборов свои опасения, ответила я, понимая, что данное состояние собеседника явно не может входит в рамки нормального.
Я выглядела взвинченной и возбуждённой. Опустошённый взор был направлен только под ноги. Я быстро ступала назад, но уйти мне не удалось.
— Стой, — сказал он, и я невольно подчинилась. — Как тебя зовут?
Повернувшись, я фальшиво улыбнулась, указывая на то, что спрашивать моё имя уже во второй раз по меньшей мере некрасиво.
— Оливия, — сказала я, не оценив дешевого юмора.
— Оливия? — Он повторил мое имя и снова посмотрел прямо в глаза. — Мог ли я видеть тебя здесь раньше?
Я не понимала смысла его глупых игр. Разговор показался мне зашедшим в тупик, но у Ричарда хорошо получалось вновь играть роль незнакомца. Я не знала, делал ли он всё это специально, но шутка уже должна была закончиться.
— Мы познакомились на платформе на прошлой неделе.
— Черт, я здесь уже больше недели? — тревожно спросил меня он, и я кивнула. — Скажи, ты видела Джейкоба?
Снова посмотрев в его ошеломлённые глаза, я почувствовала, что меня словно ударило током. Я создала в своём сознании некое условие, которое сама же была вынуждена нарушить.
— Я не понимаю, кого ты имеешь в виду, — равнодушно высказалась я.
Позже Ричард не намеревался рассказать мне о том, кем же был тот самый Джейкоб, о котором он меня спрашивал.
— А огонь? Ты видела этот страшный огонь? — эмоционально говорил он, указав на поляну трясущейся рукой. — Здесь был большой пожар. Я его видел.
— Прости, но здесь нет никакого пожара, — уверяла я.
— Он был здесь! Был!
Мужчина снова посмотрел на поляну и опустил голову. Его колени были полностью в грязи, темный песок прилип к его одежде, но даже дорогая ткань вовсе не волновала его, будто у него были совершенно иные ценности, которые пока мне были неизвестны.
Резко возникший громкий глупый смех давал понять, что у Ричарда истерика. Ещё немного, и он начнёт рвать на себе волосы, полностью наполнившись безысходностью и разочарованием. Порыв безграничного и безудержного смеха сменился на лёгкую девичью улыбку на лице собеседника. Он посмотрел на меня, подойдя совсем близко, и сказал:
— Если даже это и так, то ты наверняка встречала здесь маленького Джейкоба. Того самого десятилетнего мальчика с чистым, наивным взглядом.
В голове возникли воспоминания об имени, которое он так часто называл ещё пару секунд назад прямо в этой чаще. Чтобы окончательно не расстраивать Ричарда, провоцируя его на сплошную грусть, я смущенно ответила:
— Я не знаю его, прости.
— Его, похоже, никто не видел. Совсем никто. — Опечаленный, он глубоко вздохнул и будто подумал о том, что ему не у кого больше просить поддержки и помощи.
— Ты его потерял? — хотела знать я.
— Потерял.
     — А кем он был для тебя?
     Скривив губы в странную форму, мужчина вульгарно провёл по ним двумя пальцами. Со стороны казалось, что его рот совсем осушился, и ему хотелось воды.
     — Мой единственный сын. Я боюсь, с ним что-то случилось.
     На меня больше не смотрели. То, что так сильно привлекало его внимание и нарастающую тоску на его лице, — это лишь та самая поляна, на которой я оказалась впервые. Понимая, что небо совсем очернело, я должна была уже возвращаться домой. Мужчину нельзя было оставлять там одного.
     — Я забронирую тебе номер в отеле, хорошо? Я знаю один, где недорого. Здесь недалеко.
     Ричард не слышал меня. Он смотрел будто сквозь меня, и я чувствовала в этом взгляде сковывающее разочарование, тоску, непонимание. Он сам винил себя во всем, но ничего не мог сделать.
     Я предложила ему опереться на меня, и мы уже возвращались на станцию, когда я правой рукой тянулась за его опрокинутыми чемоданами на земле.
     Спустя час мы оказались в отеле. Мужчина ничего не говорил и едва не мог ходить. Мне казалось, что он недавно выпил, но запаха алкоголя я не ощущала.
     Когда мы получили ключи, я подняла его на этаж на лифте и открыла дверь. Небольшая комнатка была уютным местом для того, чтобы переночевать.
Я скрылась за дверью, пока он опечалено всматривался в пустую точку в чёрном пространстве. Я оставила его там одного, чтобы он быстрее смог уснуть и перестать думать о неких разрушающих его сознание вещах.
     Из комнаты доносились протяжные стоны, и я замедлила шаг. Я хотела дождаться того момента, когда он сможет взять себя в руки и успокоиться.
     Генри будет в бешенстве, а у меня совсем нет желания возвращаться, чтобы снова создать бытовой хаос. Ему не будет даже интересно, как прошёл мой день, а я взамен и так будут осведомлена его новой пустой бутылкой от алкоголя, пополнившейся в запасе. Такому потерянному человеку, как он, стоит только немного отойти от состояния спокойствия в состояние тревоги, как желание в отдельных частях мозга снова будет требовать действенного напитка.
     По дороге к станции я часто оглядываюсь назад, думая о Ричарде.
     Всю поездку в последней на сегодня электричке я думала о том, что бросила мужчину одного. Обеспокоенное сознание воображало свои собственные варианты происходящего сейчас в том номере, но я не могла ни одному из них верить полностью.
     Меня одолевало чувство беспокойства.
     Телефон был разряжен от постоянных звонков Генри, что «висели» в моих пропущенных. Я не перезванивала. Пролистывая их вниз, я словно пыталась найти какой-то смысл, легкомысленно гадая причину столь выраженного волнения в мою сторону, а, может быть, Генри просто набирал мой номер, чтобы предупредить, что не явится на ночь. Такие моменты мы нарочно перевоплощаем в дни без друг друга. Мне часто приходилось искать причину его желания ненадолго отдалиться. Лишь одно предположение хоть как-то возвращает меня в своё русло — он просто хочет понять, будет ли скучать и все ещё чувствовать что-то теплое ко мне. Честно говоря, с каждым разом все больше теряется надежда на правду такого рода.
     Спустя какое-то время я снова на своей станции. Больше нет незнакомцев в дорогих костюмах с грохочущими сумками. Больше нет никого, за кем мне захочется увести собственный взгляд.
     Вернувшись домой, я понимала, что здесь больше никого нет. Окна были открыты, успев занести в дом пронзительный холод. Кружка горячего кофе была, как раз-таки, кстати. Уставшее состояние не давало мне сил достать телефон и позвонить Генри. Я не чувствовала ног под собой. Тёплый плед и полупустая кружка с содержимым пытались «вернуть меня к жизни», но беспокойства и раздражительность давали эффект «лопнувшей бомбы»: мне удалось полностью исчерпать свои силы до последней капли.
     Новые мысли помогли мне уснуть. Я больше не думала о том, о чем не должна была.
     Проснулась я только под утро. Тогда, когда Генри решил вернуться, шумя в дверях. Я переживала за него, желая спросить, все ли в порядке. Выпивший парень явно не был полон радости видеть меня с ним рядом. У меня самой вызывалось отвращение от близкого, казалось бы, человека, который совсем не довольствовался очередной встречей со мной.
     — Доброе утро, — прошептала я с сонным взглядом и нежной улыбкой, желая услышать то же самое в ответ.
     — Доброе, — грубо и обидчиво ответил он, будто сам не верил собственным репликам. Эгоистичное лицо и высокомерное поведение делали из того сложившегося в моем сознании интеллигентного человека последнего отброса этого общества.
     Он даже не смотрел мне в глаза.

***

Всем нам хочется счастья, но мы не знаем, как его добиться,
Как идти наперекор тому, что в душах наших.
Как мчаться по дороге жизни и не разбиться.
Как перед взглядом влюблённым быть бесстрашным.

Всем нам хочется счастья, но мы ломаем судьбы.
Почему сложно друг друга понимать нам стало?
Думаю о том, как мне вернуть бы
Ту любовь, что покрылась ядом талым.

Всем нам хочется счастья, но мы не знаем, что это такое,
Как на вкус приятна вся эта взаимность.
Ты ждёшь человека, он ждёт тебя тоже,
А объятьях друг друга забирает сонливость.

Всем нам хочется счастья, что в двери позвонит
И скажет: «Вот! Я здесь! Ты снова рядом!»
Но вот жертв твоих не зрим мне лик —
Сладость стала горьким шоколадом.

Всем нам хочется счастья, и чтобы длилось вечно,
Чтобы всегда у нас было, к кому, куда вернуться.
Время прошло, сделав жизнь бессердечной,
Не знаешь, где затянет, заставит захлебнуться.

Всем нам хочется счастья, но мы сейчас не готовы
Влюбиться по новой, ловить дрожь ощущений,
И отвечать за слова поступком покорным,
Воплотив в свою жизнь всю грань сновидений.

Ты всегда будешь искать чувств для себя несхожих,
Но борись до конца даже в предел ненастья.
Любим лишь раз, дальше ищем похожих,
Но искренне люби, раз хочешь счастья.