Когда я начинаю слышать своё сердцебиение, я начинаю понимать всю глобальность и серьёзность ситуации. Нечто внутри не оставляет меня равнодушной, заставляет испытывать самые разные чувства и влияет на моё состояние. Есть такие вещи, которые совсем не поддаются контролю, и все, что ты можешь сделать, — это их принять. Даже если рано или поздно приходиться осознавать, что сделать это кажется невероятным.
В тот день, на который Ричарду была назначена операция, я проснулась ещё до рассвета: волнение одолевало меня, я много думала о самых разных вещах, что даже не подразумевали оставить меня равнодушной. Мои мысли были похожи на некий хаос, некий затерянный мир, из которого уже не было выхода наружу.
Я приехала к нему в больницу как можно раньше. Мне хотелось быть с ним рядом, чувствовать, сострадать. Ричард едва мог говорить: он понимал все риски предстоящего, поэтому я не могла злиться на него за то, что он казался жутко закрытым в себе даже для меня. Мы разделяли одни и те же эмоции, и нависшая тишина усугубляла тревожный покой.
— Тебе стоило остаться дома, — прошептал Ричард, едва приоткрыв глаза. — Со мной все будет в порядке.
— Я не могла оставить тебя одного.
— Не говори так. Всё действительно хорошо, так что нет причин сейчас переживать и расстраиваться.
— Ты выглядишь неважно. Что-нибудь принести? — перевела тему я.
— Не надо. Чистое постельное белье и стакан с холодной водой мне уже принесла медсестра. Больше я ни в чем не нуждаюсь.
Ричард показался мне грубым и холодным, и я решила не раздражать его своей чрезмерной заботой. Преодолев небольшую паузу в разговоре, я устало сказала:
— Ладно, как скажешь.
Я не узнавала саму себя. Та самая девушка, которая всегда думала лишь о собственных проблемах и жизненных трудностях, сейчас сидит в больнице на другом конце города рядом с едва знакомым мужчиной, проявившим к ней хотя бы малейшее внимание. Она сидит и впервые думает о том, что же с ней случится в далеком будущем, где она будет, с кем, продолжит ли сидеть рядом с одиноким иностранцем и говорить с ним на самые разные темы... Я едва осознавала, как быстро время меняет нас, как быстро оно уводит остатки прошлого, заставляя захлебываться настоящим.
— Прости, — зажав губы расстроенно промолвил Ричард. — Прости меня, пожалуйста. — Я поняла, что он говорит со мной, и появившаяся слеза на него щеке подтверждала его искренность. Я растерялась, не зная, что стоило сказать в тот момент. — Дай мне свою руку, — попросил меня Ричард, медленно протягивая вперед по белому выстиранному белью свою ладонь.
Прикоснувшись, я ощутила, каким холодным было его запястье. Мелкие венозные ниточки на тыльной части ладони тянулись из поверхности кожи в самую глубь его слабых мышц. Он его смог охватить мою руку, и я ощутила присутствие тонкой иголки, соединяющей пациента с прозрачной бутылкой капельницы.
— Операция обязательно пройдет хорошо, — обещала я Ричарду. — Мы обязательно через это пройдем.
— Могу быть только благодарен Богу за то, что ты здесь, Оливия, — шептал он, выдыхая из своих легких мелкую порцию воздуха. Еще одна тоненькая капля блестящих слез спадала вниз по щеке.
Его забрали на кушетке к одиннадцатому часу. В операционной было очень светло, но я видела, что Ричард не жмурился от яркого света: он вообще не открывал глаза навстречу собственным страхам. Я сидела у палаты, и меня тогда снова одолела сонливость. Как только я присела на один их белых железных стульев, выставленных в ряд, и оперлась затылком о холодные стены больницы, время остановилось. Я уснула, так и не заметив, как красная лампочка над дверью операционной зажглась, свидетельствуя о том, что все началось.
Я не слышала ни криков, ни громких голосов, ни какого-либо другого шума. Меня разбудила Диана Чейз, заметив меня уснувшей прямо в больничном коридоре.
— Просыпайся, Ричард уже в палате, — сказала она, наперед зная, зачем я здесь.
Резко вскочив с железных стульев, я поправила рукой спутавшиеся локоны и направилась к пациенту, на ходу поблагодарив разбудившую меня вовремя медсестру. Я хотела поговорить с ней насчёт Кристофера, узнать от неё самой, знаком ли ей этот человек, и спросить о состоянии больного, но то время не казалось мне по-настоящему подходящим, и я снова разговор оставила на потом.
     Я зашла в палату, плотно закрыв за собой дверь.
     Ричард лежал без движения, аппарат справа от него выдавал продолжительные сигналы его сердцебиения. Он всё ещё был без сознания, не слыша моего голоса и не ощущая моего присутствия. Однако я смотрела на него как-то иначе в этот раз, как-то по-другому. Я знала, что уже всё закончилось, и рано или поздно его глаза, глаза здорового и счастливого мужчины, откроются.
     Тишина в палате и тусклый свет создавали атмосферу спокойствия. Я снова дотронулась до ладони Ричарда, уже осознавая, что он обязательно будет здоров. Мне хотелось поговорить с ним в надежде, что он слышит меня, но внезапно зашедшая в палату медсестра прервала мои намерения.
     — Что вы здесь делаете? — спросила она. — Вам нельзя здесь находится.
     — Простите, я просто хотела побыть с Мистером Фрессоном. Думаю, если бы он мог сейчас говорить, то сказал бы, чтобы я не уходила.
     Она с непониманием посмотрела на меня, напрягая верхнюю губу. Её явно не волновало мое желание остаться. Поняв, что высказанное мной утверждение было бесполезным, я встала со стула рядом с кушеткой и собиралась уже выходить.
     Молодая медсестра начала копошиться с поставленными капельницами, параллельно наблюдая за тем, как я уходила. Мне стало понятно, что задержаться еще ненадолго у меня не получится. Я пообещала вернуться позже, попросив связаться со мной, когда Ричард очнётся.
     Когда я выходила из больницы и направлялась к метро, моя ладонь потянулась за пачкой ментоловых сигарет в моем кармане. Я помнила о своём обещании перед Ричардом, но не воспринимала его серьезно. Тогда я не чувствовала себя виноватой, для меня это казалось привычной вещью. Бессонница и «тяжелые» мысли не давали мне возможности отвлечься. Сделав первую затяжку, я почувствовала, как дым тянется в лёгкие своим наполненным серым облаком. Ветер поднялся, солнце уже вот-вот должно было садиться. В тот момент мне удалось осознать, как быстро этот день прошел, ещё и словно мимо меня. Я надеялась, что вскоре вернусь домой и меня больше ничего не будет волновать, но все оказалось не так просто, как я ожидала. На пути я встретила Генри. Я точно знала, что это он, но не могла быть уверена, что он тоже меня видел.
     Генри был не один. Рядом с ним стояла какая-то девушка, с которой тот мило беседовал и много смеялся. Они медленно шли куда-то вдаль, часто останавливались и обнимались. Она была симпатичной, но далеко не самой красивой девушкой, которую я когда-либо встречала. Генри улыбался, смотря на неё, прижимал ближе и ближе. Я чувствовала отвращение, глядя на них сзади. Их пара казалась ущербной и фальшивой. Я знала, что это всего лишь новая пассия Генри, глупая попытка забыть меня и наши отношения. Мне не хотелось верить их искренности, не хотелось наивно считать, что он больше не думает обо мне.
     — Придурок, — сказала себе я и затушила выкуренную сигарету. — Вот так ты, значит, уехал «далеко».
     У меня кружилась голова и болели ноги, а Генри с этой девушкой еще и вызывали у меня тошноту. Я будто снова чувствовала себя маленьким ребенком, который сдерживает свои эмоции внутри себя, но вулкан ощущений и чувств, даже самый спокойный, не сможет стоять в тиши целую вечность.
     Мне стало плевать на все. Я просто выбросила затушенную сигарету в мусорный бак и резко ускорила шаг. Я направлялась к этой парочке, что меня так сильно выводила из себя. Мне было все равно, что подумает обо мне Генри и что он скажет мне в лицо. Я просто поступала так, как чувствовала, и если я знала, что мне хочется воплощать в реальность сгустки своей депрессии, то я делала это.
     Я обхватила обеими руками Генри сзади, как бы обнимая его, как бы притягивая его к себе. Он больше не держал это девушку за руку, и я с ехидной улыбкой на лице в то же мгновение заметила, что он отпустил ее, не понимая, что за его спиной была я.
— Привет, дорогой, — фальшивым голосом произнесла я. — Как прошел день?
      Генри с отвращением посмотрел на меня, узнав родной тон.
     — Что ты здесь делаешь? Ты пьяна? — скривившись, говорил он. — Что с тобой?
     — Я в порядке, — убеждала его я. — А что это за девушка? — с широкой улыбкой взглянула я на его подружку. — Познакомишь?
     — Кто ты такая? — с недоумением воскликнула она.
     — Оливия, оставь нас в покое.
— Генри, ты назвал её по имени. Ты знаешь её? — уже с обидой смотрела на него его красавица. — Что здесь вообще происходит?
— А ты разве не знаешь? Мы с Генри уже очень давно вместе, — рассказывала я, пытаясь ухватить его ладонь, заполняя пространство между тонких пальцев, словно мы некая влюблённая парочка, желающая показать всем, что они встречаются.
— У тебя есть девушка, а ты мне ничего о ней не рассказывал? — обиженной интонацией произносила она, и степень непонимания и разочарованности увеличивалась стремительнее, вызывая назревающий конфликт.
— Нет, Луиза, не обращай внимания. Я расстался с Оливией уже несколько месяцев назад. Она просто пьяна, ты видишь?
— Промилле в моей крови не подтверждает уровень моего безрассудства, — уверяла я, настраивая брюнетку против встревоженного парня.
Я не знаю, какая сила или магия в тот момент управляла мной. Понятия не имею, что я делала в тот момент и зачем, но резкое желание отомстить бывшему за потраченные на него силы и нервы за все время наших отношений поглощало меня. Он мог позволить себе напиться до неузнаваемости, забыть о самых важных событиях нашей совместной жизни и их датах, обидеть меня или унизить так, как это только можно представить, но я все равно любила его. Все равно что-то тянуло меня к нему. Может быть, именно поэтому алкоголь сейчас так влияет на мое состояние.
Я очень грубо взяла Генри за короткие волосы, резко проведя по его шее четкую линию вверх, как это мы делали в самых приватных моментах. Я помнила, как сильно он любил этот жест моего властвования, как сильно его возбуждал мой контроль происходящего. Поцеловав Генри со всей страстью, которая только могла храниться в пьяном помутненном сознании молодой девушки, я ощутила приток крови и повышение температуры. Думаю, Генри пришлось испытать нечто схожее, хотя через некоторые секунды поцелуя он оттолкнул меня от себя, услышав, что блондинка покидает это место. Мне льстило то, что он ответил на поцелуй, однако распереживавшийся бойфренд побежал за своей девушкой. Я вытерла нижнюю губу, кончиком пальца все ещё чувствуя теплоту от его губ и прикосновений.
Оставаясь одна, я начинала чувствовать себя одинокой. Было обидно, что теперь я снова одна посреди большого года и кучи высотных зданий. Я уже ненавидела себя, уже мысленно начиная карать за сделанный поступок.
Вслед закричав ему, я слышала тон отсутствия собственной искренности. Надеюсь, лишь мне удалость услышать в своём же голосе такой фальш своих чувств, открытый источник противоречий с внутренними проблемами.
— Даже разлучился хорошо целоваться! — со смехом крича ему, видя, что брюнетки уже на горизонте видно не было.
— А ты научи, — так же саркастически ответил он и посмотрел на меня уже иначе. Я помнила этот взгляд, помнила эти яркие глаза, полные страсти и безумия. Я не боялась этот взгляда: для меня он был неким знаком в правильности спонтанных действий, знаком того, что далеко не все ещё не потеряно.
Мой уверенно показанный средний палец дал понять Генри, что я отношусь к этому поцелую до жути легкомысленно. Однако же, на самом деле, ни один мой взгляд не выдал бы тех чувств, которые притуплялись под действием сигаретного дыма и в последующем вызванной апатии. Было ли мне больно находиться в тот момент рядом с ним и делать то, что я не считала правильным? Если бы я обдумала свои поступки, сделала ли я бы так же?
     В тот день я ушла в противоположном от Генри направлении. Мне, почему-то, казалось, что эта была не последняя наша встреча, не последняя возможность коснуться знакомых губ. Мой уход не поставил никакой финальной точки, да и я сама не ощущала удовлетворения от встречи с тем, кого навсегда хотела забыть. Что же, однажды так и произойдёт, и это момент станет отправной точкой неугасающих мыслей и внутреннего голоса, шепчущего в одинокой тишине моё имя. Я улыбалась, даже не контролируя себя, и наивно представляла, что Генри бежит не за той девушкой, а уже за мной. Только ей все это не надо. Лишь одна сможет оценить даже самые дешёвые цветы от тебя, когда ты стоишь прямо па пороге и хочешь войти. Лишь одна. Одна.