Кристофер замешкался, когда услышал чей-то голос так чётко.
     Меня охватили стеснение и зажатость, как только я поняла, что за нами наблюдают.
     Это был Ричард. Я точно знала, что это был он. Похоже, он снова проснулся, и сейчас я должна была быть с ним рядом. Кристофер продолжал начатое. Я пыталась немного ослабить его хватку, но все было бесполезно. Ему казалось, что таким образом я показываю свою слабость, но, на самом деле, мне просто не удавалось оттолкнуть его от себя.
     — Кристофер, хватит, — спокойно попросила я полушепотом. — Остановись, пожалуйста.
     Мне не хотелось его обидеть, но не нужно было оставлять Ричарда одного.
     После того как я все сильнее пыталась вырваться из его объятий, Кристофер начал все сильнее прижимать мои запястья и бёдра к стене. Теперь я чувствовала боль.
     — Не двигайся, — настаивал он.
     Я не собиралась слушаться его, но силы словно были на исходе. Я не могла даже зажать ладонь в кулак, потому что чувствовала, словно по моим венам протекали слабость и искушение. Он сводил с ума. Кристофер был тем, кто легко умел любую девушку сделать счастливой. Меня до безумия привлекало то, что он тянулся именно ко мне. Ему было возможным влюбить в себя любую, но этот выбор остановился на мне.
«Что со мной происходит? Почему этот контроль так не подвластен?», — приходилось спрашивать себя снова и снова.
     — Остановись! — крикнула я, и Кристофер отпустил меня из-за неожиданности.
— Ты чего? — не мог понять он, произнеся вопрос неспокойным тоном. — Что не так?
Его взгляд заставлял меня чувствовать вину. Это было странно и неконтролируемо. Помутневшее сознание не давало сил думать здраво и рассудительно. Таблетки имели при себе побочное действие. Наверное, мне не стоит об этом говорить, но влечение к Кристоферу просто зашкаливало. Отталкивая от себя, я хотела ощущать его тело лишь ближе.
В составе маленьких таблеток явно было что-то большее, нежели просто успокоительные. Чтобы полностью перестать держать ситуацию под контролем, достаточно принять лишь одну. Кристофер вёл себя так же странно, но его поведение было более свойственно плохому парню.
Кристофер отошел от меня на несколько шагов назад, услышав присутствие Ричарда. Пока пациент еще был в палате, но медленно приближался к выходу, Кристофер подошел к двери и резко захлопнул её, осознавая, что обессиленный больной не сможет нажать на ручку и снова открыть дверь. Это казалось жестоким, ведь сил у Ричарда не хватало даже на то, чтобы попросить его не делать этого. Маленькие шаги сокращали расстояние до выхода, отдаляя его от больничной койки. Сердце сжалось, когда я ещё могла видеть, с какой надеждой он всё-таки подошел к двери и попытался нажать. Мышцы наполнялись новой кровью, как только я понимала, что у меня самой иссякли все силы открыть чертову дверь. Самые простые вещи теперь казались невозможными.
Я из последних физических возможностей подбежала к двери, чтобы помочь больному, но также понимала, что даже мне уже нужна была помощь. Повернув голову вправо, я посмотрела на Кристофера. Мне удалось заметить его жестокую ухмылку, когда он наблюдал за нами обоими. Мы выглядели жалкими в его глазах.
Мой взгляд и взгляд Ричарда через прозрачное стекло палаты встретились, полноценно соединились. Мне хотелось губами произнести слова: «Прости меня», но губы будто онемели. Теперь я боялась не так за себя, как за него, проснувшегося после комы больного, влюбленного и одержимого, одинокого и несчастного Ричарда. Я ненавидела себя, ненавидела этот взгляд растерянности и боли, взгляд безнадежности. Сложно было поверить, что он так переживал за меня, так сильно не хотел, чтобы ладони Кристофера прикасались ко мне. Меня будто резали изнутри. Я начала глубоко дышать, когда картинки перед глазами начали мутнеть и смешиваться между собой.
Мгновенная потеря сознания. Внезапная пустота и бездна под ногами. Я не знаю, успел ли Кристофер словить меня и хотел ли он этого вообще. Похоже, его таблетки повлияли на меня сильнее, чем он мог предположить. Однако исправить уже ничего было нельзя.
Шум издалека будто приближался с невыносимой скоростью. Лоб непроизвольно начал напрягаться из-за влияния внешних раздражающих факторов. Голова сильно гудела, но в целом я чувствовала себя гораздо лучше. На мне была установлена кислородная маска, руки лежали по швам. Я понимала, что нахожусь сейчас где-то в больнице.
Грудная клетка начала подниматься выше и чаще, что выдавало мой приход в сознание.
— Я ненавижу тебя, — послышался грубый мужской голос. — Всей душой ненавижу. Ты поступил как последний ублюдок и ни разу не попросил у нас прощения. Как ты мог?
— Так получилось, я не хотел.
— Не хотел? Ты сделал это специально, даже не думай сейчас лгать мне! Я знаю всё о тебе, слышишь? То, что ты сейчас пытаешься скрыть, всё равно рано или поздно выйдет на чистую воду.
— Я ничего не помню, прости.
Я слышала мелкие мужские шаги в палате. Один из ведущих диалог мужчин передвигался по комнате, наворачивая круги.
— Я так просто это не оставлю. Ты кинул меня и мою мать. Она всё знает, слышишь? Ты ответишь по заслугам.
— Чего ты хочешь?
— Сорок процентов твоего капитала, — серьезно ответил тот.
В палате раздался очень робкий и ослабленный смех.
— Считаешь, что я отдал бы тебе хотя бы пять процентов из всего полученного? Ни за что, — едва мог говорить один из них. Пересиливая себя, он вынужден был продолжить: — Мечтай вообще остаться на этом свете. Ты мои связи знаешь? Исчезнешь без вести - и никто тебя не найдёт.
— В Америке ты никто. Тебя засудят в доли секунды, а я буду тем, кто об этом позаботиться...
После его слов оставалось ощущение, будто фраза не закончена, будто он хотел сказать что-то ещё, но кто-то из них заметил моё пробуждение. Я не могла быть уверена, что слышала всё так, как было в разговоре и был ли этот разговор вообще наяву. Виски постоянно находились в каком-то напряжении. Я боялась, что снова могу потерять сознание от невыносимой боли.
Один из голосов снова раздался в палате:
— Диана! Она очнулась! — закричал кто-то из присутствующих.
Я слышала, что ко мне подбежали и коснулись моей руки. В то же мгновение будто весь внутренний холодок был сконцентрирован именно на этом прикосновении. Будто каждое нервное окончание ощутило чью-то руку, почувствовало её. Однако такое прикосновение пьянило меня, заставляло ощущать себя не одинокой и не оставленной.
С меня слегка приподняли кислородную маску и спросили, слышу ли я что-нибудь. И я едва прошептала в ту секунду:
— Да.
Диана начала копошиться надо мной, менять баночки или переставлять какие-то штуки, но то, что я очнулась, уже могло означать нечто хорошее.
— Как она? — произнес ещё один мужской голос вдали.
— Состояние практически в норме, — ответила Диана.
— Ну, это главное, — ответит тот.
Немного приоткрыв глаза, я увидела перед собой Кристофера. Именно он сейчас сидел рядом и ещё пару секунд назад держал меня за руку. Если бы я могла, я бы вырвала свою руку из его ладони, но сил всё ещё не было.
В моей голове был всё тот же жестокий образ плохого парня. Его добрый и чуткий взгляд теперь казался мне фальшивым и искусственным. Кого-то постороннего, сидящего на одном из кресел в палате, я не замечала. Я не могла поверить, что тем мужчиной, с которым говорил Кристофер, был Ричард. Или в этом помещении был кто-то ещё, кого я не увидела? А, может быть, всё это было лишь моим сном или странным видением. Я не могла ни спросить что-то, ни пошевелиться, однако с каждым мгновением я чувствовала, что сил во мне становилось все-таки больше.
В помещении все так же было темно. Стоило заметить, что я пролежала без сознания недолго.
— Она останется здесь? — хотел знать Кристофер.
— Ты лучше скажи мне: откуда она взяла эти таблетки? — вынуждена была спросить Диана. Её голос был очень тихий, чтобы не оказаться услышанной кем-то ещё.
— Я не знаю, — отвечал Кристофер и сразу же добавил: — Я ничего не помню.
— Ладно. Тогда расскажи мне все, что здесь было в моё отсутствие, — попросила она.
— Интересно, что же он скажет, — с иронией произнёс Ричард.
— Мне известно, что только что ты издевался над пациентом. Я не могу поверить, что Ричард вообще встал. Нельзя было этого делать! — втягивала в разговор она уже и другого говорящего. — Ты же только с операции! Ты понимаешь, что могло быть все хуже? Вытворять такое, едва придя в сознание... Так что все-таки произошло?
Я начала ослабленно шевелить губами, и Диана сняла с меня маску на время.
— Кристофер обманул меня, — все, что удалось произнести мне.
Я не боялась его, не боялась правды и безумия. Все зашло слишком далеко, и нужно было рассказать каждую деталь. Мне хотелось услышать то, как Кристофер будет раскаиваться за то, что он успел сделать.
Мне удалось увидеть, как после моих слов Диана посмотрела на него, сложив руки перед собой на уровне груди. Она знала, что не сможет узнать всю правду от тех, кого едва знает. Я боялась, чтобы она не доверилась человеку, которому ложь и жестокость уже свойственны.
Кристофер продолжал молчать. Ричард не промолвил и слова, ожидая признания от своего собеседника.
Стоит предположить, что если бы Диана «поднажала» на его, снова и снова просила бы правды, то он сдался бы. Однако этого не случилось, и сложный разговор нелепо отошёл на второй план.
— Хотя я и дежурю всю сегодняшнюю ночь, Оливию здесь оставлять нельзя. Если она останется, я буду вынуждена перевести её в другое отделение, — предупредила Диана, — так что поезжайте ко мне домой, — предложила она, достав ручку из правого кармана своей рабочей формы и написав на салфетке рядом с моей койкой свой адрес.
Сняв с брелка один ключ, Диана Чейз отдала его Кристоферу, заранее завернув его в ту самую салфетку.
— Вам же ещё нужны деньги на такси. Так, у меня есть тут немного в кармане. Вот, — протянула она, — этого должно хватить.
— Спасибо, — поблагодарил он.
— Я доверяю Оливии, поэтому делаю это ради неё. Пожалуйста, держи меня под контролем о её состоянии. Позаботься, если нужна будет помощь. И, очень прошу, не делай глупостей, ладно? — попросила она, посмотрев на Кристофера.
Тот кивнул и стеснительно ответил, натянув на лицо фирменную ухмылку:
— Обещаю.
     Тогда я вовсе не понимала, как Диана могла довериться ему после всего случившегося. Эти таблетки уже не были такой редкостью в наших попытках «словить кайф», и Диана могла об этом догадываться. Я прямо сказала ей о том, что Кристофер врал мне об их эффекте и дозировке, а она продолжала давать ему новые и новые шансы начать заново. Кому нужен был этот «белый лист», измазанный «чёрной краской»? Ведь только чуть больше двух недель назад она увидела то, что он пытался сделать со мной, а сейчас так легко отдаёт ему ключи от своего дома и меня. Я была совсем без сил, чтобы тут же отказаться. Я слышала все, что происходило рядом, но действовать самой казалось невозможным.
Диана Чейз отключила от меня капельницу и работающие аппараты, после чего Кристофер аккуратно поднял меня на руки и вынес из палаты так, чтобы никто нас не смог заметить. Поздней ночью в городской больнице в отделении приёмного покоя это сделать не так уж и сложно. Машина была уже на входе. Кристофер положил меня на заднее сидение и сел рядом. Я чувствовала себя разбитой, но все ещё понимала происходящее.
Как только он назвал адрес водителю такси, Кристофер положил меня себе на колени. Машина тронулась, и в пути я быстро уснула.
Мне удавалось только удивляться в своей голове тому набору странностей, произошедших сегодня. Ничего понять не удавалось. Будто правда таилась в чем-то гораздо большем, нежели чем мне уже было известно.
Возможно то, что, пока на данный момент я кажусь себе той самой, которая знает больше всего правды, я позволяю упускать нечто важное. Что, если я та, от которой все, наоборот, скрывают всё самое страшное?

***

А дикий холод вновь сгущает краски.
Ты подожди, пока я не уйду.
Пока ты носишь за собой чужие маски,
Я гнаться буду за тобой. И я не лгу.

Зачем тревожить сердце без печали?
Зачем пытаться ждать без доли сил?
Меня так в жизни много огорчали,
Что ты казался мне уже другим.

Не доверяй, когда тебя попросят.
Пусть обещают горы и моря.
Их все равно к другим волнам уносит,
Но плыть не смогут больше без тебя.

Наивно ждёшь, придумав себе сказку.
Нарисовала в голове отдельный мир.
Закрась весь лист ты напрочь чёрной краской -
Игру оттенков бездны скроет флирт.

Ведь дикий холод вновь сгущает краски.
Пролитый холод опустелых душ.
Палитра чувств твоих им больше не опасна,
Испепелив сердца навеки сгнивших туш.