Наверняка, госпожа Накамура почивала как младенец, чего нельзя было сказать обо мне. Всю ночь напролёт я только и делал, что ворочался с одного бока на другой, всё гадая, когда я, наконец, воспарю сознанием в незамысловатую воронку грёз... В итоге я отправился туда всего на пару часов, и то ближе к рассвету. Наверное, всему виной было ожидание следующего разговора с Цуяко, ведь хоть и в пьяном состоянии, но она говорила о чувствах. А в придачу к этому ещё и соблазняла, даже можно сказать склоняла меня залезть с ней в один футон... Каких только сюрпризов жизнь не преподнесёт. Хотя, честно, мне это польстило.

     Я встал заметно раньше госпожи, даже несмотря на то, что заснула она посередине дня, и, желая прогнать сонливость с глаз, вышел подышать холодным утренним воздухом. Сама улица меня взбодрила, однако безразлично глядя на суету простых людей, мне почему-то снова захотелось просто укутаться в одеяло и попробовать заснуть. Поражаюсь, как госпожа век за веком находила в себе силы продолжать своё движение вперёд, даже не видя прогресса в воссоединении со своим братом. Мне вот кажется, что большинство на её месте просто бы сдались. Какая она всё-таки несгибаемая личность.

     Упившись последним глотком свежего воздуха, я вернулся внутрь и сел напротив зеркала. Полагаю, внешность начинает нас заботить только когда мы воспламеняемся желанием быть приятными в чьих-либо глазах. Хоть я за собой почти не следил, то есть разве что регулярно брился, а всеразличными там кремами и вовсе не пользовался, я всегда знал что родился привлекательным. Даже мои непослушные волосы, которые я обрезал, пожалуй, всего раз в год, никоим образом меня не портили, а скорее уж наоборот — пропитывали самобытным очарованием, эдакой аурой дикости, неукротимости, вкупе с моим умиротворённым нравом оказывающей на женский пол довольно интересное воздействие: ощущения, будто моя собеседница особенная, раз уж у ней вышло "приручить и присмирить" меня. Хотя особенной для этого не нужно быть, эти ощущения не более, чем фикция. Я даже до конца не уверен, правда ли это... Просто услышал однажды от знакомой в Токофу, а из головы так и не выбросил. Я всегда либо завязывал их в пышный хвост, либо оставлял эту гриву свободно щекотать лопатки, как перина облаков вершины гор. Пожалуй, стоит спросить госпожу, не менять ли мне что-то. В отражении зеркала, я увидел что моя хозяйка-лисица проснулась и прошла в общую комнату, держась за голову, явно напоминающую ей о вчерашнем возлиянии. Обернувшись к ней, я постарался натянуть на лицо свою самую привычную улыбку и пожелал ей доброго утра.

— И тебе, Харуки. — как-то обречённо вздыхая, ответила она. — Мы можем поговорить?

     Мне чудится или взаправду её отношение ко мне переменилось? Обычно она бы скорее приказала мне, а не справилась о разрешении. Знаю, её приказы протекают в мягкой манере, но это не отменяет самой ситуации.

— Разумеется. — кивнул я, раззадоренный ожиданием важной беседы. — И я уже догадываюсь, о чём конкретно...

— Именно. — зажато опустила она голову на грудь. — Вчера я, очевидно, дала излишне много воли языку.

— А многое ли выветрилось из вашей памяти после столь протяжного сна?

— Немногое... — выдавила та вполголоса.

     Нервы словно бы расшатывали её хрупкие ножки, отчего она чуть ли не рухнула, занимая место на подушке, а я же, намереваясь смотреть ей в глаза и выжимать искренность капля за каплей, уселся анфасом. На что она отреагировала примерно как орхидея, на которую уселся крупный шмель: знает, что бояться нечего, что он подарит ей одни лишь ласки, но скромно трепещет от его заботливых прикосновений всем своим телом, вплоть до основания стебелька. Я всё выжидал, когда уж эта комната утонет в голосе хозяйки, а она всё не решалась вымолвить и слова: как выброшенный малёк она слегка приотворяла подсушенные губки только лишь затем, чтобы через секунду передумать и опять беззвучно их захлопнуть. Очевидно, силилась обличить мысли в предложения. Откровенно говоря, я испытываю те же затруднения, но чувствую, что если не заговорю первым, мы вот так вот просидим, пока за окнами не смеркнется.

— Госпожа Накамура?

— Да? — отозвалась она излишне резко во всех смыслах.

— Не были бы вы столь любезны разъяснить... Все ли ваши вчерашние слова были пьяными бреднями?

     Услышав это, Цуяко трагично улыбнулась и покачала головой.

— Значит, ты всё понял? В таком случае, оправдываться нет смысла. Вот ведь абсурдный способ признаться...

— Согласен, не отрицаю.

— Однако, Харуки... — неукоснительно вцепилась она в меня взглядом, как орлиные когти в морскую змею. — Твою сердечную элегию я тоже не запамятовала.

— Ну что ж. — бодро пожал я плечами, победоносно ухмыляясь от уха до уха. — Учитывая, что я вам не безразличен, я как-то совсем не нервничаю.

— Ах ты ж... — дрогнула её бровь, да потешно перекосились губы. — Лисом стал не хуже моего. Однако, ты молодец.

— Эм... Благодарю за комплимент, но с чего это вдруг?

— Вчера ты принял именно то решение, к которому призывала честь. Не воспользовался мной и вознамерился всё сделать постепенно. Оно... Достойно похвалы.

— Не стоит. — умиротворённо прикрыл я глаза, довольный своею прозорливостью. — Госпожа, я заверну в другую тему, но... Часто вы топили горе в саке?

— Ой... — поморщившись, отдёрнула она голову вбок. — Обычно я ограничиваюсь третью бутылочки, но вчера я определённо увлеклась.

— Это я уж уловил. Я спросил, часто ли вы это проворачивали? — пристально глядел я на неё, выслеживая самые малейшие изменения в лице.

— Ну... — сконфуженно растянула она, выигрывая время на подбор слов. — Может, парочку раз на неделе. Когда печали уж совсем накатывали и терпеть их становилось просто невыносимо.

— И когда я отсутствовал дома?

— Конечно. Незачем грузить тебя чужими проблемами.

— Цуяко, ты мне и близко не чужая.

     Я умышленно перешёл на "ты" и обратился к ней по имени, дабы мои слова точно оказались услышаны. Она медленно перевела на меня широкие глаза и через несколько мгновений слегка закусила губу.

— Вам что-то не даёт покоя? — поинтересовался я, пододвигаясь ближе к ней.

— Много чего, будучи предельно откровенной. Головою я владею в совершенстве, но в вопросах собственного сердца я абсолютный дилетант. Столько веков я избегала подобных ситуаций, а теперь словно угодила в отравленный капкан, который погрузил моё сознание в шоколадную эйфорию. Настолько нелепо, что даже смешно.

— Не паникуйте, постигать искусство нежности придётся нам обоим, мы с вами в равных положениях. И всё же давайте стараться друг для друга.

— Как?

— Ну, для начала... — посмотрел я в окно. — Думается мне, стоит покинуть пост стражи и начать оберегать уже не улицы от разгула преступности, а ваше истерзанное сердце от тоски. Небольшим денежным запасом мы обзавелись, его нам должно хватить вплоть до ухода из города. А до тех пор ничего меня не будет волновать, помимо окружения вас ласками. Я обогрею вас, если вам станет холодно... Выслушаю каждую тревогу и залижу открывшуюся рану... В общем, сделаю всё возможное, чтоб вы почувствовали — миновали годы одиночества.

     Сдаётся, я малясь переусердствовал... Цуяко аж вздрогнула и обхватила себя руками, но при этом воздушно улыбалась.

— Что с вами? — отчасти побеспокоился, отчасти полюбопытствовал я. — Вас всегда было сложно читать, однако сейчас я теряюсь в догадках. Вроде, вы счастливы, но в то же время дрожите. Неужели я вас напугал?

— Нет, нет, не в этом дело... Просто это... Как бы мне описать свои чувства? Если взять, эм... Если взять кусочек льда и бросить его в воду хотя бы комнатной температуры, в нём сразу же появится трещина. Нежности мне непривычны, вот и реагирую я подобающе. Но прогони от себя мысль, что мне неприятно. Я даже поверить не могу, что всё так хорошо обернулось. Ужели этот бесконечный ливень проронил последнюю слезу? Ужели лучезарная улыбка солнца рассекла остатки его мглы? Снова хочется плакать, но уже от счастья... Но тем не менее давай пока не будем провожать из головы хлад здравомыслия. Я ценю твою заботу, но лучше тебе не покидать пост преждевременно. Недавно я сама это предлагала, но ты мудро поступил, что возразил, ведь будучи стражником ты не просто зарабатывал, но и выведывал жизненно-важную информацию. Если мы ослабим бдительность в самый последний момент, ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же прятаться нам осталось совсем чуть-чуть.

— А сколько точно?

— Пару недель приблизительно. Потом уже можно уходить.

— Но ведь до нового года осталась половина месяца. Мы достигнем древнего дерева всего за неделю, вы в этом уверены?

— А ты догадайся, почему Эдо является столицей Японии. Древо стоит неподалёку от него, но скрыто от глаз посторонних в глуби дремлющих лесов. Поскольку именно возле него кицунэ испокон веков одаривали японцев удачей и благополучием, городская территория частично пропиталась нашей магией и потому Эдо добился больших успехов, нежели остальные поселения. Правители ведь оттого-то и избрали это место, как столицу государства, ибо управлять страной намного легче, засыпая под куполом благодати, отводящей прочь невзгоды и решающей за тебя половину проблем.

— Никогда бы не помыслил, что вы в такой степени повлияли на нашу историю...

— Мы лишь её часть, как и сами люди. — безучастно пожала она плечами, как бы намекая, что вопрос исчерпан.

     Наше неловкое молчание растянулось в целую минуту, насыщенную убегающими взглядами, вцепляющимися в одежду пальцами, невзрачными попытками сесть поудобнее и еле уловимыми глотками, призванными смочить горло в преддверии чувственной фразы, на которую было так сложно решиться. Цуяко набралась смелости и нарушила молчание первой, подавшись вперёд и уткнувшись лбом в моё плечо. Это произошло так неожиданно, что я испугался за самочувствие госпожи, но по её словам догадался, что приступ её, хоть и являлся сердечным, но не представлял из себя ничего фатального.

— Просто для справки, Харуки... — голосок её был тих, как бриз над девственным лугом, известным разве что шмелям, день ото дня купающимся в его дикой, но оттого ещё более сладкой пыльце. — Твои чувства — это же не просто потакание моим прихотям? Не жалостливое согласие скрасить мою одинокую участь?

— Нет, нет. — легонько обхватил я её руками. — Жизнью собственной готов поклясться, что любовь моя честна и искренна. Ужели вы, утопая в минуту сию в объятиях моих, не слышите чьё имя вторит моё сердце каждым своим стуком? — чтобы она гарантированно услышала его, я прижал её к себе ещё немного крепче. Немного не оттого, что чувства мои были слабы, а из страха причинить этой и без того настрадавшейся лисице даже малейшую боль. — Только... Могу я вас кое о чём попросить?

— О чём же? — голос её всё больше походил на весенний шёпот, что ведёт беседу через капли, ниспадающие с тающего льда.

— В следующий раз, когда вам станет невыносимо от разрывающих вас изнутри эмоций... Не запивайте их, но и в то же время не держите в себе. Не забывайте, что у вас есть я, готовый разделить печали поровну. Даже не думайте, слышите? Даже не думайте, что мне всё равно. Или что это эгоистично — выливать на меня свои тяготы. Я сам сочту себя эгоистом если оставлю вас одну. Хотите утонуть в слезах — пожалуйста, но сделаем мы это вместе. И вместе вдохнём воздуха в наши обессиленные лёгкие.

     И снова разразилось удушающее молчание, пробирающее лучше декабрьской стужи. Неужели неуклюже подобрал слова? Да чёрт возьми, я всего-то алчу ей помочь, оказать сочувствие, согреть в своих руках... В общем, сделать всё возможное, чтоб слёзы её если б и лились из глаз, то исключительно счастливые, сладкие как спелые сливы, произрастающие в солнечных садах. Сейчас же они явно отдают скорее вкусом волн беснующегося океана...

— Хорошо... — отстранившись, и даже зачем-то отодвигаясь назад, сказала она. — Я приму это к сведению и обязательно воспользуюсь твоим предложением.

     Склонив голову под небольшим углом, она согревала меня мечтательным, упивающимся и поистине счастливым взглядом. Даже блики на её глазах как будто заплясали, радуясь за их влюблённую владелицу. Кто знает, сколько тостов они уже произнесли... Но они явно возымели воздействие и на Цуяко, опираясь на эти розовые румяна, выступившие поверх бархатных щёчек. В конце концов, любовь пьянит даже сильнее выпивки.

— Думаю, мы можем обойтись и без формальностей... — вновь заговорила она с волнительным трепетом. — Но всё же мне бы очень хотелось ознаменовать наш союз, как подобает истинной японке. Ты не против?

— Нет, конечно. — ответил я, даже сам не понимая, что конкретно она имеет в виду.

     Цуяко с самого начала зарекомендовала себя сложной и непредсказуемой особой, от которой можно ожидать чего угодно. Я давно это понял и потому уже успел решить, что не увижу от неё поступка, вызывающего недоумение. Но каково было моё лицо, стоило ей положить ладони у колен и одарить меня таким поклоном, что спина её вполне могла оказаться прямее стола...

— Знаю, глупо слышать это от тысячелетнего существа... — заговорила она, не изменяя положения. — Но я правда совсем неопытна в романтических отношениях. То, что я познала ранее и близко ими не являлось. Ты отворил мне дверь во что-то дотоле невиданное и я приложу все усилия, чтобы постичь это новое искусство. Ты уж позаботься обо мне... Сэнши Харуки. Растопи моё сердце, заключённое в воск.

     Сперва я испытал ужасную неловкость. Но понимая, насколько ей это важно... Как душа её трепещет в предвкушении новой жизненной главы, в кои-то веки сладкой, радостной, не бесчувственной в конце концов... Я осознал, что просто не могу её подвести. Впрочем, много ли от меня требуется? Просто не глушить порывы сердца. Я могу быть по-прежнему хладным с кем угодно, но только не с ней. Каждое моё желание может быть излито на неё. Это знание... Просто окрыляет.

— Госпожа. — легли мои руки поверх её плеч. — Выпрямитесь, пожалуйста.

     Она покорно подчинилась просьбе. И хотя всего секунду назад я намеревался просто горячо обнять её, но ввиду недавних размышлений всё-таки решил не скромничать. Ждала ли она, что второй поцелуй настигнет её именно сейчас? Да что уж там, я сам того не ждал, но удивил себя же. Не знаю, когда я точно отпущу её, но явно нескоро... Как минимум, пока не распробую каждый миллиметр этих скромных губ, на сей раз отвечающих взаимностью. Окончательно позабыв недавние опасения, я прижимал её к себе так крепко, как только мог, улавливая её сбивчивое дыхание и биение сердца, которое мне будто хотелось потереть о своё. Лишь единожды открыл я глаз, чтобы полюбоваться возлюбленной. И завидев на её щеке промокшую дорожку, оставшуюся от тайком пробежавшей слезинки, снова сомкнул очи, предаваясь этому моменту близости. Она счастлива... Значит, я могу быть спокоен.