Замок Ненависти, Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры

— Прошу тебя... Умоляю... Прости меня, слышишь? Прости меня... Прости...

— Довольно. Ты, конечно, редкостный придурок, но я не держу на тебя зла, — её руки нежно проводят по щекам, а он чувствует лишь леденящий холодок по коже.

— Вернись ко мне, — истощённый шёпот застревает в голосовых связках. — Мне не нужна эта страна. Вернись ко мне.

— Нет, нужна. И ты нужен ей. Ты правильно поступил, подняв защитные чары, как только вернулся. Но не нужно служить Тьме. Не совершай ошибки, Видар.

— Я уже совершил ошибку. Долбанную кучу ошибок! Для чего мне эта страна, если в ней нет тебя?! — Видар хочет ударить кулаком по стене, но она мешает ему, находясь так обманчиво близко, а затем растворяется.

Видар тяжело дышит. Одним махом скидывает всё, что находится на столе, а затем, словно опомнившись, безумным взглядом ищет небольшую склянку на полу. Подрывается к ней: чудо, что не разбилась. Дрожащими руками прокручивает баночку, осознавая, что та пуста.

«Этого мало!», — он с силой швыряет склянку о стену. — «Слишком, демон всё раздери, мало!»

Да, может, он и возвёл защитные чары вокруг страны, поместив её в своеобразный тонкий магический купол, способный на долгое время сдержать нападения Тьмы, если бы та захотела... Только чести это не делало. Как и та дрянь, которую он вкачивал в себя чуть ли не литрами, лишь бы увидеть Эсфирь. Лишь бы поговорить с ней.

Дурман-зелье он научился варить ещё, будучи юнцом, но никогда не думал, что придётся прокачать навык, чтобы с помощью него призывать до одури реальный, почти физический образ. Как и любое зелье, что зиждилось на использовании душ, оно понемногу травило того, кто его принимает. В случае с Видаром – всё усугублялось из-за Метки.

Видар косится в сторону солнца, понемногу поднимающегося из-за деревьев. Он едва дёргает бровью, как кабинет заволакивает тьмой душ. Солнечный свет превратился во врага. Он ненавидел каждый день, что начинался с ярких лучей, а потому призывал мрак, здорово пугая жителей Первой Тэрры.

За несколько недель от Видара не осталось ничего, кроме крохотной, какой-то нездоровой надежды, до сих пор живущей в сердце. И то, только потому, что сердце когда-то принадлежало его жене. Он не раз задавался вопросом – сможет ли когда-нибудь спокойно жить с этой мыслью? Ответ всегда оказывался неутешительным.

Видар медленно терял рассудок, самообладание, все те фундаментальные крупицы, которые пока ещё позволяли держаться на плаву и не блевать каждый раз после выполнения очередного задания Тьмы. Растерзать младенцев? Обрушить катаклизм? Лишить Мятежников ног, чтобы те ползли на руках до трона самозванки, возомнившей себя Истинной Королевой? Да, хоть каждый час. И это ещё называлось «пощадой». Видимо, Тьма решила по полной оправдать его прозвище, отрываясь буквально на каждом, кто не так скосит глаза.

Первая и Пятая Тэрры сразу вступили в новый мир Тьмы. Оба короля подавляли волнения в своих странах. Находились и Мятежники, которых Видар и Паскаль, в лучшем случае, лишали права голоса, а в худшем – жизней. И только приближённые двух королей знали: другого выхода пока что просто не было. Видар придерживался собственного плана, но спасти всех не мог, да и героем, в конце концов, не слыл, особенно теперь. Раскрывать карты перед странами достаточно опасная затея, особенно когда сторонников Тьмы становилось больше и больше.

С каждым днём всё это походило на вальс со Смертью. И пока что вёл Видар.

Вторая и Четвёртая Тэрры превратились в оплот для Мятежников, несмотря на недавнее обещание королю Видару – во всём поддерживать его. Они считали, что король обезумел от горя, не справившись с болью потери. И отчасти были правы.

В замке все сторонились Видара. Не притрагиваться к еде он предпочитал один, за закрытыми дверьми кабинета. Там же всё и крушил каждый раз, когда осознавал, что зелье заканчивалось. Тётушка До старалась суетиться как можно меньше вокруг короля, но не от страха, от жалости. Когда Видар сталкивался со слугами, те поспешно отводили глаза, но не от ужасающих деяний, их глотки сдавливало от горя, которое их королю снова приходилось переживать снова и снова.

Каждый день Тэрра разрушалась. Каждый день он стягивал трещины и возвращал первозданный вид разрухе. Он не смог похоронить свою любовь. Каждый вечер, возвращаясь с заданий Тьмы он проходил через один и тот же ритуал: стоял на коленях перед кроватью Эсфирь, целуя костяшки бледных ледяных пальцев; затем укреплял чары холода, чтобы избежать разложения; выходил из покоев на ватных ногах, заходясь в беззвучном вое; наощупь возвращался к себе, заливал зелье и снова просил прощения. Безостановочно. В иступлённом сумасшествии. Видит Хаос, он всё-таки был слабаком и с радостью тонул в горе.

— Видар? — Себастьян застаёт друга, сидящим в центре созданного им хаоса из бумаг, стекла, поломанных статуэток и раскиданных перьев. — Демон тебя дери! — он подрывается к нему.

— Вон. Если ты пришёл сказать, что демоновы камелии снова не дали результата, то пошёл вон! — Видар не открывает глаз. Пепел с сигареты падает на брюки.

Его раздражает долбанное беспокойство. Выводит из себя жалость. Хочется просто перестать чувствовать.

Несколько недель Румпельштильцхен возился с отваром из камелий, сок которых клялся воскресить нежить. На четвёртый день Видар перестал верить в сумасбродную затею только потому, что в его жене не было сердца. Там нечего возвращать к жизни. На девятый – Видар потерял надежду. День назад Румпельштильцхен пришёл к выводу, что нужно нечто иное, нежели просто сок камелии. Он предложил похоронить Эсфирь.

И это резонно по многим причинам. Во-первых, Тэрра прекратила бы разрушаться, почувствовав, что тело Верховной предано земле – это могло позволить Видару перестать мучать себя и хоть немного восстановить собственные силы. Во-вторых, Румпельштильцхен предложил пересадить камелии прямиком на могилу, дабы её корни сами потянулись к ведьме, высосав трупный яд и заменив его на собственный сок. Старожил клятвенно заверял странный способ (наверное, потому что так выглядело отчаяние). А в-третьих – до Тьмы (демон его знает как) дошли слухи, что похороны Эсфирь постоянно откладывались. Госпожа выражала недовольство, а Видар едва сдерживал порыв вцепиться ей в глотку.

Себастьян молча усаживается рядом с другом. Попытка забрать сигарету не увенчивается успехом. Видар зажимает её меж губ, но не затягивается.

Баш не знал, как именно нужно вести себя, что говорить... Страх дня, когда земля задрожит в разы сильнее предыдущих, а он найдёт друга со срезанной Меткой и перерезанной глоткой – брал верх над чувствами, заставляя молчать и стараться спрятать жалостливый взгляд.

— Сегодня опять? — тихо спрашивает он, опираясь затылком на ножку стола.

Боковым зрением видит, как Видар коротко и резко кивает, выдыхая дым.

Спустя несколько минут молчания Себастьян снова делает попытку к разговору:

— Слушай, я всё понимаю. И твой план хорош, честно, но не в том случае, когда ты еле дышишь!

— Могу не дышать, — хмыкает Видар, отбрасывая окурок.

Себастьян плотно стискивает зубы, замечая цвет глаз Видара – радужки не насыщались яркой синью величественных камней, как несколькими минутами ранее. Цвет пыльного василька медленно растекался по кайме, пока Баш с ужасом осознавал, что именно делал Видар над собой – пытался держать под контролем собственную душу.

Генерал горько усмехается, едва заметно покачивая головой из стороны в сторону. В том, кто сидел рядом – не осталось и крупицы от его друга. Там сидел Кровавый Король с безумным планом, который претворял в жизнь.

А план действительно балансировал где-то на грани с гениальностью и величайшей тупостью. Когда Тьма не смогла обнаружить Метку на его теле – Видар понял, что угодил в ловушку, хотя та и была соткана из благих намерений. Тьма требовала, чтобы он беспрестанно поставлял души – в их полной ярости и величии, ей нужны абсолютно все, включая неугодные, а ему нужно воскресить ведьму, спрятать страшную тайну о том, что это возможно. Пока что Видару удавалось выдавать те крупицы, которые он отдаёт, за его слабость и неумение пользоваться даром магии душ. Тьма стремилась, чтобы тот больше практиковался и смог выучиться настолько, что в конечном итоге положит к её стопам миры.

Но Видар знал, чем больше душ он отнимает, тем могущественнее становится новое сердце, магия, земля, а, значит, день, который Тьма посчитает собственной победой – послужит поражением. А Видар, несомненно получивший выгоду из «кровавых выступлений», займёт место Истинного Короля. Народ, на своей шкуре, прочувствовавший его ярость, гнев, злость – подчинится. В лучшем случае, это обернётся актом леденящего душу уважения, а в худшем – страхом, обращающим во прах все внутренности.

— Только попробуй, — рычит в ответ Себастьян. — Эффи явно не одобрит этого, когда вернётся из своего увлекательного путешествия.

— Не будь идиотом, Себастьян. Она уже должна была вернуться. Уже. И её... похороны вряд ли исправят ситуацию.

— Возможно. Но мы не знаем наверняка, мы не...

— Довольно, — Видар устало прикрывает глаза на несколько секунд, а затем опираясь на стол, поднимается с пола. — Пора искать Мятежников.

Себастьян сухо усмехается, зная, что под утро найдёт Видара на этом же месте. Что его взгляд снова будет стеклянным, он будет тянуть руки к воздуху, не понимая насколько устрашающе выглядит за пределами своей головы.

— Не забудь посмотреть в зеркало.

Видар едва поворачивает голову, когда открывает дверь. Себастьян поспешно объясняется:

— Там ты найдёшь их предводителя.

— Несомненно. — Видар скрывается за дверьми прежде, чем зрачки Себастьяна успевают расшириться от страха.

Он резко вскакивает на ноги, озираясь по кабинету, как сумасшедший, словно пытаясь найти подтверждение последним словам. Тщетно. Себастьян нервно одёргивает камзол, точно зная, что усилит охрану Видара. Но как защитить его от самого себя?

Видар тоже хотел бы знать ответ на этот вопрос, но вместо очередного копания в себе, поправляет тонкую магическую ткань чёрной брони. Он аккуратно обводит большим пальцем нашивку на груди – где поблёскивал новый герб страны – чёрная лилия в переплетении ветвей терновника.

Благодаря зелью перемещения, он уже стоял на пороге Замка Тьмы, который ненавидел всей душой, но, по Вселенской иронии судьбы, вынужден был посещать по каждому зову не менее ненавистной особы.

Поразительно, как быстро обветшалый замок в Междумирье преобразился под началом Тьмы. На удивление, он не пугал мрачностью, наоборот, напоминал в архитектуре лучшие традиции воздушного народца – неприличное количество света, открытые пространства, зелень, вьющаяся по колоннам ядовитыми змеями, преобладание светло-сиреневых и золотых красок. Даже треклятый зал, который причинял Видару практически физическую боль, превратился в нечто невероятное, притягательное, будто здесь не разливались океаны крови, а, на его руках, не умирала любовь.

Каблуки военных сапог стучат о мраморный пол с серебристыми разводами, светло-сиреневый ковёр ведёт прямиком к трону из хрустальных костей. Стойки с фиолетовым пламенем отражаются в витражных мозаиках на потолке и сосредоточенных радужках пыльно-голубого цвета. Тёмные веточки вьюнков старались раздавить массивные колонны в смертельных объятиях. И Видару они безумно напоминают его самого. Такого же извивающегося, ищущего трещину, чтобы заползти и разрушить врага изнутри.

Видар останавливается перед ступенями, ведущими к трону. Он изящным движением снимает корону, а затем преклоняет колено, замечая краем глаза, как на него смотрят девушки из близкого круга Тьмы: с неприкрытым удовольствием, желанием и восхищением.

Видар, увы, даже при большом желании и усилии не мог поделиться ответными чувствами к тем, кто выглядел словно трупы, поднятые из могил. Их внешность полностью соответствовала внутренности – гнилая, скользкая, с острыми углами. Цвет кожи дам выцвел и покрылся чернотой, из-за чего не понятно, к какой именно расе они принадлежат.

— Тебе нравится здесь? — голос её нового тела оказался непривычно высоким и неприятно резал по ушам.

— У Вас чудесный вкус, госпожа, — Видар исподлобья поднимает взгляд на Тьму, чем срывает очередные восхищённые вздохи со стороны.

Румпельштильцхен подобрал сосуд весьма неудачно. Невооружённым взглядом заметно, что через несколько недель тело расколется, тому свидетельствовал неестественно бледный цвет кожи, тусклые локоны древесного цвета и алые радужки, которые ещё несколько дней назад имели насыщенный янтарный блеск. Какое по счёту это тело? Видар уже терялся в цифрах. Знал только: старый пройдоха водит Тьму за нос не хуже него самого.

— А моё новое тело нравится тебе, Кровавый Король? — она кривит тонкие губы в улыбке.

— Да, моя госпожа. Безмерно жаль, что Вам придётся покинуть этот сосуд, но, даю голову на отсечение, Румпельштильцхен найдёт для Вашей сущности достойное тело невероятной красоты.

— Поднимись, льстец, — улыбка не сходит с губ Тьмы, она переводит довольный взгляд на подданных. — И прекрати их очаровывать. Иначе мне придётся женить тебя на одной из них.

— Отчего только на одной? — усмехается Видар, возвращая Ветвистую Корону на законное место. — Я уверен, что меня хватит на троих.

Звонкий хохот Тьмы расползается по залу.

— Смерть жены повлияла на тебя в лучшую сторону, — Тьма нетерпеливо приподнимается на подлокотниках, чтобы разглядеть хоть какую-нибудь эмоцию на лице Видара.

Тщетно. Он механически дёргает уголком губы, будто бы по достоинству оценив шутку Тьмы.

— Со стороны всегда виднее, моя госпожа. Вы вызвали меня, чтобы поручить дело?

— Да, нужно погасить восстание в Прозрачной деревне. Сильфы уж очень отчаянно воюют. Мне нужно, чтобы ты разбил их. Окончательно. Забери души пикси и воздушных фей.

— Да, моя госпожа.

— А трупы их детей – развесь по периметру. Пусть Фенранр примет правильное решение для своей умирающей страны.

— Да, моя госпожа.

Чернильную нить Непростительного Обета обжигает сплавом, что означает одно – Тьма отдала приказ, которому нужно повиноваться. Тьма растягивает губы в довольной улыбке, размеренно кивая своему генералу.

— Ты же помнишь, что в живых не должно остаться ни одного Мятежника, даже ребёнка?

— К середине вечера в северной стороне Четвёртой Тэрры все будут истреблены, моя госпожа, — Видар отвечает механически, чем радует кровожадную тварь на троне из костей. — Ни один Мятежник не посмеет осквернить своим существованием Ваши земли. Я лично избавлюсь от каждого.

— И ещё кое-что, Видар, — она намеренно растягивает слова, наслаждаясь безуспешными попытками вывести его из себя. — Прошло непомерно много времени, а я всё ещё не приглашена на похороны. Уж не скрываешь ли ты чего от меня? Витает много слухов.

— Нет, моя госпожа, — он отвечает незамедлительно, смотря чётко в алые радужки. — Мне было не до трупа в последние дни, Вы знаете это. Ваши поручения – важнее.

И ему кажется, что если он отведёт взгляд чуть левее, к колонне за троном, то нутро рассыплется прахом от той картинки, что подкидывало сознание.

— Ты похоронишь её завтра же, Видар. Вот мой поручение. Иначе я найду способ, как именно удержать такой сосуд от раскола. Я буду пользоваться ею.

— Я Вас понял, моя госпожа. Могу я как можно скорее приступить к работе? Чем быстрее я выполню приказ, тем быстрее подготовлю похоронную процессию.

Тьма медленно облизывает губы, довольно скалясь. Она переводит взгляд на девушек, что успешно копируют её эмоции.

— В таком случае, я разрешу тебе жениться на троих, — Тьма хмыкает, возвращая взгляд на Видара.

— Позвольте мне кое-что другое, — он чуть приподнимает подбородок, демонстрируя дамам точёный профиль и остроту скул.

Тьма заинтересованно выгибает бровь.

— Дело в том, что моя покойная жена не прошла обряд коронации. По традиции Первой Тэрры, её обязаны короновать посмертно, дабы упокоить в семейном склепе.
Я прошу Ваше разрешение.

Видар лукавил. Такой традиции попросту не существовало. Коронация нужна была для другого – установить официальную связь с Тэррой. Умирающая часть Видара верила, что таким образом земля придаст телу сил, а сок камелии сделает своё дело. Только оставшиеся мёртвые части – больше не верили ни во что. Они хотели упокоиться в могиле рядом.

— Что же... кто я такая, чтобы рушить многовековые традиции? Тем более, когда ты с поразительной покладистостью доказываешь мне свою верность, — Тьма чинно кивает головой. — А теперь – приступай к работе, мой хороший мальчик, пока я не передумала.

Довольная ухмылка расплывается по лицу Видара, он даже подмигивает трём приспешницам Тьмы, а затем разворачивается чётко на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом покидает зал, в котором дышать было невозможно.

Только теперь гарь следует за ним повсюду. Каждый момент существования. И в наивысшей степени, когда он входил в Прозрачную деревню с солдатами Тьмы, когда без разбора убивал и чувствовал голубоватую кровь пикси на руках и лице, когда вытягивал души, наполняя ими себя, и старался устроить из этого действа полноценный спектакль, будто он умел вытаскивать лишь крупицы.

Лёгкие отказывали, когда горло заполнял горючий сплав из извинений, которые навсегда отпечатаются на глотке и останутся не озвученными, потому что мёртвым они не требуются.

Альвеолы превращались в истерзанное месиво, а желудок предательски скручивало, когда он твёрдым зловещим голосом отдавал приказ повесить трупы детей. И единственное, что он мог – напеть их душам знакомую малварскую колыбельную, чтобы успокоить и погрузить в состояние коматоза, а затем безболезненно погасить в каждом из невиновных жизнь.

Смотря на исполнение собственного приказа, Видар сначала касается правой рукой левой мочки уха, а затем вынимает с перевязи небольшой клинок, ловко прокручивая в ладони. Он приподнимает его, внимательно исследуя взглядом гладкую сталь с надрезами ближе к рукояти. Подарок Тьмы на третий день службы. В первые дни она стремилась давить на больное с особой виртуозностью, думая, что Видар вынашивает план. Думала, что, если подарит клинок, которым убила его жену, тот обязательно расколется. Но король не только с достоинством принял подарок, но и начал носить на видном месте.

Тьма не знала одного – клинок предназначался ей. Срезать кожу слой за слоем, выпотрошить ко всем демонам, пока та будет орать, да так, что грудину поразят трещины и надломы – самая сладкая мечта, превратившаяся в затаившуюся цель.

— Знаете, Ваше Величество, иногда мы боимся Вас больше нашей госпожи, — прокуренный голос солдата звучит рядом с правым ухом короля.

Видар даже не удостаивает его взглядом. Он раскрывает ладонь, а затем скользит по ней остриём лезвия, разрезая тонкую кожу и продолжая наблюдать за маленькими болтающимися ботиночками ярко-синего цвета. И цвет этот отпечатывается на радужке, под веками, кожей, рёбрами, в крови.

Солдат не успевает среагировать, как Видар хватает его за шею, поднося остриё ножа к тёмно-багряной брови салама.

— Смеешь сомневаться в величии моей госпожи? — рычит Видар, надавливая рукой на рукоять.

— Нет, что Вы... Я ни в коем случае...

— А мне кажется, что именно это ты и делаешь, — уголок губы короля дёргается.

Видар выводит алеющую дугу от кончика брови до уголка губы. Солдат стискивает зубы, не смея пискнуть. Стоящая рядом нежить старательно прячет глаза в носках собственных сапог, затаив дыхание. Они уже давно уяснили, все, кто также слепо, как Видар, подчинялись Тьме – являли самое чистое безумство. И, демон их всех разберёт, того ли они хотели, присоединяясь когда-то к Генералу Узурпаторов.

— Бойтесь меня, — Видар знал, что сейчас его слушают все, кто стоят в радиусе внимания. — Прячьте глаза, когда говорите со мной. И, быть может, этот клинок не окажется в ваших зрачках. А поставите под сомнение власть моей госпожи – я вырежу сердце каждого. Возвращайтесь к ней и донесите всё, что видели и слышали.

Видар отпихивает от себя солдата, снова прокручивая клинок в ладони. Он медленно разворачивается в сторону виселиц, зная, что солдаты за спиной следуют приказу и покидают деревню.

Чернильная нить Непростительного Обета перестаёт стягивать руку – убеждённая в исполнении приказа Тьмы. Видар внимательно вглядывается в лицо каждого ребёнка, стараясь навсегда запечатлеть их выражения в памяти, чтобы каждый раз, когда Себастьян говорил: «Всё хорошо. Мы справимся», Видар знал: ничего хорошего нет. Справиться с этим невозможно.

Он косится на клинок. И нужно всего несколько движений, чтобы закончить мучения. Всего несколько.

⸶ ⸙ ⸷

Замок Ненависти, Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры

Двери в покои Эсфирь аккуратно открываются и так же тихо, будто бы боясь нарушить хрупкий сон хозяйки, закрываются. Лунный свет поглощается темнотой: чёрными наволочками, волосами пришедшего, его чёрными брюками, но отражается от белой рубашки и яркой пряди, выглядящими инородными в комнате, чужими.

Видар делает поверхностный вдох, а затем, в несколько внушительных шагов, подходит к кровати. По земле прокатывается оглушающая вибрация, отдающая в рёбра нестерпимой обжигающей болью.

Он с трудом садится на кровать, отнимает правую руку от бока, касаясь кончиками пальцев ледяной щеки ведьмы, оставляя на коже несуразные алые мазки. Грудная клетка сжимается до размера атома, а затем содрогается от рваного выдоха. Видар утыкается лбом в живот ведьмы, ладонь неловко соскальзывает на грудь, в немом отчаянии стараясь услышать биение сердца.

— Я так облажался, — его грудь содрогается от тихих рыданий. — Я так облажался, инсанис.

Слёзы обугливают ресницы до пепла, пальцами он цепляется за чёрную ткань пододеяльника, словно та способна отпустить все грехи.

— Я монстр... демоново чудовище... детоубийца... Я не должен был подчиняться... Я должен был остановить всё это... Я должен был спасти тебя, — тихий шёпот отчаянно застревает в гладкой ткани, пока земля дрожит с новой силой. — Прости меня, умоляю, прости меня. Без тебя я теряю рассудок, я не понимаю, что правильно, а что... — новый приступ рыданий сковывает глотку.

В отчаянии и пульсирующий в боку боли, он сгребает одеяло, чтобы закусить его зубами.

— Вернись ко мне... Умоляю тебя... Я знаю, что заслужил всё это. Знаю. Знаю. Знаю! — левой рукой нащупывает её руку, стискивая ладонь в ладони. — Но я не могу без тебя. Я почти срезал эту демонову Метку, я почти... А знаешь, что меня остановило? Я подумал, на едва уловимую секунду, что, если я доведу дело до конца, всё разрушится, а через какое-то время эти камелии, демон бы их подрал, подействуют, и ты вернёшься. Вернёшься в пустоту, что я сотворил. Я испугался, что ты возненавидишь меня ещё больше и... не смог. Я не смог убить себя, зная, что есть мизерный шанс на твоё воскрешение. Но я...я больше не могу видеть тебя такой. И я боюсь завтрашнего дня. Я боюсь, что нырну вслед за тобой в могилу.

Слёзы неконтролируемо напитывают солью одеяло, а он остервенело дышит глубоко-израненным зверем, стараясь найти в себе силы и погасить эмоции. И сознание подкидывает яркие картинки того, как она сжимает его ладонь в ответ, как живот подо лбом начинает мерно вздыматься, как она просыпается и смотрит на него укоризненным взглядом разноцветных глаз за то, что он не смог сдержать собственных эмоций.

Но ярко-синие ботиночки, отпечатавшиеся в сознании, возвращают в холодную реальность, топчутся на израненном сердце, ломают рёбра и кости, заставляют широко распахнуть глаза и понять, кто он такой. И, что счастливого финала для него нет и не может быть. Из горла Видара вырывается отчаянный хриплый крик, что сразу же приглушается одеялом и телом его ведьмы. Он тонет в собственной гнили, темноте, боли. И уже не понимает: в комнате так темно из-за него или в стране наступила ночь?

— Я люблю тебя.

Три хриплых слова. Десять нарывающих букв. Миллиарды чувств, что сжирают изнутри.

Видар с трудом поднимается, еле удерживаясь на ногах от очередной вибрации. По стене ползёт трещина, рядом с той, что когда-то он уже оставил здесь. Опираясь на всё, что попадается под руку, он выходит на балкон. Свежий воздух неприятно режет лёгкие, но сейчас просто необходимо обжечься. Почувствовать связь с землёй, которую сам же чуть не загубил. Видар садится на широкую балюстраду, свешивая ноги вниз.

Шальная мысль снова начинает зудеть в закоулках мозга.

«Доведи дело до конца. Спрыгни. Мучения кончатся. Завтра вас похоронят вместе. Давай, хоть раз доведи дело до конца!»

Видар крепко сжимает пальцами бетон, стараясь прогнать голос внутри собственной головы. И мысль уже не кажется безумной. Нужно всего лишь завершить начатое – срезать Метку.

Он быстро расстегивает рубашку. Прикладывает ладонь, а затем начинает расчёсывать кожу. С силой. Желая содрать её собственными пальцами. Это правильный выход. Всю свою жизнь он положил ради других, стараясь находить выгоду и для себя. Пока в итоге его собственная выгода – не растворилась. Для чего ему быть Истинным Королём без Королевы? Для чего жизнь без родственной души? Он принесёт только разрушения, обезумев от горя. Он уже сеял раздор, и уже пожинал его плоды. Кровавый Король, чьё чёрствое сердце качает только отрицательные эмоции, чья кровь и душа чернее малварской ночи. И место ему в такой же чёрной, беспросветной могиле.

Когда Видар набирает в грудь побольше воздуха, чувствуя под ногтями кровь, чьи-то сильные руки сдёргивают его на пол, отшвыривая к стене. Горло обжигает приторно-сладким вкусом дурман-зелья. Накативший туман принимает её облик. Видар чувствует прикосновение холодного ветра к щекам.

— Видар, посмотри на меня, — голос Эсфирь затягивает пустоту внутри. — Да, вот так.

Пыль василька растворяется в яркой синеве радужки. Теперь там бушует опасное море удушающих эмоций с проблеском надежды. Видар заворожённо тянется к ней руками, укладывая их под скулы, поглаживая большими пальцами щёки.

Он не осознаёт, что её нет рядом, что он гладит воздух. Не может вынырнуть из морока и понять, что всего в нескольких шагах от него стоят Себастьян, Изекиль и Файялл, что пошли на крайне необдуманный поступок, не зная, что он за собой повлечёт. Из рук последнего выпадает пустая откупоренная баночка дурман-зелья.

— Эсфирь, — подушечки пальцев нежно поглаживают кожу, очерчивая контур скул, носа, бровей, губ. — Ты пришла...

— Ты позвал, — она кривит уголки губ в нежной улыбке. — Видар, заставь трещины в земле стягиваться.

— Я хочу быть с тобой. Я...

— Ты будешь. Но не таким путём. Позволь земле излечиться. Позволь мне излечиться вместе с ней.

— Ты не понимаешь, инсанис. Ты так много не понимаешь, — голос срывается на едва улавливаемый шёпот. — Я – чудовище. Я не могу... Мне нужно... Разве ты не видишь? Неужели ты не видишь?!

Руки спадают вниз безвольными плетями, он отворачивает голову в сторону, мечтая вжаться в стену и раствориться в ней. Он снова принимается терзать ногтями Метку, откидывая в сторону полы рубашки с алеющим пятном.

Её ладонь ложится поверх руки. Видар замирает, глядя в разноцветные радужки. Они отражают неистовую боль, вой, крик, страх... Его собственный взгляд.

— Не отнимай у нас ещё один шанс, Видар.

— Моя инсанис... моя ведьма... моя королева...

Он медленно облизывает губы, жадно впитывая каждое движение девушки вплоть до размеренного дыхания.

— Ты не чудовище, Видар. Ты – Кровавый Король. Нет такого случая, чтобы ты не нашёл выгоду для себя, для нас. Так сделай это. Найди выгоду.

— Эсфирь...

— Я люблю тебя, Видар...

— Нет... нет... не оставляй меня одного с этим чувством! Не смей!

Видар хочет потянуться к ней, но ведьма опережает. Он оставляет на потном лбу ледяной поцелуй, а затем растворяется, будто никогда и не было.

Король с силой ударяется затылком о стену, а затем, стиснув зубы до противного скрипа, излечивает себя – каждый шрам, скол, выемку от лунки ногтя. Раны затягиваются, а вместе с тем, и земля получает новый шанс на жизнь. Он слышит судорожный выдох справа от себя. Медленно переводит взгляд на затаившихся друзей.

По щекам Изекиль текут слёзы. Это зрелище заставляет Видара подорваться, но Баш и Фай опережают его, предлагая помощь.

— Всё хорошо, Изи. Я в норме, — и Видару хочется обнять её, при этом сильно ударив себя.

Такой он: хреновый король, друг, муж. Разочарование собственной семьи и страны. Потерявший веру. Любовь. Себя.

— С возвращением, брат, — Файялл похлопывает друга по плечу.

— Ты здорово нас напугал, — Себастьян дёргает уголком губы, пытаясь дружелюбно улыбнуться, но выходит ужасно.

Изекиль срывается вперёд, закрывая Видара в кольцо собственных рук. Она утыкается лбом в плечо, чувствуя, как он делает тоже самое. Рваное дыхание Видара паразитирует на коже шпионки. Файялл и Себастьян закрывают их обоих в ещё одно кольцо объятий, таких важных и нужных королю. Лишь бы он почувствовал себя живым, хотя бы на мгновение.

— Мы все знаем, что ты не тот, кем себя вообразил, — глухо шепчет Изекиль. — Твой народ знает, что ты всё делаешь ради них. Они поддерживают тебя. Мы поддерживаем тебя. И будем идти за тобой столько, сколько потребуется.

Видар в ответ лишь неловко ухмыляется, плотно сжимая губы. Перестань он себя контролировать – ничто не удержало бы от необдуманных слов и последствий.

— Завтра, — с губ Видара срывается одно единственное слово – охрипшее, кровавое, изломанное.

— Что? — Файялл отходит назад первым.

За ним – Себастьян. Изекиль же продолжает держать Видара, и, ослабь она хватку, он сразу же повалится вниз, пробив свинцовым телом несколько этажей.

— Коронация Эсфирь. Завтра.

Он не может найти сил и произнести «похороны». Он вообще ничего не может, кроме как слушать взволнованный стук сердца Изекиль и тонуть в собственной боли под его нервное биение.