— И что это, демон её дери, значит? — брови Изекиль в замешательстве ползут вверх, а сама она приподнимает фиолетовый флакончик, чтобы лучи света попали на содержимое.

Видар лишь устало поднимается из-за стола. Демонова ведьма, видимо, мечтала свести его с ума. Он нервно расстёгивает камзол и отшвыривает в сторону, кидая беглый взгляд на точно такой же флакончик с сонным отваром, что в обед преподнесла Кристайн, который он не глядя махнул в бокал с амброзией.

Взгляд стекленеет. Его травят в собственном замке? Или это очередная провокация ведьмы?

— Как думаешь, то, что она сейчас сказала – стоит принимать за чистую монету? — он опирается ладонями на стол.

Изекиль тяжело вздыхает, присаживаясь на кресло, где несколькими минутами ранее сидела Эсфирь.

Она не знала. Ведьма до сих пор оставалась для неё загадкой. До сих пор она не могла определить своё отношение к ней: то ли восхищение, то ли ненависть, то ли... ревность. И по какой причине Себастьян решил, что может довериться ей? Почему искал её прощения и винился каждый раз, как приходил?

— Я не знаю... — Изекиль устало зажимает переносицу. — Я даже не знаю, доверяю ли ей.

Шпионка скользит взглядом по другу: Видар внимательно осматривал лужу на столе, словно искал там ту микроскопическую крупицу, благодаря которой безоговорочно сможет довериться ведьме.

— Ты хочешь верить ей, — выносит вердикт Изи.

И для него тихое заявление сродни раскату грома. Король резко поднимает взгляд, чем только доказывает её предположение.

— Ты пришла, чтобы поругаться со мной? — тихий, опасный голос Видара заползает глубоко в рёбра.

— Мы вообще хоть раз ругались с тобой? — Изекиль кривит губы в улыбке, остро понимая, что нужно перевести разговор в шутку.

— Пришло время начать, — Видар неестественно пожимает плечами, ведомый той же целью.

Изекиль звонко смеётся от этого, закидывая ноги на королевский стол. Нелепый вид друга сумел разжечь огонёк забавы. Напряжение испарилось так же внезапно, как и осело на плечи.

— Кто приносит тебе этот отвар? — она тянется к флакончику, прокручивая его в руках. — И для чего он?

— От бессонницы. С приезда ведьмы не могу нормально спать, — сухо отвечает Видар, усаживаясь обратно в кресло, скользя по луже уже безучастным взглядом. — Я добавляю его в амброзию или чай.

— Кошмары?

— И видения, — неохотно отзывается он, ловя недовольно-заинтересованный взгляд подруги, что не горит желанием слушать односложные ответы.

— Мне из тебя по слову вытягивать что ли? — раздражённо дёргает бровью Изекиль. — Я не для этого пришла, Видар. Мы прошли с тобой огромную войну, междоусобицы, я – служу твоим личным шпионом и разнюхиваю по всему Пятитэррью ценную информацию для тебя, и я не стану щипцами тянуть правду. Ты либо доверяешь мне, либо нет.

Видар неопределённо хмурится. Как часто вопрос о доверии звучал в его замке. Но Изекиль снова оказалась права. Как и всегда. И ей он действительно доверял, точно так же, как Файяллу и Себастьяну, но разве от этого что-то менялось?

Если верить ведьме, его пытались отравить. Видар укладывает ладонь на шею, где по росту линии волос чернела татуировка – ведьмовской оберег. Она знала о попытках с самого начала?

Но причастна ли глупенькая, ослеплённая любовью, герцогиня Кристайн? Он плотно сжимает губы. Почему-то разум подкинул зарёванное лицо, когда юнцом он пощадил её. Чуть ли не единственную во всей Тэрре. Почему он пожалел герцогиню? Почему до сих пор не вторгся в разум, чтобы проверить свои подозрения и опасения? Почему он верил невинным голубым глазам, а разноцветные радужки готов стереть в порошок?

Неужели жить в реальности, где ведьма – источник всех бед легче, нежели попытаться довериться ей, как когда-то он доверился Кристайн? Демон, он почти простил герцогине измену стране! Позволил жить под боком! В то время как ведьме он не мог простить даже неаккуратного вздоха... Ни одна, ни вторая не уличались ни в одном преступлении лично Видаром. Ни одна.

Изекиль скидывает ноги со стола, резко потянувшись к перевязи с мечом. Видар пугал. Лицо короля превратилось в непробиваемую маску, губы образовали напряжённую полоску, от руки, покоившейся на столе, исходил чёрный дым душ.

По стенам поползли обсидиановые руки.

Свет в кабинете исчез.

— Видар... — переборов себя, Изекиль пытается вернуть его внимание.

Король не знал, кому доверять. Но, что хуже – кто повинен в произошедшем? Неужели, он настолько расслабился с приходом ведьмы, что подорвал собственный авторитет жестокого правителя?

Видар поднимает глаза на Изекиль только тогда, когда ощущает дрожащую руку на запястье.

Изи видела многое за солдатскую жизнь, но боялась только такого состояния короля, когда он мог в один щелчок не только лишить жизни, но и прихватить с собой добрую половину Тэрры.

Два сапфира сверкают отблесками стали, а вокруг роятся души – озлобленные, ожесточённые, кровожадные. В кромешной черноте даже корона блестит первородным гневом. Он медленно выдыхает. Темнота сгущается, отрезая его и шпионку от внешнего мира.

— Каждый раз в видениях и снах я вижу, как ведьма убивает меня, — каждое слово Видара – кинжал.

Изекиль глупо моргает, потерявшись в темноте. Она крепче сжимает запястье короля, чтобы тот не утонул в своем мраке, и не утащил её за собой.

— Любое случайное прикосновение ведьмы ко мне... — продолжает король. — Вызывало видения. Затем начались кошмары. Поэтому Кристайн посоветовала отвар. Не сказать, что с ним пришло облегчение, но видения средь бела дня исчезли. Кошмары значительно поубавились.

Видар опускает взгляд на руку Изекиль, и она, словно отмерев, убирает её, предварительно крепко сжав запястье, будто ещё больше утешая. Чернота начинает постепенно развеиваться, заползая обратно в короля.

Он склоняет голову к плечу, зажимая кожу на шее пальцами. Демонов морок пошёл на спад после оберега ведьмы... Инсанис знала обо всём с первого дня...

— В военном лагере, у наших новых границ, я не видела, чтобы ты что-то принимал.

Изекиль и правда не заметила никаких флакончиков или что-то отдалённо напоминающее лечебные отвары. Видар плотно стискивает зубы, играя скулами. Его лучший шпион не смог заметить зелья только потому, что его не было.

Он резко впивается в фиолетовые радужки Изекиль.

— Я не принимал в лагере...

— И? — напряжённо спрашивает Из.

— Сон был, но не такой, как прежние...

— Тоже с ведьмой? — интересуется она.

Видар лишь тяжело выдыхает в ответ, а шпионка всё понимает без слов. Она внезапно замечает в его глазах то, что способна увидеть лишь девушка, чувствующая такое же сильное, такое же пожирающее безответное чувство – любовь. Искреннюю, настоящую, что миновала гнев, отрицание, злость. Изи в замешательстве делает шаг назад, радуясь, что Видар настолько обращён в самого себя, что попросту не замечает реакции.

Он не ненавидел маржанку. Он хотел, искренне желал обратного, но в конечном итоге всё стремилось к другому: он ненавидел себя за то, что позволил надломиться душе и не заметил надлома, чтобы стянуть его обратно, а когда всё-таки прозрел – то ведьма, сама того не зная, пустила корни по всему организму.

Король обессиленно садится на кресло, укладывая голову на руки перед собой.

— Думаешь, она во всём виновата? — тихо спрашивает Изекиль.

«Конечно, он так не думает, глупая ты дура! Ты только что увидела его оголённый нерв! Да, даже если она взорвёт нашу землю – он сможет найти этому оправдание!»

— Нет. ­— Изекиль едва слышно фыркает, подтверждая свои мысли. — Она наслала на меня оберег. Я затылком вижу, как ты смотришь. Не удивляйся. Я вытащил её из воды в день испытания, она отблагодарила защитой. И предугадывая последующий вопрос: «Нет, для меня это не опасно». Это как дополнительная функция защиты для...

— Но ведьмовская защита – это нерушимое колдовство... Тем более Верховной. — Изи не даёт договорить, зная, что даже неловкое слово может пробудить ярость, сидящую в нём. — Даже она сама не сможет причинить тебе боли.

— По этой причине я и снимаю все подозрения, — тихо произносит Видар.

Но Изекиль знает, что этому есть ещё одна причина – ослеплённое сердце короля не может поверить в предательство. Изи прочувствовала это на собственной шкуре. Наверное, поэтому она до сих пор не могла отпустить Себастьяна, не могла поверить, что когда-то он выбрал не её, а страну. Сердце солдата знало: так правильно; но сердце обычной девчонки ревновало так сильно, что не смогло справиться с этой ревностью, не смогло с ней жить, не смогло исправно служить. Только знала она и то, что Видар – другой. В отличие от Себастьяна, у него никогда не было выбора, он обязан любить свою страну. Но... он мог пойти на что угодно ради той, кто по-настоящему завладеет его сердцем. Таким был Род Каина. Род змеев.

— Нужно послать за ней. Она определит, кто стоит за этой работой, — Изекиль с готовностью поднимается, но едва заметный жест левой рукой короля останавливает её. — Почему нет?

— Потому что я разберусь в этом сам, она... она не нужна мне для этого.

«Упрямый баран!» — но вместо этого ответа Изекиль сдержанно дёргает уголками губ:

— Не дури. У тебя это может занять месяцы, когда как у неё – чуть меньше двух минут. Тем более, что она, скорее всего, уже знает, кому принадлежит отвар и какая ведьма постаралась.

Видар поднимает голову, поворачиваясь к огромной арке. За ней – солнечные лучи заливали зелень ярким тёплым закатным светом.

Ведьма, что исчезла из его покоев – делала слабым, подрывала авторитет... заставляла бояться своего собственного сердца, разума и... души. Демоновой души, что каждый раз рвалась навстречу к ней, что изнывала от боли, когда он не находил её колкого взгляда, что просила её в свои объятия снова и снова.

Она. Не. Нужна. Ему.

— Мы сегодня выпьем или как? — он поворачивается к Изекиль.

На лице больше нет смешанных чувств, лишь скотская мальчишеская ухмылка и озорной блеск в глазах.

«Свела же жизнь с лицедеем», — фыркает про себя Изи, но садится обратно в кресло, принимая бокал из рук короля. 

⸶ ⸙ ⸷

Тёплый альвийский ветер обнимает каждую прядь огненных кучерявых волос. Даже ночь не в силах скрыть бесовской цвет под плотным покровом. Эсфирь не стремилась прятаться. Она желала просто исчезнуть, раствориться под покровом ночи и оказаться где-то, где смогла бы вздохнуть полной грудью. Где не было бы королей, споров о вечном Балансе, разрушающей магии.

Гладь Альвийского каньона напоминает огромное зеркало. Эсфирь усмехается. Было бы забавно, окажись Каньон тем самым заколдованным зеркалом Видара, с которого он мог считать все помыслы. Мысль слыла бредовой, но кое-что всё-таки объединяло воду и Видара – цвет. И то, как одинаково она захлёбывалась в обоих.

Сидя на помосте, где относительно недавно проходило испытание, она так и ждала, что из глубины вынырнет ундина или навка и начнёт плакаться о несчастной жизни. А когда посчитает, что её «жертва» вдоволь прониклась сказками, то утащит на глубину обгладывать кости.

Эсфирь аккуратно погружает пальцы в воду. По коже пробегает табун мурашек. Она, превозмогая желание отдёрнуть руку, перебирает пальцами гладь. Вода становится горячей. По Альвийскому Подлиннику, это означало лишь одно – душа кристально чиста. Парадокс.

Тень задумчивости касается линии скул. Когда она нырнула за Видаром – вокруг него вода морозила льдом, но стоило коснуться его тела – как всё изменилось. Возможно, так себя вели души. А возможно – они служили Балансом друг для друга. Вечной границей абсолютного первородного зла и..., упаси Хаос, добра.

Ведьма отнимает руку от воды и переводит взгляд на небо. Теперь оно ассоциировалось лишь с ним. Рассыпчатые звёзды – осколки его души. Перламутрово-синее полотно – глаза, темнеющие от страсти и желания. Пролетающие хвосты комет – озорная мальчишеская улыбка, что оголяла зубы и была самой редкой гостьей на ожесточённом лице.

Она сильно жмурится, пытаясь выгнать живо нарисовавшийся образ под веками.

Он. Не. Нужен. Ей.

Уже завтра король отведёт её к Старожилам. Она узнает, как порвать связь с ним, и эта безумная тяга исчезнет, испарится. Интересно, а сможет ли она полюбить его, будучи не предназначенной марионеткой?

— Демон, какая чушь! — фыркает Эсфирь, обнимая колени и укладывая щёку на правую руку.

— Поделишься?

Насмешливый голос не заставляет испугаться, дёрнуть плечами или вскочить с места. Иногда Эсфирь казалось – ничто не сможет заставить её чувствовать страх.

Она не поворачивает головы, прекрасно понимая, что тот образ, возникший в голове, намного лучше и чище реального. Образом она могла ослепляться.

— Неужто я понадобилась великому Кровавому Королю? — фыркает Эффи. — Недолго же ты продержался.

— Да, посоветуй, какой лучше камзол мне надеть завтра.

Король усмехается. Она слышит приятное шуршание ткани, а затем проваливается в созвучие запахов сочной ежевики, свежескошенной травы и морозящего ментола. Эсфирь хочет скинуть с себя очередное проявление превосходства над ней, но чувствует большие ладони на плечах и подушечки пальцев на ключицах.

— Убери руки, — сквозь зубы шипит ведьма.

— А то что? — тихо отзывается король, обдавая дыханием затылок.

— А то я превращу тебя в таракана!

— Они живучие, сделаешь услугу, – грудной смех Видара заползает прямиком в сердце, облюбовав там все потайные уголки.

Эсфирь это бесит. Уже завтра. Завтра она узнает, как избавиться от него. Осталось перетерпеть всего лишь каких-то семь часов до утра.

— Что нужно? — фраза выходит даже грубее, чем ожидала.

Видар присаживается рядом, смотря на гладь воды.

— Не то чтобы я искал, но... вот уж не думал, что обнаружу тебя здесь, — ухмыляется он, припоминая страх ведьмы перед водой.

— Что не убивает – делает сильнее, ведь так? — Эсфирь тоже переводит взгляд на воду.

Демон, как она ненавидела воду. Глубину. Синий цвет. Его.

— А ещё это моё место, на этом помосте, под этой плакучей ивой. И ты зачем-то тоже тут, — тихо произносит Видар, но ведьма не слышит, она занята бегством от мыслей, от его запаха, от ощущения теплоты его тела на собственных плечах.

«Послушай меня, беги! Беги, от этого зависит твоя жизнь!» — голос молодого принца Видара вырвался из воспоминаний, которые ведьма тщательно прятала.

И, видит Хаос, она неслась со всех ног. Бежала долгие годы жизни. Вспоминала этот голос и слепо следовала завету до тех пор, пока ноги не стали еле волочиться по земле, пока она сама не превратилась в ту, завидя которую нежить кричала так же. Кто бы только мог подумать, что голос, за который она отчаянно хваталась столько лет – окажется голосом её заклятого врага и, что хуже, родственной души? Проклятье какое-то.

— Ты, наверняка, знаешь, что за ведьма приготовила отвар. — Видар опирается на локти, вытягивая длинные ноги вперёд. Закидывает одну на другую.

— Знаю, — коротко кивает Эсфирь. Препираться с ним и снова разжигать словесные баталии не хотелось. Она иссякла ещё несколько часов назад. Если не столетий. — Но, к нашему несчастью, её нет в живых.

— Это как? — в ярких глазах сверкает раздражение.

— Это по мёртвому.

Видар переводит взгляд на ведьму и выражение её лица кажется глупым настолько, что непривычный, жутко заразительный смех застывает над гладью воды.

— Я не это имел в виду.

— А я это, — уголки губ Эсфирь против воли тянутся вверх. — Это была работа огненной ведьмы из свиты почившего Энзо. Я сама же спалила её. Считай, уже наказана.

— И кто хочет меня отравить, умница? Как нам теперь это узнать?

— Ну, бывшая Третья Тэрра уже поплатилась. Возможно, они действовали по указке Генерала Узурпаторов. А Узурпаторы поплатятся в ближайшем будущем – так что причин беспокоиться нет, — пожимает плечами Эсфирь, Видар усмехается в ответ.

Причин было со стог сена, по правде сказать.

— Надо же, мы говорим, как король и советница. Кабинета не достаёт!

Эсфирь безмолвно усмехается, рассматривая носки его вычищенных туфель. Брюки на левой ноге слегка задрались, оголяя щиколотку. Видар никогда не позволял видеть себя таким... простым.

— Какие видения у тебя были? Или сны? Что ты видел? — внезапно спрашивает Эсфирь, поворачивая голову к нему.

— Правильнее сказать, кого, — Видар дёргает уголком губы. Эсфирь в ответ – бровью. — Тебя, — он поворачивается на бок, лицом к ней.

Воздух мгновенно тяжелеет и электризуется. А ведьме кажется, что он так непозволительно близко, что может либо убить, либо поцеловать.

— И что я с тобой делала? — слова даются тяжело, сквозь щемящее чувство внутри груди.

Видар протягивает руку.

«Отлично, он убьёт меня!»

Его пальцы ласково исследуют скулу.

«Это хуже убийства...»

И надо бы отодвинуться, отвесить пощёчину, окатить его водой из Каньона, но душа снова держит тело, наслаждаясь такими обманчиво-нежными прикосновениями.

— То же, что и всегда, — ухмыляется Видар, чувствуя, как её кожа воспламеняется под подушечками пальцев, а сама она изо всех сил пытается держать эмоции под контролем. — Выводила меня. Издевалась. — Пальцы скользят по шее, в тех местах, где он видел ожоги. — Убивала. Смотрела, как сейчас.

— Тебе следует убрать свою руку, пока я её не оторвала, — сквозь зубы цедит Эсфирь.

— Ну, вот, прежние отношения вернулись, — он не отнимает руки, очерчивая контур подбородка. — Что ты сделала со мной? Ответь честно, без лжи, в которой ты, несомненно, преуспела.

— Как там было? «Древняя Кровь от Крови Древней». Видимо, поэтому нас так тянет друг к другу, — она лжёт, не моргнув и глазом, когда ощущает его дыхание опасно близко к коже. Алкоголь и никотин переплетаются с запахами ежевики. Наконец, Эсфирь понимает, что он пьян. Глупая ведьма! Трезвый король ни за что не выказал бы заботы!

— Я думал об этом, — обескураживающе признаётся он. — Возможно, мы стремимся друг к другу из-за того, что безмерно похожи, и связь это чувствует. А возможно, здесь есть что-то ещё... — король снова содрогается от смеха, будто взболтнул шутку.

Но для Эсфирь это далеко не шутка. Проклятье, не иначе. Как он поведёт себя, если поймёт, что она принадлежит ему? Что она – его пара? Откажется ли от неё из-за ненависти? Или... или, наоборот, заставит провести церемонию родства душ, что несомненно укрепит его власть, удвоит их силы и принесёт королевству огромное оружие? Король, что способен управлять душами нежити и людей, имеет собственное подспорье, вечный заряд силы, который не способен иссякнуть. Он станет непобедимым. В его величии усомнятся лишь самоубийцы.

Ему уготован путь третьего Пандемония. Один когда-то пал с небес. Второй когда-то пал в немилость бога, совершив страшный грех. Третьего предал народ. Все трое стали возлюбленными сыновьями Хаоса. Перерождёнными им. Братьями.

Эсфирь хмурится, кажется, вникая в суть замысла. Хаос, как и Бог, никуда не делись. Не исчезли. Не сбежали. Они жили в своих творениях. И если продолжением Хаоса – был Видар, то продолжением Бога – люди. Эсфирь хлопает глазами. Видар мог управлять людьми. Ознаменовал собой времена Хаоса. А она – слыла якорем, взывающим к трезвому рассудку.

— Ничего другого здесь нет, — напряжённо проговаривает Эсфирь.

Бьёт его по руке, но король, дёргает ведьму на себя. Она падает, смотря в яркие глаза, подёрнутые туманом опьянения. И пусть ведьма поступает словно импульсивный подросток, старающийся доказать правоту своих мыслей. Пусть. Всю её жизнь она лишалась права выбора. Ей даже указали, кого любить. Какой любовью. И какие плоды любовь эта принесёт.

Эта связь должна разорваться. Может, потому что она – эгоистичная дура. А, может, потому что ей плевать на то, что случится с мирами дальше. Куда важнее – собственное состояние, как психическое, так и физическое. На доске приоритетов Эффи всегда выбирала себя. Потому что это единственное, что мало-мальски подвластно. По крайней мере, ей хотелось так думать.

— Иногда мне даже жаль... — хмыкает Видар, не в силах оторваться от разноцветных глаз. — Знаешь, Себастьян почти мечтал, чтобы ты оказалась его родственной душой. Он всегда убеждал меня в их существовании. И сейчас убеждает. — Эсфирь, кажется, разучилась дышать за несколько слов. — Но, по правде, если они есть, то его родственная душа – Изи. Они даже чем-то похожи, — он снова смеётся, видимо, своим спутанным мыслями или над тем, что в пьяном виде, лёжа на траве, разговаривает с ненавистной ведьмой. — Так вот, мне иногда интересно, может, у меня она тоже есть? Может, конечно, она даже не родилась. А может... — заметив, как округлились глаза ведьмы, он заходится в каком-то сумасшедшем хохоте. — Расслабься, мы никогда не подходили друг другу. Может быть, поэтому мне и жаль, — уже тише добавляет он.

Неловкое молчание укутывает их от звуков природы. Эсфирь хочет отодвинуться и со всей отмаши дать пощёчину. Как он смеет? Как смеет сначала не доверять, затем напрямую заявлять, что использует её ради выгоды, а, напившись, мечтать о ней?

Предугадав это движение, король перехватывает руку, мерцая странным огнём задора в глазах. Затем меняется с ней местами, подкладывая под себя, касаясь телом настолько близко, что пожар вспыхивает сам собой, их губы едва соприкасаются. Свободной рукой он бережно поправляет камзол на округлых плечах, что так и норовил скатиться на траву.

— Ты говорил, что в замке есть зеркало, которое может показать тебе все тайны... — Эсфирь говорит первое, что приходит на ум, чтобы оттянуть момент поцелуя. — Это действительно так или очередная уловка?

— А ты от меня что-то скрываешь?

— Хочу знать, в самом ли деле ты доверяешь своей Советнице.

— Ты очень много раз смотрела в него, иногда даже неприлично долго, неужели, так и не догадалась? — с губ слетает смешок, который в ту же секунду обжигает её губы.

— Мы, что играем в «Алкион»?

— Ладно, — Видар касается подбородка ведьмы пальцами. — Смотри, мне уже нечего скрывать.

— Куда? — тушуется ведьма, чувствуя дурманящее тепло его кожи.

— В мои глаза.

Она неосознанно ахает. Не было никаких заколдованных зеркал, потому что Видар мог считать намерения существ с любой поверхности, где отражался глаз. А самая опасная отражающаяся вещь – его глаза. Глаза, что служат зеркалом души.

— Ты знаешь все мои тайны? — настороженно спрашивает она.

— Я ещё в своих недостаточно утонул, — ухмыляется в ответ, той самой гадкой ухмылочкой, которую ежесекундно хочется стереть. — Но, если понадобится, я узнаю всё, что мне потребуется и даже больше.

— Как я пойму, что ты читаешь меня? — Эсфирь не удерживается, чтобы не коснуться губ.

— Цвет моих глаз меняется. Я могу причинить адскую боль при этом, а могу быть так нежен, что ты даже не догадаешься, если не будешь смотреть так пристально, как сейчас, разумеется.

Его губы касаются её, невесомо, нежно, а пальцы аккуратно поглаживают подбородок.

— Клянись, что никогда не сделаешь это со мной, — Эсфирь резко укладывает ладони ему на щёки.

Только безрассудством она могла защититься. И сейчас оно проявлялось в крайней мере.

Видар усмехается. Знала бы она, сколько раз он порывался это сделать. И сколько раз бил сам себя по рукам.

— Я не могу поклясться в том, чего так хочу, — Видар обжигает её губы дыханием, чувствуя дрожь в теле ведьмы. Не от страха. От желания. — Но я поклялся себе, что больше не причиню тебе боли.

С губ Эсфирь срывается короткий выдох, но она не успевает принять своеобразные пьяные извинения альва, теряясь в его объятиях и поцелуях, что обрушаются на губы.

— Достопочтенный Король Первой Тэрры, наречённый званием Чёрного Инквизитора, Поцелованного Смертью и зовущийся среди нежити Кровавым Королём, Вы только что скомпрометировали честь моей сестры Эсфирь Лунарель Бэриморт, урождённой маржанки, отречённой принцессы, наречённой званиями Верховной Тринадцати Воронов и Поцелованной Смертью, Вашей Советницы. Призываю ответить за содеянное или пасть в дуэли от моей руки – Принца Пятой Тэрры, покровителя малварских Карателей – Паскаля Яна Бэриморта – отречённого брата. Прошу взять во внимание, что в крови перерождённой Хаосом ведьмы ещё течёт кровь малварских королей и королев и где-то бьётся её сердце, что выращено Малвармой.

Голос Паскаля разрывает небо непрошенным фейерверком. Эсфирь и Видар медленно поворачивают головы на звук. Малварский принц тяжело дышит, будто произошло что-то непредвиденнее валяния короля и советницы на траве в объятиях друг друга. Рядом с ним стоит его охранник, таращась на парочку, как на солнце.

— Твою мать... — тихо хмыкает Видар, озорная ухмылка никак не хочет сходить с губ.

— Не примазывайся к моим выражениям, — зло шепчет Эсфирь, понимая, что только что на неё сошла снежная лавина. — И слезь уже с меня!

Алкион – традиционная игра нежити, при которой одновременно говорят правду и ложь. Правда при этом всегда на поверхности и часто принимаема за ложь. Если играющему удаётся выиграть, то нежить обязуется исполнять его прихоти в течение дня. Название игры пошло от морской птицы «алкион», что кладёт свои яйца прямо на поверхность моря, отчего то сразу успокаивается.