Дорога обратно оказалась напряжённой. Эсфирь ни разу не заговорила, даже взгляда не подняла на Видара. В те редкие секунды, когда ему удавалось перехватить блуждающий взгляд – он хмурился, подмечая, что ведьма бродила в лабиринтах собственного рассудка, не различая окружающего мира.

Оставалось лишь слушать топот копыт. Но Видар даже радовался такому стечению обстоятельств. В эти минуты ему казалось, что всё вернулось на правильный путь: неприязнь к ведьме, натянутое молчание меж ними и желание поскорее вернуться в замок, чтобы избавиться от её общества.

И, казалось, всё хорошо. Но раз через раз Видар всё равно оборачивался, окидывая ведьму настороженным взглядом. А, задержавшись в мыслях на имени, думал, почему она выглядела так, будто за время разговора с Румпельштильцхеном потеряла самое дорогое в своей жизни. Хотя, Видар не знал – было ли ей действительно что-то (или кто-то) по-настоящему важно.

Эсфирь сильно закусывает губу, смотря на величественную спину. Король с магнетической грациозностью держался в седле. Палящее солнце оставляло отблески на ядовитых волосах, а цвет глаз, в те редкие минуты, когда он поворачивался на неё, поражал глубиной.

Цепь событий перемешалась в голове одной непонятной кашей: пробуждение родственных душ, становление Советницей, всплывшая правда о правителе Первой Тэрры, подчинение Третьей, исчезновение старшего брата, предложение руки и сердца, вскрывшийся обман братьев и... предсказанная смерть без Вечности и посмертия.

От безысходности хотелось выть истерзанным зверем. Глаза Эсфирь сверкают безумным огнём. Нужно бежать. Сейчас. Прямиком к границе, а там исчезнуть в лапах человеческих елей. Нужно всего-то бросить всё на самотёк.

Эффи снова скользит взглядом по спине короля, а он, словно почувствовав, тут же оборачивается, едва вздёрнув левую бровь. Ведьма плотно сжимает губы, демонстративно отворачивая подбородок в сторону. Она краем глаза замечает холодную усмешку, что так кстати коснулась его губ и послужила ушатом ледяной воды.

Если она сбежит, то не сможет порвать связь. И тогда сведёт в могилу не только короля, но и всю страну, и что важнее – саму себя. Эсфирь косится в сторону королевского сада, за которым густой стеной прорастал лес. Там, в тени плакучих ив пролегала граница с людским миром. И на секунду кажется, что рядом с тем местом сигнальные ракеты пускают, мол: «Давай, беги к нам! Мы поможем! Чего тебе стоит?».

Одурманенная мыслями Эсфирь уже готовится ударить шпорами, как на пути появляются генерал Себастьян и принц Пятой Тэрры. Паскаль.

Солнечное сплетение стягивает.

Брат.

Она с силой прикусывает язык, запуская боль по венам, лишь бы не сорваться навстречу к нему.

Видар снова поворачивает на неё голову, почувствовав гнев, буквально напитавший пространство.

Ведьма плотно стискивает зубы.

— Что, тоже не рада их видеть? — довольно фыркает Видар, поймав раздражённый выдох за плечом.

Но за маской равнодушия мастерски скрывается тревога. С ней что-то произошло у Старожила, и он обязательно разберётся в этом.

Слова короля служат для ведьмы спусковым крючком. Никто не успевает понять, что происходит, только Себастьян подрывается в сторону Видара, почувствовав испепеляющую ярость, исходящую от Эсфирь.

Оглушающее карканье разражается над головами, а сама ведьма спрыгивает с лошади. Мощный поток воздуха скидывает Паскаля с седла, он сильно ударяется рёбрами о дуб, а затем падает на землю, заходясь в хриплом кашле.

Видар и Себастьян, переглянувшись, порываются соскочить с лошадей, но не могут, удерживаемые магией ведьмы. Вороны усаживаются на их плечи и головы, впиваясь острыми когтями в плоть.

— Какого демона ты творишь, ведьма? — грозный голос короля прокатывается по округе.

Солнечный свет меркнет. И, видит Хаос, он старался держать накатившую ненависть и ярость в себе, до побеления костяшек сжимая поводья.

— Если ты хочешь жить, то лучше молчи, Кровавый Король, — её голос подобен малварским ледникам. — Если Вы сдвинетесь с места, а ты подумаешь взять под контроль мою душу – я узнаю об этом ровно за секунду. Убью принца и себя. В твоей Тэрре будет большой «бум».

Будто в подтверждение слов Верховной, вороны ещё глубже запускают когти.

— Идиотка-суицидница, — тихо бормочет Видар, чувствуя, как кровь буквально бурлит в жилах, напевая лишь одно: убить её.

Он жмурится до белых пятен под веками, стараясь вернуть власть над рассудком. И снова мантра, которая буквально прописалась в отметине на рёбрах: «Она не опасна. Она не опасна. Она не опасна».

Демон с два.

Она – смертоносна.

Эсфирь склоняет голову к плечу, растягивая губы в зверской, безумной улыбке.

— Молчишь?

Паскаль приподнимает подбородок, опираясь затылком на кору дерева. Привычной озорной улыбки и шутовства нет. Из глаз исчезли искры лукавства, взамен них появились потрескавшиеся ледяные глыбы; черты лица заострились и будто побелели; а тонкая линия губ изогнулась в подобие бесстрастной ухмылки. Теперь брат и сестра действительно до одури походили друг на друга.

— Давай. Убивай меня. Я всё равно не признаю вины. Можешь даже оставить умирать Брайтона. Мы сделали то, что должно.

Видар переглядывается с Себастьяном, оба стараются ухватить нить разговора. Король усмехается. Кажется, в холёной семье назрел раскол.

Эсфирь делает несколько медленных шагов навстречу к брату. С двух сторон по земле текут трещины, отчего Видар плотнее стискивает зубы. Он начинает глубоко дышать, но чувствует лишь страшное желание – сорваться вперёд и сомкнуть руки на её шее.

Ведьма презрительно качает головой, глядя на брата.

«Ауры маркие... Любовию яркою» – братья вмешались в их родственную связь, запятнав ауры, насильно ускорили процесс соединения. Братья подтолкнули её к вечной жажде рук короля, к вечно-убыстренному сердцебиению. Они не дали ей выбора. Отобрали время. Если король вдруг захочет другую – ведьма вспыхнет, как тканевый лоскут, облитый горючей жидкостью. Демон, если он захочет поцеловать Кристайн (или она опередит его, желая угодить блистательному Величеству), ведьма рискует оказать на грани с жизнью и смертью. И один демон знает, сумеет ли она выкарабкаться живой.

С каждым разом её сердце билось всё тяжелее, находясь рядом с Видаром; желание касаться его каждую секунду облюбовало даже мизерный закуток мозга; а почувствовать губы на своих губах – стало синонимом дыхания полной грудью. Она знала, что время подходило к исходу. Нужно было в короткий срок решать проблему, либо... либо проходить ритуал Родственных Уз, чтобы связь начала работать в полную силу.

— А дальше? Потащили бы под мороком и ослеплением аур к Посланникам Храма Хаоса, чтобы засвидетельствовать связь?! — едва слышно цедит она, усаживаясь на корточки рядом с Паскалем.

Ещё чуть-чуть, и она защёлкнет зубы на шее брата. Почему-то сейчас Кас, как никогда, видит в ней Видара. Она напрочь пропилась им, его повадками, его землёй.

— Потащили бы. Вы же упёртые, как два барана, — в тон ей отвечает Кас.

— Предатель.

Паскаль холодно смеётся. Долго, хрипло под стать карканью воронов.

— О чём они говорят? — тихо спрашивает Себастьян.

Только Видар хочет ответить, как вороны дёргают когтями. Король шипит, впиваясь в собственные ладони ногтями. Кровь отливает от лица. Это происходит снова. Он опять позволяет древней темноте питаться собой, чтобы не причинить боль ведьме, вновь решившей проверить его самообладание.

— Ты в порядке? — Себастьян дёргается от хватки птиц.

— Отчасти, — цедит Видар, чувствуя, как когти продирают ткань камзола, погружаясь в плоть. Поводья трещат от жёсткой хватки, а руки покрываются чернотой душ.

— Держи себя. Слышишь? Держись, брат, — отрывисто произносит Себастьян.

До них снова доносится смех Паскаля, но предмет разговора остаётся тайной.

— А ты глупая, безумная дура, которую, к несчастью всей нежити, нарекли Верховной ведьмой! — выплёвывает Паскаль. — Что? Не нравится? Так давай, убей меня! Чего тебе стоит? Один полёт мысли. И ничего же не шевельнётся, верно?

— Верно, — Эффи с силой стискивает челюсть.

Глаза предательски щиплет.

Пусть он говорит. Пусть продолжает. Пусть делает больно каждым точно-выверенным словом. Пусть доведёт до иступлённого гнева, до яркой ненависти и, может быть, она сможет погасить в нём жизнь. Отомстить за себя. Порвать связь с ненавистным королём.

«Пожалуйста... Продолжай. Говорить. Просто продолжай»

Но Паскаль замолкает. А затем усмехается. Как-то по-мальчишески, с ослепительной разочарованностью в самом себе.

— Сделай это, — обессиленно шепчет он. — Так должно быть. Каждая ведьма избавляется от своей семьи, чтобы никто не смог иметь рычагов давления, чтобы убить в себе привязанности, чтобы очернить сердце перед тем как вырвать его, да? И пусть последнее ты уже сделала, но за первым пунктом – должок.

Эсфирь замирает, глядя в ледяные глаза брата. Её Паскаля. Она отрицательно качает головой, словно пытаясь уговорить саму себя, но сердце... Демоново сердце не позволяет совершить ошибки. Слёзы больно обжигают щёки, она обессиленно хватается за лацкан камзола Паскаля, пытаясь удержаться от падения. Сердце трещит по швам.

Паскаль молниеносно подрывается, сжимая сестру в крепкое кольцо объятий, утыкаясь носом ей в плечо.

— Я всё понимаю, Льдинка, — тихо шепчет он, чувствуя, как под ладонями спина разрывается от безмолвных рыданий. — Но и ты пойми меня. Мой самый огромный страх – увидеть твою смерть или смерть Брайтона. Считай меня хреновым эгоистом, но я бы боролся, даже если бы ты отреклась от меня... по-настоящему.

Увидев трясущуюся ведьму, генерал и король делают очередную безуспешную попытку подорваться к ней. Они не понимают – в ярости ли она, или это внезапный припадок от скопления магической энергии внутри хрупкого тела.

Себастьян медленно переводит взгляд на Видара, напряжённо сглатывая: на яркие радужки друга осела пыль... Боль достигла пика и грозилась разорвать чувства правителя изнутри. Ситуация стала слишком опасной для всех, кто находился в зоне видимости Видара.

Паскаль поднимает глаза на застывших Себастьяна и Видара, но, завидев напряжённые лица, утыкается лбом в лоб сестры. Бесшумные рыдания душат её. Осознание того, что только что могло произойти больно полощет по душе.

— Это... это... — Паскаль нервно сглатывает и резко открывает глаза.

Мокрые капли катятся по точёному лицу, оставляя блестящие дорожки, а под его ладонью бешено стучит сердце. Он ещё крепче прижимает к себе сестру, закрывая объятиями от мира. Лишь бы никто не понял, что на её глазах самые настоящие слёзы, а трясётся она вовсе не от гнева.

— Ты прав. Ты, как всегда прав, а я дура, — тихо шепчет Эсфирь. — Прости меня, Кас... Кас... Прости меня, Кас...

Его именем она пытается отмолить одно единственное слово, расплавляющее язык – «предатель».

— Всё хорошо, моя Льдинка. Всё хорошо. Надо успокоиться, иначе ты станешь их мишенью.

Эсфирь вспоминает про двух зрителей, но остановиться не может. Она крепко вжимается в тело брата, словно он держит её на краю пропасти. Шаг, и упадут вместе. На траву капает слеза. Затем вторая. Третья. Вороны взмахивают в небеса, а земля под ногами начинает дрожать.

Себастьян, наконец, спрыгивает с коня, стягивая короля вниз.

— Видар, соберись!

Тот, не устояв, падает на землю, успев упереться в неё чёрными ладонями.

— Это не я... Я держу... контроль... Я... — кряхтит он.

В его голове яркими вспышками пульсирует: «Контроль. Контроль. Контроль».

— Тогда что это?

— Кто, — Видар откашливается и с трудом поднимается, игнорируя помощь друга. — Тэрра приняла будущую королеву, — земля, в подтверждение страшных слов, снова вибрирует под ногами, сильнее, чем в первый раз. — Чувствуешь?

— Будущая Королева Истинного Гнева, — Себастьян переводит взгляд на макушку Эсфирь. — Но как? Как...

— Избранница Лилит...

— Это не отменяет невозможности произошедшего. Земля должна чувствовать слёзы и эмоции, а у неё нет сердца.

Земля не принимала ни одной королевы со времён правления Каина и Лилит.

— Я не знаю, Баш... Но мы найдём этому объяснение. Мы...

Видар застывает на месте, когда она с величием королевы поворачивается на них. Брат с сестрой медленно приближаются, а Видар будто бы видит её в первый раз, осознав, что раньше вообще являлся слепцом. Вдруг, открыв глаза, он прозрел и намертво приковался к её лицу, волосам, фигуре, словно перед ним в первый раз капли шумного водопада мерцали мириадами отблесков.

— У меня что рога выросли? — наглый голос выдёргивает Видара и Себастьяна из раздумий.

И никто из них не знал, сколько силы Эсфирь пришлось вложить в вопрос, чтобы не расколоться прямо на глазах короля и генерала.

— Ч-что? — промаргивается Себастьян.

— С рогами ты была бы привлекательнее, — не теряется Видар.

— Ты что зоофил?

Эсфирь недовольно щурится. Но глубоко в душе выражает королю благодарность за то, что не заметил её состояния; за то, что, сам того не зная, держал в тонусе и заставлял забыть о тех страшных мыслях, копошащихся в мозгу.

— Скорее да, чем нет, ведь ты та ещё тель, — фыркает Видар, быстро скрещивая руки на груди.

Но Эсфирь успевает заметить чёрную плоть. Она хмурится, понимая: с ним что-то не так. На плечи всех падает напряжённая тишина.

— Что ж... — прочистив горло, начинает Паскаль. — Теперь, когда меня почти побили... Собственно, мы с Себастьяном встречали Вас, чтобы объявить, о готовности проведения военного собрания, — Паскаль изо всех сил старается скрыть свою растерянность.

Видар кивает, не отрывая взгляда от Эсфирь.

Эсфирь повторяет его движение, уголки губ дёргаются в саркастичной улыбке.

Тель – вариант названия Земляного оленя (мамонта) у кетов. Подземный зверь в мифологии коми, а также ненцев и обских угров. Прокладывает русла рек и ручьёв. По представлениям народов коми, земляной олень жил во времена творения мамонтов.

⸶ ⸙ ⸷

Паскаль размашистыми шагами измеряет расстояние от одной стены кабинета Видара до другой. Изекиль насчитала ровно тридцать восемь шагов и три круга. На четвёртом – несносный принц начал надоедать.

Она вопросительно смотрит на короля, но тот будто замер во времени, сидя в кресле. И вроде бы внимательно слушал всё, что говорил Паскаль, от его уха не укрывались едкие комментарии Файялла и тысяча вопросов Себастьяна, но разумом он был далёк от темы разговора.

Зато затаившаяся в углу ведьма, что раньше являлась чуть ли не центром любого словесного действа, старалась не отсвечивать. Изекиль в первый раз стало её жаль. Она даже поклялась себе обязательно поговорить с ведьмой, как только закончится весь переполох. И, может даже, попросить прощения за грубость и холод. Хотя, в последнее время, Изи контролировала себя, но нормальная беседа у них, конечно, не клеилась. И шпионка искренне хотела наладить контакт, что по ощущениям, изначально оказался бракованным.

Эсфирь поднимает вопросительный взгляд на альвийку. Изи чуть кривит губы, выказывая простое сочувствие. Ведьма кивает, снова утыкаясь в крепко сцепленные руки. Впервые за свою жизнь она не видит выхода. Спасти Брайтона в короткий срок оказалось невозможным. Заявиться, как раньше – одна, обуреваемая яростью и гневом, она больше не могла. Страх смерти навис над могущественным существом. Но есть ли место страху в абсолютном могуществе?

— А если Вторая и Четвёртая Тэрры не помогут по твоему щелчку? — спрашивает Паскаль.

Принц настаивал выступать сразу после свадьбы Эсфирь и Видара, то бишь послезавтра. Со стороны Узурпаторов исходило пугающее затишье, что вовсе не радовало малварцев. Королева-консорт Адель, временно наделённая властью, с трудом сдерживала волнения в стране. Нужно было действовать. Немедленно.

— Теоретически, я могу выступить и без них, но по традициям – в таких случаях мы должны созвать Военный Совет и заручиться поддержкой королей. Первая Тэрра чтит традиции, это должно оставаться таковым. — Размеренно проговаривает Видар.

А практически он мог хоть в данный момент ринуться за Брайтоном Бэримортом, только бросаться очертя голову в пекло из-за какого-то малварца, пусть даже и королевских кровей, не было приоритетом. За ним стояла целая страна. Страна, которая являлась частью его. Им самим. Рисковать ради какого-то короля – до глупости смешно. Куда больше волновало требование сдать Верховную. Особенно сейчас. Особенно, когда его земля приняла её, связав отсутствующе сердце с целой Тэррой.

— Твои традиции – единорожьи сказки.

Все переводят взгляды на Эсфирь. То, каким голосом она сказала это – заставило всех единовременно стушеваться. Так звучала настоящая ненависть.

— Я не собираюсь сейчас вступать с тобой в полемику, инсанис, — сдержанно произносит король, но желваки, зашедшие за скулы, с потрохами выдают раздражение.

«Ради Хаоса, хотя бы сейчас, прекрати раздувать конфликт из ничего!»

— Плевать ты хотел на традиции. Плевать ты хотел на всё, что идёт в разрез с твоим мнением. Плевать тебе на угрозы твоей расчудесной стране, и на Брайтона тебе плевать с высокой колокольни. Если бы ты нашёл в этом выгоду — Узурпаторы уже были бы разгромлены, а мой брат сидел бы на своём троне!

Эсфирь даже с места не тронулась, смотрела в одну точку – на свои руки, что покрывались копотью от той силы, которую она сдерживала.

— Эффи-Лу, ты не права. Я тоже переживаю за брата, не меньше твоего, если бы всё было так просто, думаешь, сидели бы мы здесь? — Паскаль хочет подойти к сестре, но натыкается на убийственный взгляд. — Политика – это хитрость, ум и выжидание, а военная политика выкручивает это всё до небывалых размеров.

— Эсфирь... — тихо начинает Себастьян, но прерывается.

Видар величественно поднимается из-за стола, резким движением поправляя камзол. На лицо падает тень праведного гнева.

Изекиль медленно переводит настороженный взгляд на брата, а тот, в свою очередь, на Себастьяна. Все трое знают: так выглядит ярость.

— Завтра мы сыграем свадьбу, — уголки губ Видара приподнимаются в гадкой улыбочке. — У меня всё готово. Будут присутствовать Короли Второй и Четвёртой Тэрры. Всё пройдёт так, как мы обсудили с тобой, Паскаль, — холодно кидает Видар. — После свадьбы мы запросим помощь, как того требуют традиции. Ускорим события только в том случае, если малварского короля нам начнут присылать по частям. А теперь идите и готовьтесь. Нас ждёт великий праздник.

Эсфирь глубоко дышит, лишь бы не заорать во всё горло, как именно она ненавидит его.

— Но, Видар... — Изекиль пытается вернуть разговор в русло подсчитывания рисков.

По правде, она могла бы за эту ночь разведать обстановку. Но король запрещал, заставляя её и Файялла распускать слухи о «страшной судьбе Верховной».

— Вон отсюда. Все. — Видар переводит затуманенный взгляд на Эсфирь. — Кроме тебя, разумеется.

Все послушно поднимаются со своих мест, кивают в знак почёта и буквально растворяются за закрывающимися дверьми.

Эсфирь демонстративно закатывает глаза, всё ещё крепко держа руки. Её злость пропитывает каждую тэррлию кабинета. Она не знает, кого ненавидит больше: себя или его.

— Я не хочу, чтобы наш с тобой диалог, как обычно, перетёк в негласную войну.

Видар на удивление старается сдерживать себя. Старается не повышать голоса, не разжигать скандала, не призывать магию душ, чтобы она подчинилась. Хотя, сколько бы проблем это могло решить за раз! Страшно даже думать...

— Конечно, тебе куда привычнее, когда наши диалоги перетекают в горизонтальное положение, — сверкает глазами Эсфирь.

Ей до безумия хочется призвать Идриса. Для того, чтобы защитил. Для того, чтобы не бояться умереть от руки короля.

— Возможно, — Видар кривит губы в ухмылке. — Иногда мне даже кажется, что это чья-то весьма неудачная шутка.

— О, ты бы здорово повеселился, узнав, чья эта шутка, — с губ ведьмы срывается нездоровый смех.

— Я говорю в первый и последний раз, инсанис, и больше к этому не вернусь. Услышь меня и прекрати злиться, словно маленький людской ребёнок. Я не собираюсь бросаться в огонь ради демон знает кого. Если это повысит твою значимость в моей Тэрре, то я собираюсь защищать лишь тебя. Потому что ты – могущество, сильное оружие, которое должно остаться на моей стороне. Моя выгода в этой игре, если на то пошло, уяснила? Если бы они не потребовали тебя – я бы и пальцем не шевельнул ради твоего брата.

Эсфирь медленно поднимается с кресла – внешне ни разу не дрогнувшая, безразличная и равнодушная, но внутренне – истекающая от безумного количества ран, уставшая, молящая о помощи. Она подходит к Видару, молча протягивая ему руки, что обуглились до запястья.

— Смотри, как я ненавижу тебя, — тихий голос заставляет его сердце зайтись уродливыми трещинами, да с такой болью, которой Видар не ожидал.

Он прикладывает невероятное усилие, чтобы улыбка вышла безмятежной. Заслужил. Несомненно, заслужил. За всё, что делал с ней. За всю боль, которую причинил как морально, так и физически. Теперь пришла её очередь дробить сердце на мелкие осколки, и он с достоинством принимал блистательные попытки.

От признания ведьмы даже стало легче. Своим видом Видар отвечал за каждое слово и взгляд, что когда-то был адресован рыжеволосой ярости напротив. Он знал, что произошедшее с ним, те потаённые желания, питающие сердце – всё это изначально существовало на грани с реальностью, и он, как мог, эту реальность отдалял. Он вообще не должен к ней ничего чувствовать, и уж точно – не желал тонуть в её глазах, захлёбываясь поломанными чувствами. Но он чувствовал, тонул, захлёбывался. И ненавидел себя за это даже больше, чем её.

— Приходи с такими заявлениями, когда почернеешь вместе со своей демоновой Малвармой, — взгляд Видара сверкает жёсткостью, неотрывно следя за разноцветными радужками.

Там поднялись полчища демонов и ведьм. И все они хотели наброситься на него – пытать, издеваться, чтобы в конце лишить жизни. Единственное, что он мог – защищаться сам и защищать её. Но об искренности последнего намерения ей не обязательно знать. Пусть думает, что он ненавидит так сильно, что может в любой момент вышвырнуть за порог. Может, тогда ему станет легче смотреть в её глаза без желания отвести свои.

— Надеюсь, что когда ты искренне кого-нибудь полюбишь, то тебя не будет ждать участь твоего расчудесного Каина. И ты потеряешь свою Лилит, забыв покой на вечность. Я не буду мстить тебе или делать твою жизнь хуже. Я просто хочу, нет, искренне желаю, чтобы каждый день был для тебя хуже прежнего, а последний – хуже всех.

— Надеюсь, это не проклятие, а то тогда нам обоим придётся не сладко. Я ещё первое не успел отбить до конца, — ухмыляется Видар.

— Что?

Ещё немного и она набросится на него, чтобы раз и навсегда погасить нахальный блеск холодных глаз.

Его скулы напрягаются. Видар молча расстёгивает камзол.

— Что ты так смотришь? Я начинаю переводить наш разговор в горизонтальное положение. Ты тоже не стой деревом, я же всё-таки не молния.

— Клянусь Пандемонием, я сверну тебе...

Но договорить ведьме не удаётся. Она прерывается на полуслове, стараясь изо всех сил потушить разгорающийся ужас внутри души. Многочисленные ядовитые узоры на его теле явили себя во всей красе, а затем расступились, демонстрируя на левом ребре то, отчего у любой другой ведьмы подкосились бы ноги.

Метка Каина.

— Что ты там мне свернёшь? — насмешливо хмурится Видар. — Ты договори, чтобы я знал, что тебе пришивать обратно.

Эсфирь держится из последних сил. Но хочется наплевать на всё и упасть прямо перед ним на колени, зайдясь в хриплом вое, утонуть в своих же слезах.

Все его Поверенные твердили, что постоянно закрывали его спину... от чего? Зачем, если он неуязвим? Если каждый, кто желал напасть на него – получал своё желание обратно.

Она распахивает глаза. Она лично ударяла его, не единожды... Но почему не чувствовала боли? Метка работала не в полную силу? Или... или он смог подчинить её... Тогда это могло означать только одно – по его венам вместо крови постоянно циркулировала ярость, неконтролируемая, ледяная, древняя.

Видар усмехается, а ведьма неосознанно делает шаг назад. В том случае, если он обладал невероятным контролем, то понятно отсутствие ответной боли, но проклятия... Мог ли он отбиваться от невербальных ударов? Вряд ли. Зрачки расширяются. Желая проклясть его –, она навлекла беду на себя. Она забыла, что сама же подарила ведьмовской оберег, от себя в том числе. Идиотка, какая идиотка!

— Как я ненавижу тебя, — тихо шепчет она. — Всем сердцем ненавижу, слышишь? Так сильно, что убила бы тебя прямо здесь, на месте. И плевать на все последствия. Но теперь твоё существование даже выгодно мне.

— Ты поразительно быстро учишься быть меркантильной альвийкой, инсанис. Горжусь! — Видар чуть подаётся вперёд, щелкая пальцами по её носу.

— Не смей... Не смей касаться меня.

— Я лишь подлечил твои очаровательные руки.

Эсфирь опускает взгляд на собственные пальцы: уродливой копоти и след простыл. Лишь белая малварская кожа без единого изъяна и сверкающее фамильное кольцо на правой руке, как очередное доказательство королевского превосходства.

Ведьма бегло кидает взгляд на его руки, в тайне мечтая, не увидеть там кольца-татуировки. Но ядовито-чёрная тонкая линия кричала всему свету, что он по праву принадлежит ей.

Эсфирь поднимает глаза на довольного Видара, не улавливая опасный блеск его глаз.

— Ненавижу тебя...

Словно древнюю мантру она повторяет слова ненависти. Прекрасно понимая, что ненавидит его только потому, что... любит.

Эффи резко разворачивается, стараясь с достоинством покинуть кабинет. Но спина принимает на себя очередной удар:

— Порепетируй слова любви, инсанис. Завтра они тебе пригодятся.

На языке, разъедающим сплавом, теплятся тысячи слов, но ведьма лишь усмехается в ответ, покидая треклятое место. Стоит миновать несколько коридоров, как она останавливается, цепляясь взглядом за огонь в парящей свече.

Её словно ударяют головой об стену.

Вот оно! Как всегда, на поверхности, и как всегда ускользающее, невидимое!

Вот почему король всегда завершал их разговоры усмешкой! Он затыкал ею сам себя, чтобы не наговорить лишнего, чтобы не натворить чего-то, что ему потом обязательно придётся разгребать; что непременно превратило бы в хаос всё находящееся в радиусе нескольких тэррлий. Все красноречивые и блестящие предложения укладывались в одну яркую пренебрежительную усмешку.

Демонов Видар окончательно пустил корни в её сердце.