Я преклоняю колено.

Себастьян во все глаза смотрит на выжившего из ума брата. Видар выглядит чрезмерно расслабленным, но Себастьян знает – это пустое. Он видел его выражение лица несколькими минутами ранее. И видел точно такое же сотню лет назад. Его лучший друг, не кровный брат, окончательно утонул в ненависти к себе, разрушил себя вместе с основанием, не оставив ничего после. Но с чего он, демон его раздери, решил, что страна заслуживает такой же участи?

Себастьян пытается подорваться за ним, но застывает над подругой. Только сейчас осознание до конца проникает в рассудок. Её нет. Как и не стало и какой-то части их дома. Как и не стало самого Видара.

Он неосознанно укладывает ладонь на её щёку, поражаясь, насколько та оказалась холодной за каких-то несколько минут. Впервые Себастьян видит лицо Эсфирь таким: блаженно-спокойным.

И это спокойствие добило его окончательно.

Я преклоняю колено.

Изекиль не удерживается на ногах, спотыкаясь и падая на пол. Она резко разворачивается на спину, выставляя перед собой меч. Жмурится лишь на секунду, думая, что удар виском пришёлся слишком сильным и у неё попросту голосовые галлюцинации. Изи хмурится, понимая, что атака на неё прекратилась, а нападающий салам застыл в ожидании приказа от Генерала Узурпаторов. Проследив взглядом за солдатом, она увидела, как Видар расслабленно, слегка усмехаясь идёт прямиком к Генералу, как последний посылает каркающий смех телам за спиной её короля. Брайтону Бэриморту, неподвижно лежащему в противоположном конце зала и Эсфирь Рихард, слепо следующей примеру старшего брата.

Изи судорожно выдыхает, когда видит посеревшее лицо Баша. И кажется, её собственное сердце разбивается на мириады осколков.

Я преклоняю колено.

Тело Паскаля немеет. Единственное, что спасает от стремительно летящего к шее меча – другой меч, вероятно, союзника. Но до этого нет совершенно никакого дела. Всё вокруг меркнет и концентрируется на двух ярко-алых сгустках волос: старшего брата и младшей сестры. Ему хочется завыть, разодрать глотку криком, но вместо этого он чувствует на языке острые осколки стекла, что со слюной застревают в горле, разрезая глотку к демоновой матери.

Его трясёт. И плевать на то, что лик Тьмы обращён в его сторону, плевать над чем так сумасшедше смеётся Генерал, плевать куда идёт этот долбанный альв. Его семья. Его душа. Его дом. Он погрузился в темноту для боя, для того, чтобы принести победу, а вынырнуть оттуда не смог. А, может быть, это он умер?

Это он должен быть на месте Брайтона. На месте Эсфирь. Это он всегда бросал вызов Смерти, отличался безрассудством, кичился безбашенностью и просто идиотской храбростью. Там. Должен. Быть. Он. Тот, кто в глубине души, считал себя разменной монетой. Всегда уступал старшему брату пальму власти и младшей сестре – первенство в могуществе.

И кажется, сердце замедляет ритм. Безумная мысль, чтобы оно остановилось навсегда, паразитирует в мозгу.

Я преклоняю колено.

Файялл едва успевает вытащить окровавленный меч из врага, как замечает бесовские кудри Паскаля. Тот застыл на месте, словно его прокляли. Капитан за несколько внушительных шагов сокращает расстояние, чтобы союзнику не отрубили голову. Лязг скрещённых мечей и... враг послушно отходит сам, поворачиваясь в сторону его короля и Генерала Узурпаторов. Фай инстинктивно ищет глазами сестру, находя её в противоположном конце, лежащей на полу. Он хочет привлечь внимание, но поддавшись общему оцепенению, переводит взгляд в сторону Верховной.

Тело охватывает вихрь болезненных мурашек. Мозг твердит, что это невозможно. Невозможно. Но лицо Себастьяна и профиль Видара говорят об обратном. Верховной ведьмы, его королевы, маленькой пикси, больше нет. В уголках глаз щиплет. Файялл с силой стискивает зубы, понимая, что всё далеко не кончено.

В головах остаётся лишь безумный смех Генерала. Они видят, как тот снимает перчатки, как его тело будто наполняется жизнью и распрямляется, как длинные белые пальцы касаются ткани капюшона, и тот падает с головы. Будто бы он питается тем кошмаром, что мгновенно разрядил воздух.

Черты лица Генерала обретают здоровый вид. Шрам, начинающийся от подбородка – исчезает, но глаз, по которому проходила отметина, остаётся белым, когда как второй сияет медовым цветом. Волосы цвета пепла спадают на высокий аристократический лоб, и он зачёсывает пряди назад длинными пальцами.

— Правильно говорить: «Я преклоняю колено, мой Повелитель Тимор», — он всё ещё смеётся.

И от осознания ситуации Видару тоже хочется зайтись в безумном, даже паническом смехе.

Тимор.

Лицо Видара становится пустым, мертвенным. Он чувствует каждым атомом нутра, как его земля, его Первая Тэрра раскалывается на части, слышит крики своих подданных, которых клялся защищать любой ценой, но стянуть расколы не может. Истощение и омертвление чувств полностью взяло контроль.

Только внутри головы мысли буквально отстреливали в разные стороны, выжигали сетчатку глаза яркими фейерверками. Ну, конечно, кто ещё мог освободить Тьму из Пандемониума, как не Тимор. Кому, как не Тимору, нужны войны, чтобы питаться раздором, страхом и паникой. Кому, как не Тимору, нужен не разрыв родственных душ, а боль, что следует за ним. Та боль, благодаря которой он мог обрести былую силу. Рядом с Тимором появляется Тьма. Она довольно скалится, оглядывая Видара слепыми глазами.

— Что же ты ещё на двух ногах, Кровавый Король? — хитро щебечет она.

И голос кажется ему страшно знакомым. Въевшимся в кровь. Видар медленно переводит взгляд на Тьму и тут же оборачивается в сторону Себастьяна. Тот стоит и не может оторвать взгляда от Тьмы, вернее, от тела Эсфирь, что так уверенно чувствует себя на ногах, лицо ведьмы улыбается, а сама она... говорит. Взгляд Видара скользит к полу. Тела его жены нет. На дне зрачков загорается слабый огонёк надежды. Но, повернувшись, он гаснет, встречаясь со слепыми зрачками в лице его жены.

Перед ним стоит Тьма.

— Оставь её, — два слова, завёрнутых в хриплую колючую проволоку, слетают с онемевших губ Видара.

Он, словно одеревенелый, еле сгибает ноги, чтобы встать на правое колено. Упирается невидящим взглядом в скалящееся лицо Тимора. Солнечное сплетение в очередной раз разрывает от нового раскола его земли.

— Но мне нравится это тело, — голос Эсфирь добивает окончательно. — И тебе оно нравится. А у меня столько лет не было мужчины, который смотрел бы с такой верой и желанием.

Тьма обаятельно улыбается, а затем делает шаг в сторону Видара. Затем ещё один и ещё, пока полностью не закрывает собой обзор на названного брата. И грудина Видара почти разрывается от боли. Он стискивает скулы, упираясь взглядом в коленку ведьмы, обтянутую альвийской магической бронёй. От лица отливают краски. Его Тэрра переживала уход Эсфирь. Чем больше Тьма эксплуатировала тело, тем сильнее реагировала земля.

— Ну, же, посмотри на меня. Или на неё, — Тьма обхватывает подбородок Видара пальцами, поднимая голову на себя. — Неужели, я не нравлюсь тебе? Неужели, ты не хотел бы быть со мной?

— Хватит его мучать, — довольно растягивает слова Тимор. — Иначе он может передумать. Всё-таки мальчишка – наследник Каина.

— Передумать могу я, мой дражайший брат, а он нет. Ты только почувствуй его боль и слабость: он смотрит на свою мёртвую жену; в его груди заклятьем запечатано сердце, что билось в ней. Ты глупец, когда думал, что они не любят друг друга. Он любит её и поэтому сейчас он сломлен настолько, что не посчитал нужным биться дальше. За неё. За своих людей. За свою страну. Он сделает всё, что сорвётся с этих уст. Разве не очаровательно? Жестокий Кровавый Король, наследник Каина, оказался слабаком.

«Ты захлебнёшься в моей слабости», — Видар сглатывает, стараясь похоронить собственный гнев за вселенской болью, что течёт по венам.

— Моя сестра верит тебе, — хмыкает Тимор.

Тьма наклоняется к Видару так близко, что яркие кудри, перепачканные кровью Эсфирь, касаются щёк. Видар задерживает дыхание.

— Но ему никогда не стоило верить мне, правда? — тихо шепчет она на ухо королю.

Резко вытаскивает из кармана Видара кинжал. Никто не успевает понять, что произошло, но кинжал уже торчит из груди Тимора, а сам он обхватывает его бледными пальцами, что с поразительной скоростью чернеют.

— Это тебе за то, что отобрал мою силу, — Тьма медленно подплывает к брату, нежно укладывая одну руку ему на плечо, а вторую на рукоять клинка. — А это – за то, что упёк меня в Пандемониум, — она улыбается, вводя лезвие глубже. — И, конечно, за то, что подумал, что меня можно обмануть во второй раз.

В зале воцаряется гнетущая тишина. Никто не понимает участниками чьей игры они стали.

— Я делал это для тебя, — хрип Тимора заглушается звонким смехом Тьмы.

Она знает об его лжи. Знает, что её он тоже хотел убить, следом за покойной Верховной ведьмой.

— Несомненно, ведь иначе разве бы ты позволил искупаться стали сначала в крови старшего брата, а затем в крови его младшей сестры? Кровные заклятия всегда считались самым сильным оружием для убийства, а ты, как обычно, забыл об этом, братец.

Знакомый смех нещадно бьёт по вискам Видара. Впервые он чувствует, как всё катится в жерло: он ощущал огромный катаклизм на своей земле, что звала сердце домой; он не слышал ровного биения нового сердца; мозг коробило от осознания, что именно натворила его жена; а отряд оказался истощен, как только он прекратил поддерживать исцеление.

Здесь царила Тьма. А у него больше не было выбора. Долг требовал защитить Страну. И, видимо, это единственное, что он умел делать, потому что, выбрав в этой войне ведьму — он с оглушительным треском провалился. И потерял её.

Тьма, глазами Эсфирь, наблюдает, как брат падает к ногам с застывшей безумной улыбкой на лице. Дьявольски-красные волосы ведьмы покрываются платиновым цветом, пока она неотрывно следит за реакцией Видара, Паскаля, всех, кто встал на Её сторону и, кто готовился вступить в Её блестящее правление.

Смотреть физически больно. Но он не отводит взгляда, не сжимает челюстей, не делает абсолютно ничего, замерев в покорном ожидании.

— Я убью тебя! — рык Паскаля разрывает гнетущую тишину, и непонятно к кому именно он срывается: ненавистному королю или Тьме, что захватила тело сестры.

Видар ухмыляется, вскидывая руку вверх. Взгляд Паскаля мутнеет, он замирает на месте, не в силах сдвинуться. Его душа слушает Видара, пока взгляд ледяных глаз обжигает ненавистью профиль короля, и ему кажется, что так смотрит Эсфирь. Что она ещё жива, что это не Тьма эксплуатирует её тело.

«Прошу, окажись моей ведьмой, моей инсанис, моей женой. Смейся, называй меня «долбанным альвом», скажи, что это лишь шутка, очередной способ выказать пренебрежение! Умоляю, окажись моей Эсфирь, сотри из сознания то, как ты умираешь на моих проклятых руках», — Видару хочется проорать это прямо в лицо Тьме, будто там, внутри, всё ещё есть остатки его инсанис.

«Когда-нибудь, когда ты отвлечёшься – я причиню тебе столько боли, что ты пожалеешь о том, что вообще пришёл на этот свет!», — голос Эсфирь застревает у него в трещинах на рёбрах.

Он отвлёкся. Отвлёкся на проклятую секунду. И Эсфирь с филигранной виртуозностью исполнила обещание.

Видар внезапно усмехается, да так, что на лице Тьмы мелькает секунда растерянности. Но потом она гордо вскидывает подбородок, так и не распознав, что за эмоцию явил король.

Он действительно жалел.

Кровавый Король снова преклоняет колено, а вслед за ним — все последователи. Его страна подчинилась.

— Так быстро, Видар? — голос Тьмы становится вязким, древним.

— Я не вижу смысла противиться Тьме, моя госпожа, — чётко выговаривает Видар, чувствуя, как разрушения в его доме продолжаются с невероятной скоростью.

Яркий взгляд сверкает, а Видар поглядывает на Тьму исподлобья. Тьма использует тело его жены. Тэрра разрушается. Ему нужно забрать её домой.

Тьма снова смеётся, оборачиваясь на труп Тимора.

— Представляешь, тот, кого ты называл Вторым Каином склонился передо мной, — Тьма поворачивается на Видара, внимательно оглядывая его. — Ты слишком слаб для Метки. Забрали твою игрушку, и ты перестал бороться? Как предсказуемо для юнца, что умеет призывать души. Каин, должно быть, разочарован в тебе. Овладеть силой в половину, не осмелиться взять Метку... Какая досада, — с каждым словом она подходит всё ближе и ближе к Видару, под напряжённые взгляды его солдат и восторженные – своей армии. — Поднимись и сними с себя верх.

Видар беспрекословно повинуется, скользя длинными пальцами по застежкам, упираясь взглядом в белую кучерявую прядь. Он знает, что сейчас будет. Как и знает Себастьян, что крепко стиснул зубы. Как и Файялл, что изо всей силы прикусил язык, почувствовав привкус крови во рту. Как Изекиль, сжавшая руки в кулаках так сильно, что ногти оставили на ладонях краснеющие лунки.

Тьма резко отбрасывает его руки, ускоряя процесс. Она, не церемонясь, сбрасывает альвийскую броню, а затем цепким взглядом впивается в руны на коже Видара. Дотошно исследуя каждую завитушку.

— Действительно ли у тебя нет Метки? — Тьма скалится. — Я слышала, что Кровавый Король искусный лжец.

Она резко прикладывает руку к левому ребру, где под рунами маскировки жила Метка.

Видар едва сдерживает шипение. Только спустя секунду понимает, прикосновение вызвало покалывание в области ведьмовской защиты, что когда-то наслала Эсфирь. Оберег распознал опасность, несмотря на то, что с технической точки зрения перед Видаром стояла сама Верховная ведьма.

— Вы сами сказали, что я слишком слаб для метки, моя госпожа, — уголки губ едва дёргаются в подобии на улыбку. — Но я более, чем уверен, что с Вами смогу обрести силу.

Поверенные Видара изо все сил стараются скрыть шокированные лица под налётом ярости, жгучей ненависти и... боли. Видар касается когтями души каждого, оставляя там глубокий надрез, лишь бы она сконцентрировались не на нём.

Тьма скалится, а затем целует его в солнечное сплетение, чувствуя мощное биение сердца губами. Видар плотно стискивает зубы, смотря ровно перед собой.

— Что же, — Тьма отходит на несколько шагов назад. — Ты послужишь мне верной службой, Король, управляющий душами.

— Нас ждёт великое будущее, моя госпожа.

И Паскалю хочется вырвать из рук рядом стоящего солдата меч и разрубить им пополам короля только за один безмятежный тон. Но он стоит, не в силах сдвинуться с места. Прикованный к полу его силой.

— Я знаю, что ты хочешь попросить об услуге, льстец, — фыркает она, кривя губы в такой до боли родной для Видара ухмылке.

— Позвольте мне забрать тело Верховной с собой. Она принадлежит Первой Тэрре. И она моя жена. Я хотел бы похоронить её в семейном склепе.

Разноцветные радужки сверкают гневом.

— Невозможно. Мне не досталось её сердце. Её разум повреждён. И я совершенно справедливо забрала тело.

— Вы не правы, моя госпожа! — старческий голос внезапно-появившегося старика Старожила эхом разнёсся по залу.

Видар старается не развернуться и не убить демонова альва. Румпельштильцхен поспешно огибает короля, чинно кланяясь Тьме.

— Слышали, этот альвийский выродок утверждает, что я не права! — Тьма заходится переливчатым смехом, а вслед за ней слышатся смешки последователей.

Видар тоже усмехается, насильно запуская натянутый смех своей стороны.

— Моя госпожа, позвольте мне рассказать Вам...

— Ты позволяешь ему, Видар? — она изящно дёргает бровью. — Всё-таки это твой щенок.

— Пусть говорит. Если Вас что-то не устроит, я лишу его головы.

Изекиль сильно прикусывает щеку, чтобы боль отвлекла от такого Видара – бездушного, мёртвого. И, хотя головой она понимала, всё это – блеф, спектакль, но он внушал истинный ужас, от которого мурашки бежали по спине.

— Видите ли, госпожа Тьма, Ваш брат клятвенно обещал мне тело покойной ведьмы в виде оплаты работы. Без сердца это всё равно достаточно слабый сосуд, он расколется через несколько дней. Я с Вашего позволения, и позволения моего короля, подберу вам идеальный альвийский чистокровный сосуд, в котором Вам будет комфортно.

Румпельштильцхен робко крутит головой с Тьмы на Видара и обратно. Но король незаинтересованно смотрит поверх белых кудрей, а Тьма внимательно изучает реакцию Видара.

Заметив на его лице скучающее выражение, она довольно улыбается.

— Мой брат мёртв, — она медленно растягивает слова. — А, значит, сделка не действительна.

Тьма снова выжидающе смотрит на Видара, но тот похож на ледяной айсберг, что изморозил в себе трещины, превратившись в пугающий массивностью монолит. Удовлетворившись видом, Тьма продолжает:

— Но я отдам этот сосуд, если Видар его выслужит. Кровью и потом. Если будешь приносить мне все души без утайки, пытать по моей указке. Станешь моим личным Генералом.

— Это слишком большая честь для меня, госпожа. Я с радостью приму предложение, — без запинки чеканит Видар, но как только захлопывает рот, прикусывает кончик языка зубами.

— Это хорошо. Только одним словам я не верю. Заключим Непростительный обет, — глаза сверкают азартом.

— Боюсь, что на моей коже не осталось места для татуировок, — сердце внутри ускоряется.

— Ничего, я смогу их подвинуть, ­— нараспев протягивает Тьма.

Видар молча закатывает рукав нижней кофты на правой руке и протягивает руку Тьме.

Тьма, хитро скалясь, обхватывает предплечье. Магия мощной волной ударяет в них, оставляя на коже Видара длинные чёрные линии. Он чувствует, как тело неприятно пощипывает, как узоры вплетаются в руны на руках, как одна из тонких лент хочет забрать себе место рядом с кольцами на безымянном пальце, но приблизившись туда, покорно отползает до костяшки у основания пальца.

Одна из прядей на голове короля становится платиновой под стать волосам Тьмы.

— С тобой приятно иметь дело, Кровавый Король! Помни, что ослушание теперь будет караться твоей передачей жизненных сил мне, — Тьма обаятельно улыбается, наблюдая, как присутствующие поднимаются с колен, склоняя головы. — Да начнётся твоя служба мне! Начнётся ваша служба мне!

Видар склоняет голову, гипнотизируя взглядом бетон.

— Вы не пожалеете, моя госпожа. Я принесу вам могущество и склоню пред Вами Тэрры, — глухо произносит он.

— Несомненно, — Тьма жадно облизывает губы. — Ты поставишь на колени каждого. А если будут несогласные, ты отрубишь им ноги. Придётся хорошо постараться, чтобы в Пятитэррье не осталось ни одного Мятежника.

Видар прячет ухмылку в плотно стиснутых губах. Тело Эсфирь с грохотом падает на пол. Веки Видара дёргаются, но он заставляет себя стоять и смотреть на неестественно заломившуюся руку своей жены.

— Я жду свой сосуд, — скрипучий голос Тьмы заползает в его сердце, желая раздавить кровавый сгусток.

Не зная, что оно давно развалилось на части и держалось только благодаря заклятию одной из сильнейших ведьм за всю историю Пятитэррья.