Эсфирь вкладывает руку в раскрытую ладонь. Зал замирает в потрясённом безмолвии. Кровавый Король с невероятной грациозностью ведёт законную Советницу в центр зала.

Чарующие звуки скрипки и органа заставляют гостей создать плотный круг, в центре которого Видар прикладывает немалые усилия, чтобы смотреть на подданную его Тэрры без слепого восхищения ведьмовской красотой.

Её дыхание чуть сбивается.

Альвийский вальс отличался особой чувственностью, которая обязана возникать между танцующими. В противном случае, знать считала танец лишь механическим качаниям. Душа танцующего обязана гореть!

И, о Хаос всё прибери, она горела! Так горела, что, когда Видар прижал к себе Эсфирь, чувствовала пожар от пальцев на своих рёбрах.

Он сдержанно улыбается, проворачивая её под рукой, и снова, ближе дозволенного, прижимает к себе. Кто бы мог подумать, что ведьма так хороша в альвийском вальсе? Какие ещё козыри таит в себе могущественная сущность?

В круговороте лиц Эффи замечает братьев. Паскаль улыбается сквозь плотно сомкнутые губы, а Брайтон наблюдает над разразившимся страстным танцем исподлобья. Его руку крепко обвивает Адель.

Эсфирь возвращает внимание не своему королю, вспыхивая от наглого взгляда. Становится жизненно-важным выбесить наглеца. Она дьявольски улыбается.

Очередной круг быстрого вальса, шум аплодисментов, знаменующий о том, что собравшиеся зрители верят их танцу.

— Мне не нравится твой взгляд, — подмечает Видар, резко выдохнув.

— Так оторвись от моих глаз.

Она намеренно удерживает зрительный контакт.

Сильная доля музыки. Пальцы Видара сжимаются на талии, а руки отнимают ведьму от пола так легко, будто она весит столько же, сколько корона в чёрных волосах.

Эсфирь вытягивает руки вверх, делая вид, что произносит заклинание. От указательного пальца и далеко вниз начинает струится посеребренная дымка, стирающая отвратное платье в духе альвиек с роскошного тела.

На долю секунды Видар замирает в немом оцепенении, невольно рассматривая её. Глупо отрицать, что чёрный цвет не шёл ей. Вуаль обдаёт пальцы малварским холодом, чёрные драгоценные камни сверкают в свете свечей, чёрно-серебристая поталь в изящных местах заставляет изнывать от желания прикоснуться.

Музыка продолжается. Нужно танцевать. Волна восхищённых, недоумённых и даже злостных возгласов прокатывается по зале, но теряется в волшебной симфонии. Видар опускает ведьму, крепко прижимая к себе.

— Какого демона?

— У меня нет королевства. Короны. Семьи. Любви. Есть только цвет. — Он крепче обычного сдавливает талию, словно пытаясь сдержать её дыхание. Слыша, как собственное сердце бьется в мощной остервенелости. — Не смей лишать меня единственного напоминания о том, кем я когда-то была. А если посмеешь – я сравняю тебя со льдом, долбанный альв. Клянусь своей никчёмной жизнью, — лукаво улыбается ведьма, скрывая за приторностью кровожадную угрозу.

И именно этим моментом пользуется Брайтон.

— Она сыграла мне на руку, — тихо говорит он брату.

Паскаль нервно сглатывает. Брайтон чуть опускает взгляд, подернутый мутной серебристой пеленой. В момент очередной перепалки – король и советница даже не подумали держать разум закрытым от чужих когтей. Брайтон умело переплетал их сознания, внушал неистовую голодную страсть, пока Паскаль стирал границы между аурами, позволяя им переплестись словно у самых пылких возлюбленных. Оба с одинаковым успехом внушали им обязательность сегодняшней ночи, навязывали, что без касаний друг к другу они испепелятся до праха. Оба одновременно отступают на шаг, тайком переглядываясь. Паскаль обаятельно усмехается, изящно поправляя лацканы камзола.

— Она убьёт меня, — тихо шепчет Брайтон. — Возненавидит.

— Зато не сойдёт с ума. Считай, что мы сделали несвойственное для нас добро, — фыркает в тон ему Паскаль. — И улыбайся, столько глаз вокруг.

— Ты осознаёшь, что каждый раз насылать морок мы не сможем?

— Я буду делать это столько раз, сколько потребуется. Главное, что наша сестра будет жить. И пусть ненавидит меня за это. Ты, хрен с тобой, улыбнёшься или нет?

— Она возненавидит за то, что будет дальше, — почти про себя выдаёт Брайтон, замечая, как вспыхивает взгляд короля. Малварец заставляет себя улыбнуться. Выходит неестественно и блёкло.

— Хватит шептаться, — недовольно шикает королева-консорт, не услышав сути разговора. — Ведёте себя, как юнцы на домашних посиделках.

А ведь на домашних посиделках они проворачивали такое забавы ради...

Тем временем руки Видара едва заметно изучают податливое тело ведьмы.

— Из всего прошлого, я хочу лишить тебя только одежды, — тихо шепчет король, практически касаясь губами уха Эсфирь. — А потом одевайся, как заблагорассудится. Честное слово, все твои платья окрасятся в чёрный, синий, красный, если пожелаешь, то в тёмный изумруд...

Она поднимает разгорячённый взгляд, отчаянно хватаясь за реальность, но... не может. Мир будто бы заклинило на ярких радужках, что горели страстью, вожделением, безумным голодом.

— Ты... — тихо выдыхает Эсфирь, когда его ладонь укладывается чуть ниже голой поясницы.

— Мерзавец, знаю, — ухмыляется Видар.

Музыка заканчивается. Зал рукоплещет и почти сразу разбивается на пары, чтобы продлить атмосферу страсти последующими турами, не замечая, как
двое тонут в жаре, исходящем друг от друга.

Оба отходят в разные стороны, ещё не отнимая взгляда.

— Ваше Величество, могу я пригласить Советницу на танец?

Вопрос раздаётся откуда-то сбоку.

Эсфирь тупит взгляд. Она сразу же узнаёт голос незнакомца из таверны... Герцог Чего-То-Там с неимоверно длинным именем.

— Нет. Сегодня её особа только для братьев, — дёргает уголком губы, даже не обращая внимания на говорящего. — И для меня.

Услышав краем уха предложение Короля Первой Тэрры, Паскаль чуть ли не насильно вытаскивает какую-то альвийку на танец, а Брайтон – подхватывает за руки жену.

Разноцветные глаза герцога Тропы Ливней опасно вспыхивают. Эсфирь тоже не удостаивает его взглядом, хотя давно заприметила среди гостей. Странное чувство беспокойства засело где-то между рёбер. Что будет, если он всё же узнает в ней ту несчастную цветочницу? Останется ли также миролюбив или выдвинет обвинения в обмане? О, Видар сделает всё, чтобы разнести её в щепки и загладить вину перед оскорблённым герцогом!

Ведьма неосознанно прижимается к Видару. Нет, вряд ли герцог вообще что-то помнил о той ночи, бесконечной лжи и танце. К слову, герцог нашёл только одну чёрную лилию. В дьявольских волосах.

Он сдержанно кивает, ещё раз оглядев Советницу. Решение ретироваться – оказалось единственным верным выбором, чтобы не спугнуть хорошее расположение духа короля.

— Что же... ещё один танец? — нагло осмотревшись, спрашивает Видар, чувствуя её тело безумно близко.

В любой другой момент он бы удивился положительному ответу и нежной улыбке. Улыбке, которой он был удостоен в первый раз. Сердце пропускает несколько ударов, сбивая ритм. Окружающий мир меркнет, сконцентрировав все краски на её чувственно изогнутых губах. Запах спелой черешни оседает в лёгких.

Паскаль механически улыбается своей спутнице, до сих пор не удостоив взглядом, следя лишь за сестрой, которая беспечно кружится в объятиях родственной души.
Быть может, из них вышла бы неплохая пара. Блистательный союз. Они могли бы обрести невероятное могущество, если бы... не хотели убить друг друга.

— У дам спрашивают разрешение на танец, — приглушенный голос спутницы заставляет его перевести взгляд.

Светло-розовые волосы едва касаются ключиц, кажется, что они концентрируют в себе гнев. Фиолетовые глаза горят ярким огнём негодования, а крылья тонкого носа чуть раздуваются.

— Слышал, что дамам нравятся действующие, а не болтающие. Считайте, я сэкономил нам время, — мельком улыбается Кас.

— Дамам не нравятся Мясники, — с ледяной ненавистью проговаривает Изекиль – альвийка, на которую не посчастливилось угодить Касу.

Паскаль лишь убыстряет темп танца, но яркие глаза вспыхивают ненавистью, которую он изо всех сил пытался сдержать.

— Надеюсь, Вы не хотите оскорбить маржана и его народ, — холодно дёргает уголками губ Паскаль.

— Прошлых оскорблений мне более, чем достаточно, — фыркает особа.

Паскаль замечает протез, чуть хмурясь.

«Мясники» – так прозвали карательные отряды Малвармы. Название полностью соответствовало сути. Они не задавали вопросов королю, если следовал приказ «умереть» – он исполнялся с отчаянным рвением. Стоит ли упоминать, что именно творили Мясники во времена Холодной войны, как обернулись жертвой заговора Теобальда Годвина и сами того не зная, с особым пристрастием, пытали пленных альвов...

Одного такого пленного Касу удалось спасти спустя годы истязаний. Пленный на протяжении нескольких лет утверждал, что попал в маржанские армии совершенно случайно, а шпионить не собирался и подавно, нагло заявляя, что для того, чтобы убивать шпионаж не нужен. Паскаль поверил невинному взгляду подлеца. И даже больше – тот примкнул к Карателям Малвармы. Подлецом оказался нынешний Король Первой Тэрры – Видар Гидеон Тейт Рихард. А спасителем от ледяных плетей и целого арсенала нескончаемых пыток – Покровитель-капитан малварских карательных отрядов – принц Паскаль Ян Бэриморт.

— Я приношу Вам свои извинения в той неоднозначной ситуации и...

— Засунь эти извинения в свою тощую аристократическую задницу и танцуй молча, — бесцеремонно перебивает Изекиль, сверкая глазами.

— Звучит, как начало страстной любви, — ухмыляется принц.

— Или как реальная угроза Вашему Высочеству.

— Не будем более опускаться до такого, раз мой титул Вам известен. А Вы, в свою очередь...

Он выразительно приподнимает брови.

— Одна из проституток короля, — ядовито улыбается Изекиль.

— Кажется, Вы украли моё сердце.

На секунду Паскаль даже забывает следить глазами за сестрой.

— Так боишься, что она тоже разделит это звание? — подмечает Изи, когда они в очередной раз меняют темп танца.

— Вы – альвийцы, слишком злопамятны, чтобы опускаться до маржан. Хотя и безумно красивы.

— Ой ли? — загадочно улыбается она.

Музыка оканчивается. Паскаль нарочито бахвально кланяется, посылая Изекиль самую отвратную улыбочку.

Он осматривает зал на предмет наличия сестры, находя её воркующей с королём. Замечает и то, как взгляд спутницы направлен туда же.

— Не смей лезть к ним, — его голос угрожающе понижается, но на лице всё ещё играет сладкая беспечная улыбка. — Если он тебе дорог.

— Если тебе дорога твоя сестрица, то лучше вонзи кинжал в её сердце прямо сейчас. Иначе это сделаю я! — Изекиль приподнимает подбородок. — А если у неё нет сердца, я найду его.

— Удачных поисков, — хмыкает Паскаль, чувствуя слепую ярость альвийки затылком.

Весёлый смех доносится из каждого уголка зала. Музыка не прекращается ни на минуту, а над глубоким небом Первой Тэрры, словно по мановению волшебной палочки, зажигаются звёзды. Как только естественное освещение завладело небом, свечи немного умерили яркость.

К концу вечера Эсфирь всё чаще была замечена в окружении Принца Пятой Тэрры. Он, словно ручной Цербер, отпугивал посягателей на руку Советницы, пока король вёл светские беседы с соратниками и подданными.

— Совсем скоро мы отбываем...

Паскаль засовывает руки в карманы брюк, на камзоле образуются многочисленные складки, до которых ему, как обычно, нет дела.

— Сегодня? — тихо слово слетает с губ Эсфирь.

В этот момент, взгляд Видара, словно почувствовав переживания, находит среди круговорота лиц её разочарованные глаза.

— Мы не можем долго находиться здесь, — нервно поджимает губы Кас.

Брат и сестра смотрели на то, как невесомо кружили по залу Брайтон и Адель. Истинный пример короля и королевы, любящих друг друга.

— Понимаю... Кас...

Он переводит взгляд на Эсфирь, стараясь запомнить каждую эмоцию во взгляде. Уговаривая себя, что в ней есть чувства и, что она действительно переживает, а не делает вид. Старую привычку братьев нельзя искоренить даже со столетьями – они всегда старались помнить её настоящую, маленькую, родную, с колотящимся сердцем.

Сердце Эсфирь сжимается, а грудная клетка затаивается в напряжении. Ей нельзя показывать эмоций. Нельзя компрометировать себя же, но...демон, как же она соскучилась по Паскалю, по Брайтону, по дому.

— Я... Кас, я...

— Я знаю, — он беспечно пожимает плечами, но кадык дёргается. Паскаль никогда не позволял сестре говорить о любви первой. Наверное, виной тому был страх столкнуться с бессердечностью и отрешённостью. Страх осознать, что эта ведьма перед ним уже давно не та ранимая сестрёнка. — Я тоже, Эффи-Лу.

Оба понимали, что родственным связям приходит конец. О переписках и, тем более, встречах теперь можно забыть. Она принадлежит дому Рихарда. Она – неотъемлемая часть Первой Тэрры. Ни союзники, ни враги – вот реальная степень отношений.

— Эффи-Лу!

В поле зрения появляются Брайтон и Адель. Последняя тепло улыбается Эсфирь.

— Я была очень рада видеть тебя, Эффи!

В глазах королевы-консорта застывают слёзы, она хочет подорваться и стиснуть девушку в объятиях, как перед её отъездом сюда, но лишь протягивает ладонь. Повсюду шныряют зоркие глаза и остроконечные уши.

— И я, Ади!

Семейная кличка – единственное, что осталось ведьме. И, демон знает, она постаралась вложить всё тепло, на какое только способна, в несчастные три буквы имени. Эсфирь крепко пожимает ладонь в ответ. В коротком рукопожатии сосредоточились все переживания обеих.

— Эффи-Лу, послушай меня внимательно, — начинает Брайтон, получая предостерегающий взгляд от Паскаля. — Чтобы ни случилось, прошу тебя, помни, что семья от тебя не отрекалась. Мы есть у тебя. Даже, если нам придётся быть по разные стороны понимания. Мы – твоя семья.

— Если ты не хочешь спровоцировать меня на государственную измену, то лучше заткнись, король-недоумок, — Эсфирь кривит губы в улыбке, только взгляд остаётся грустным. Будто от её души отрезали огромный кусок ножом альвийской стали. — Во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума!

Ведьма быстро прикасается большим и указательным к левой и правой ключице, а затем к губам. Брайтон, Адель и Паскаль повторяют движения, совершенно наплевав на любопытные и даже осуждающие взгляды окружающих.

Малварцы, откланявшись королю, покидают Лазуритовую залу, а ведьма спешит на воздух. Лишь бы не видеть насмешливых альвийских глаз.

Она опирается ладонями на каменную балюстраду, найдя укрытие на одном из балконов, овеянным плющом. Чёрная лилия оказывается в руках, лениво насыщая себя лунным светом.

Столица тонет в ярких огнях и смехе альвов.

Не её столица.

С не её королём.

Эсфирь поджимает губы, чуть наклоняя голову. Ветер бережно ласкает волосы, нежно ютясь в каждом завитке.

— Нравится?

От голоса короля по рукам бегут мурашки. Со стороны балкона доносятся звуки весёлой музыки и побрякивание бокалов друг о друга.

— Да, — не оборачиваясь, выдыхает Эсфирь.

Знает, что, если обернётся – это станет точкой невозврата.

Видар стоит в тени, небрежно привалившись к каменной стене. Зелёная лиана начинала ползти от плеча. Если бы здесь было светло, то можно подумать, что зелёный покров служит ему плащом, взмывающим вверх, к окнам другого этажа.

Силуэт ведьмы в свете луны сводит его с ума. Та стена, которую он строил кирпичик за кирпичиком, только чтобы отгородиться – пала, оставив лишь столпы пыли и тёмный туман, заволакивающий каждый раскрошившийся камень. Казалось, если он прямо сейчас не почувствует тепло её тела, то просто исчезнет, иссохнет, растворится. В голове не было ни единой мысли, кроме как впиться в пухлые губы и гори оно всё синим пламенем.

Эсфирь медленно оборачивается.

Небрежно расстегнутый камзол, больше похожий на стилизованный праздничный мундир, руки в карманах, расслабленная поза, слегка растрепанные волосы, и только переплетённые ветви короны сигнализировали о том, что перед ней – опасное существо. Правитель Первой Тэрры. Хозяин дома Рихардов. Чёрный Инквизитор. Поцелованный Смертью. Кровавый Король.

Ведь она не знала его намерений, понятия не имела о задумках. Но чувствовала, что он не тот, за кого себя выдаёт. Жестокий король, у которого из крана вместо воды текла кровь – маска, не более. На деле он в разы хуже. Иначе Всадники не были бы так восхищены им. Иначе другие Тэрры не тряслись бы в страхе. Иначе её не отдали бы ему.

Он лукаво улыбается, словно разгадав мысли Эсфирь.

— Подними голову, — почти приказывает он из тени.

— Чтобы ты перерезал мне глотку?

Слышатся хлопки крыльев. Вороны Эсфирь, во главе с фамильяром, рассаживаются по балюстраде, внимательно наблюдая за хозяйкой и королём.

Видар усмехается. Она явила страх. Иначе зачем вызывать подмогу?

— Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это изящно. Ты же девушка! — строит страшные глаза, не переставая странно ухмыляться. — Просто подними.

Эсфирь делает шаг назад, повинуясь ему. Дыхание перехватывает. В ночном небе сверкают мириады звёзд, так ярко и так близко, что кажется, их можно потрогать. Ведьма неосознанно ахает. Цвет неба точь-в-точь повторял глаза короля в минуты задумчивой серьёзности и толики грусти: густо синее, с проблесками лучистых звёзд и ярких бирюзовых разводов.

— И как же вы с ней общаетесь?

Его голос звучит почти над ухом. Эсфирь едва заметно дёргается, надеясь, что ворон взмоет вверх, в оборонительную позицию, но...

Король протягивал руку фамильяру, а Идрис увлечённо пробовал клювом прочность альвийских костей. Вороны приняли Видара. Приняли и послушно сидели на своих местах с полной осознанностью на дне чёрных зрачков.

— Как ты удерживаешь их? — тихо произносит Эффи.

— Куда делся твой боевой настрой? — довольно хмыкает король. — Я ведь могу и убить.

— Не заговаривай мне зубы, их невозможно приструнить при живой Верховной.

— Мне казалось, они, как собаки. Принюхаются, поймут, что не чужак.

— Они полностью зависимы от меня. С установкой на защиту. Я не отзывала её.

— Может, ты не чувствуешь опасности рядом со мной? — Видар убирает руку от фамильяра, поочерёдно поглаживая большим пальцем остальные пальцы правой руки. – И уже отозвала их.

Чушь. Кровавого Короля если не боялись, то остерегались абсолютно все. И Эсфирь не была исключением только потому, что чувствовала: он – другой. Её раздражала невозможность подловить его, уличить во лжи. Даже сейчас она ощущала ложь, витающую вокруг, но не могла за неё ухватиться, а он и вовсе олицетворял собой сплошную невинность и розовые пушистые облака, посыпанные изумрудными блёстками.

Эсфирь оборачивается на воронов. Те чуть склоняют головы, и лишь Идрис зачарованно смотрит на хозяйку. Она слегка кивает, и птицы взмывают в небо. Туда, где звёзды искрятся разными отблесками альвийских эмоций.

— Сегодня странный день... — отрешённо проговаривает Эффи-Лу. Его присутствие рядом слепит рассудок. — Всё, о чём я думала раньше – будто потеряло свою значимость и овеялось каким-то туманом.

Откровение ведьмы выбивает землю из-под ног короля.

— Туманом... — глухо отзывается Видар, но спустя несколько минут продолжает. — Ты молодец...

Она непонимающе поднимает на него глаза. Руки с ярко-выраженными венами на кистях покоились на балюстраде, волевой подбородок вздёрнут, а в ярких глазах отражался лучистый свет звёзд.

— ...Я хотел сказать этим, что ты исполнительная. И если раньше я думал, что от тебя разверзнется моя Тэрра, то, кажется, ты, пока не очень убедительно, но пытаешься доказать обратное. Возможно, ты даже когда-нибудь примешь мою сторону. Во всяком случае, мне бы это польстило.

Что-то неведомое заставляет Эффи засмеяться и положить свои руки рядом. Мизинцы невесомо касаются друг друга. Их тела, словно два заряженных донельзя реактора, вспыхивают токсичными мурашками. Она не сразу понимает, что источником звёздного света в его глазах всё это время была она.

— Мне хочется сделать непоправимое, — голос Видара становится тихим и напряжённым, словно с минуты на секунду он бросится на неё и перегрызёт глотку чуть выпирающими клыками.

— Кажется, я обязана поддержать тебя в этом... Как Советница, — заворожённо отвечает Эсфирь.

Хочется упереться пальчиком в его клык и проверить остроту. Хочется упасть в его объятия, чтобы цвет изумрудного камзола спрятал её от жизни и окрасил сердце под малахитовую роспись. Хочется.

Оба не помнили ни кто они, ни где. Титулы, звания, слухи – всё резко перемешалось с отголосками из звуков и смеха веселящихся альвов. И лишь свет, сочившийся из глаз друг друга, напоминал о реальности.

Видар чуть смачивает языком пересохшие губы, опуская взгляд на их руки. Мизинцы касались друг друга.

— И какой твой первый совет?

Видар выразительно выгибает левую бровь.

Эффи кровожадно улыбается, бормоча под нос заклинание, что Видар так и не расслышал. Возможно, что она просто пошевелила губами, сказав совершенно иное, но...

Аккуратный толчок в грудь будто пробил сознание. Он не успел и моргнуть, как темнота заволокла обоих, перенеся в его покои. Её ладонь ещё покоилась на груди, будто служила дополнительной преградой, чтобы сердце не вылетело.

Сердце. Он поднимает глаза, отчётливо слыша остервенелые удары из груди ведьмы.

— Разве так бьётся магия замещения? — хмурится он.

— Я слишком хороша в том, что касается пряток. Раз даже ты поверил, что у меня есть сердце, услышав внутри лишь магию, значит, я не зря Верховная, — кривит губ в сладострастной улыбке Эсфирь. Она чуть не прокололась. Второй раз за несколько минут. — Так и будешь стоять?

— Я наслаждаюсь твоим видом, инсанис.

— А так?

Она тянется к замку на платье, но Видар опережает, в несколько шагов оказываясь за спиной ведьмы.

— Я сам, — буквально рычит ей в ухо.

Его дыхание будоражит нутро. Он медленно расстёгивает молнию на платье, невесомо пробегаясь кончиками пальцев по оголенным участкам кожи.

Эсфирь слегка смеётся, чувствуя, как сильные руки базируются в разных местах: одна крепко обвивает талию, а другая – шею, чуть приподнимая кистью подбородок.

— И почему я не сделал этого раньше?

Его рык становится последним звуком перед полным отключением разума. Темнота полностью окутывает покои, небо окрашивается в тёмно-синий цвет. Наступает время душ.

— Твои глаза видели лишь Кристайн, — едва шепчет она, рвано втягивая воздух, когда он одной рукой сдавливает шею, а второй исследует такие манящие изгибы тела.

— Верно, ты опоила меня чем-то, раз свет сошёлся клином на тебе...

— Тогда, что ты сделал со мной?

В ответ он крепко сжимает бедро. Неважно, что он сделал, куда важнее и главнее – что сделает в ближайшую ночь. Её глухой стон провоцирует его. Видар резко разворачивает Эсфирь, грубо впечатываясь в губы ведьмы, царапая хрупкую кожу щетиной.

— От тебя пахнет... людскими сигаретами, — Эсфирь чуть отодвигается от него, чувствуя привкус никотина на собственных губах.

— Из-за тебя не то, что курить – седеть начнёшь, — самодовольно хмыкает Видар, возвращая её в поцелуй.

Та энергия, те тёмные искры, исходящие от неё, хотелось подчинить себе. Вместе с ней. Целиком и полностью. А она охотно шла на поводу, зарывшись пальцами в чёрных волосах, что так ядовито блестели в контрасте с бледной кожей. Эсфирь казалось, что если он перестанет сжимать её в объятиях, то она разучится дышать, земля попросту разверзнется, и Хаос утащит обратно в ту темноту, из которой породил.

— К демону твоё платье! — не разрывая поцелуя, властно шепчет он.

Она не успевает даже моргнуть, как лоскуты чёрной ткани осыпаются к ногам.

— Мечтал это сделать с первого дня? — хитро щурится Эффи, а затем тихо шевелит губами, ведя пальчиками. Испорченная одежда и украшения с её тела исчезают. Остаётся лишь обсидиановая лилия в ярких волосах.

— А ты мечтала, чтобы я сделал это? — тяжело дыша спрашивает король, опускаясь перед ней на одно колено, попутно отшвыривая камзол.

Он склоняется, оставляя горячий поцелуй чуть левее колена девушки, пока левая рука поглаживает внутреннюю сторону бедра. Мокрые поцелуи прокладывают дорогу вверх, к талии, а вместе с тем, мучительно медленно, поднимаются и пальцы. Стоит губам коснуться манящего изгиба талии, как громкий возглас срывается с губ Эсфирь.

— Тише, инсанис, тише, — мурлычет Видар, поднимаясь выше и целуя грудь. — Дыши глубже, мне нравится слушать твоё отсутствующее сердце.

— Возможно, моё реальное сердце стучит так, что рискует быть обнаружено кем-то очень... опасным, — медленно шепчет Эффи, прикрывая глаза от дикого наслаждения, когда губы перемещаются на ложбинку меж грудей.

— Интересно, мне доведётся когда-нибудь увидеть его?

Видар ловко укладывает Эсфирь на кровать, нависая сверху.

— Несомненно, — хмыкает она, освобождая его от рубашки.

Желание короля чувствовалось каждой клеточкой очарованного тела.

— Какая нетерпеливая инсанис... — кривовато ухмыляется Видар, блуждая по телу руками.

Оно плавилось, извивалось, заставляло себя вожделеть. И Видар желал её так, что пьянел от ответных ласк не хуже, чем от выдержанной столетиями амброзии.
Изящная рука тянется к пуговицам на брюках, но Видар сам, в считанные секунды, отшвыривает оставшиеся части одежды куда-то в сторону. Страстный поцелуй полностью перетягивает внимание до тех пор, пока её ногти не впиваются в мускулистые плечи, а спина не изгибается от опасного наслаждения им, её королём.

— Не будь такой громкой, инсанис. По крайней мере, не сегодня. Я знаю, что ты – плохая девочка, — сквозь поцелуй шепчет Видар, двигаясь мучительно медленно.

Затуманенный взгляд не видел ничего прекраснее извивающегося тела; взгляда, подернутого дымкой желания; алеющих волос, рассыпавшихся по белым простыням и... раскрасневшихся щёк нежной кожи.

— Видар! — его имя врезается прямо в сердце, она блаженно прикрывает глаза.

— Смотри на меня, — требует король, целуя каждый пальчик руки, что так отчаянно тянулась к нему.

Он склоняется прямо над ней, восхищенно разглядывая лицо, полное страсти, желания, вожделения и... любви. Эсфирь мурчит его имя, прикусывает кожу рук, смотря самым ласковым и одновременно с тем хитрым взглядом. Она чуть приподнимается, обвивая шею руками, а затем прикусывает мочку уха. Его рык отдаёт в рёбра, равно как и её сладкие стоны взрывают в мозгу все нервные клетки.

— Мой Король... — с губ Эсфирь срывается тихий шёпот, отуманенный страстью.

Видар, на едва различимую секунду, замедляется, словно ему нужно было проверить – реально ли то, что происходит с ним. Очередной сладкий вздох, и он ловко расцепляет хватку ведьмы, находя её губы своими. Углубляет поцелуй, стараясь вдоволь напиться из дурманящих пухлых губ. Целует снова и снова. Остервенело. Истосковавшись.

Он зажимает рыжие кудри в кулак, боясь, что она может оттолкнуть точно так же, как той ночью, на треклятой кухне тётушки До. Усмехается, проводя языком по нижней губе, поддразнивая, и снова дарит яркий поцелуй, что вспышками звёздного света прокрадывался в самые отдаленные и укромные уголки памяти. Эсфирь лукаво улыбается, прикусывая и оттягивая на себя нижнюю губу Видара. Не только он умеет дразнить.

От нового всплеска эмоций оба теряются во времени и пространстве. Лишь разгоряченные тела и переплетенные души напоминали о том, что всё происходило в реальности. Что они действительно горели ярким огнём. Что они были вдвоём. Единым целым. Непризнанными родственными душами.