На следующий день разразился сильный дождь. Даже Цуяко, обычно помогающая всем, кого встречает от зари до заката, судя по всему решила организовать себе выходной, запершись в чайном домике и с головою погрузившись в карты. Благо, у меня сегодня тоже не было смен, так что я мог отсидеться дома, в тепле и уюте. И всё же, я наслаждался потрескивающим очагом гораздо меньше обычного. Каждый виток моих мыслей опоясывал стан этой чертовки, точно шёлковые нити костяную катушку... Я прямо чувствую, здесь что-то не так. Но самое выбешивающее, мне совершенно не в чем её обвинить. Она не сделала ничего плохого, просто ведёт себя подозрительно. Аргх! Чёрт возьми! Именно это я ненавижу больше всего — кристально чисто видеть чью-то ложь и махинации, но не иметь возможности предъявить доказательств. На мгновение в памяти вспыхнула та её вчерашняя ухмылка и мои кулаки самопроизвольно сжались.

— Мелкая враль... — проворчал я под нос. — Помяни моё слово, маскарад твой рано или поздно закончится. Наступит день, в который я тебя всенепременно разгадаю.

— Кем ты там обладать хочешь, а? Поведай-ка.

— Бабуля? — отлепил я взгляд от барабанящего окна. — Не обладать, а разгадать. Знаю же, слух у тебя заточен острее кроличьего, так чего выдумываешь?

— Чувство юмора я твоё заточить пытаюсь, вот уже который год, но, видимо, иногда бытие воистину тщетно. — на её неудержимые смешки мне оставалось лишь зажато улыбнуться. — Ну так о ком речь? Уж не о красавице ли жрице?

— Бабушка. — обрушил я лицо о свою же ладонь.

— Нашёл чего стыдиться, особенно в свои лета. — тем временем ставила она чайник на огонь. — Учти однако, конкуренция будет огромной, так что приготовься к настоящей войне.

— Не уподобляй меня к остальным, я не испытываю к ней даже намёка на симпатию. Я бы вообще сказал, что у меня к ней... — возвратил я взгляд к окну, упиваясь созерцанием хаотичных сполохов беснующейся на горизонте зарницы. — Интуитивная неприязнь.

— Даже так? — изумлённо потупила она взгляд на мне. — С чего бы?

     Пришлось мне выложить на стол каждый осколок накопившихся подозрений, из которых даже я не мог сложить единый, целостный и взаимосвязанный пазл. Умолчал я только о личных теориях, ибо одна была безумнее другой.

— И что ты думаешь? — спросил я её, изложив терзающие себя мысли и домыслы.

— Я думаю... — сосредоточенно протянула она, и я уже было понадеялся на хоть какое-то содействие с её стороны, но, возвратившись в настоящее, она нацепила прежнюю ребячливую улыбку. — Что кто-то слишком много думает, хе-хе. Такими темпами и паранойей захвораешь, Харуки.

— Да уж лучше паранойей, нежели наивностью. — подперев голову, закатил я глаза.

— Внучок, да она же никому не мешает. Совсем даже наоборот. Брось-ка взгляд в угол, видишь сколько там корзин, до самых краёв заполонённых яблоками? А теперь догадайся, кто мне помог с их сбором, а по окончанию работы не потребовала ни одной монетки или фрукта. Я, конечно, уговорила её взять хотя бы парочку, причём самых наливных, но я убедилась, что она бескорыстна.

— Или тебе это мерещится. А я не могу расстаться с ощущением, что эта дамочка нарочито прощупывает путь к людским сердцам, дабы посеять середь них нечто зловещее. Или как минимум провернуть нечто алчное, при помощи такой изощрённой схемы, какой наш белый свет ещё не видывал.

— Книжек, вроде, мало читаешь, а воображение-то какое... — не мог я понять, шутит она сейчас иль говорит всерьёз. — Она же сказала, что вскоре покинет Токофу. Какой смысл оставлять нас, если её, как ты самого себя уверяешь, злые умыслы, ещё не обнажились пред явью и не воплотились?

— Как раз этими словами, бабушка, исток моих опасок и журчит. В её поступках напрочь отсутствует элементарная логика, здравый смысл и ну хоть какая-то рациональность! Да и сама она до жути странная... Пришла из неоткуда, прекрасная-распрекрасная, добросердечная умница-разумница, которой словно бы вообще чужды пороки. Не бывает такого, мы не на страницах сказки проживаем! Этот её инореальный образ просто перекрещивает любое соображение, формирующееся в моей голове. Сколько ни пытаюсь, а к здравому заключению так и не пришёл...

— А я могу. Пред нами настоящее чудо.

     Идентичные мысли застилают каждый глаз в нашей глуши... Однако ж я не собираюсь слепнуть и останусь при своём мнении. Что-то она там темнит... Что-то вынашивает втайне от всех.

— Недавно наша добродетельница предложила мне стать самураем. — решил я ничего не таить, от родной-то бабули. — Дескать, перед самим Токугавой замолвит словечко, можешь себе представить?

— Семь Богов Счастья... — полушёпотом произнесла она, десятью секундами ранее лишь в неверии выпучив на меня свои глаза, обычно прикрытые занавесью сухих морщинок. — Неужели?

— Ага. — саркастично закивал я. — Соблазном так и разит. Только эта консистенция уж слишком приторна, что заставляет поостеречься.

— Ты ведь хочешь согласиться? — зная бабушку, сейчас внутри неё гремит война. С одной стороны, она искренне желает мне счастья, а учитывая, что она всегда пророчила мне великое, достойное будущее, которое нереализуемо в нашем захолустье, перспектива отпустить меня напрашивается сама собою. А с другой, кроме меня у неё уже никого не осталось. Хочет, чтобы хоть я никуда не исчез, но усмиряет эгоизм ради единственного внука.

— Хочу. — честно признался я. — Однако прямо чувствую подвох...

— Ответственность за разветвления своей судьбы должно нести самому человеку, Харуки. Быть может, подозрения твои взаправду преисполнены здравомыслием. Миру свойственно меняться и, как правило, в худшую сторону. Мы вечно забываем об этом, живя здесь бок о бок, без интриг и прочего.

     К заре следующего дня дождь окончательно стих и я по своему обыкновению вернулся к тренировкам, правда в этот раз я плохо орудовал нагинатой, и осознав, что поглощённый отвлекающими мыслями не смогу сосредоточиться, я пошёл бродить по улицам без определённой цели. Сегодня у меня вечерний караул, так что жаль немного — по сути страдать тем же, что мне придётся повторить попозже.

     И как назло мне на глаза попалась наша вездесущая жрица, в компании Нарэты. Стояли они под давно уже отцветшими ветвями молодой сакуры, рассекая воздух своим гласом, заменяя бурей слов, что окружила их, эскадрильи розовых лепестков, гонимых ласковым бризом, всенепременно накрывшей бы их с наступлением весны. Прислонившись к стене и затаившись за углом, я мог смутно расслышать их речь, доносившуюся со стороны дерева.

— Но госпожа, чем было спровоцировано такое решение? — спросил её Нарэта с нотками отчаяния.

— Моими личными проблемами. Не томите ими свою голову. — отвечала она ему абсолютно бесстрастно.

— Но всё в вас так и дышит женственностью! — представляю я, насколько активно он сейчас жестикулирует. — Как могли вы всю себя отдать Богам, так холодно предав людей! Ах, сколько же сердец вы, должно быть, уже успели разбить...

— Друг мой, даже не будь жрицей, я бы всё равно не ответила на ваши чувства.

— Но почему? Внемлите мне, душа чистейшая! Разве вам не было весело со мной?

— Отчего же нет? Конечно, было, господин Нарэта. Но боюсь я, сколько бы вечеров мы с вами ни разделили, но никогда мы не станем чем-то большим, чем добрые соперники в картах. Сердце моё осталось покойным, как до встречи с вами, так и после неё. Но я не обвиняю вас. Вы просто вознамерились покорить... Непокоримое.

— Ах! — по звукам, он будто схватился за уже собственное сердце, стараясь удержать в груди хотя б его кровоточащие осколки. — Кощунство — таким сладким голоском вещать столь хладные слова! На какую дилемму вы обрекаете людей... Уста ваши мелодичнее струны кокю, сколько же сил надобно, чтобы проигнорировать их! Сжальтесь, если вам не чуждо чувство!

— Чувство мне не чуждо, однако задайтесь вопросом, из чувства ли образован фундамент невзаимной любви? Разве что из чувства сожаления, а оно, как всем известно, хлипче песчаника. Это сейчас вы мните, что вариант неплох, однако глазом не успеете моргнуть, как наше с вами гнёздышко обрушится, схоронённое под шестью футами пыли. В конце концов я...

— Нет! — надрывистым восклицанием прервал он её. — Нет, не нужно лишних объяснений, я всё понимаю. Я чистосердечно желаю вам только лучшего, так что... Пусть вам сопутствует счастье, согревающее пуще солнечных лучей. Найдите того, кто стократ лучше меня...

     Неспешно удаляясь восвояси, принялся он извергать массу схожих пожеланий, на которые был спровоцирован любовной горячкой, на что я всё-таки удосужился глянуть, пусть и рискуя был пойманным. Цуяко же спокойно глядела ему вслед и не произносила ни слова. Ещё бы, ибо глаза наши помозолила стандартная сценка отвергнутых. В последней попытке выставить себя жертвой с благородными мотивами в надежде, что сердце девушки растает и она передумает. Но с ней такое точно не пройдёт, уж слишком она умная и больше слушает разум, нежели сердце.

     И стоило ему удалиться из поля зрения, убежать зализывать раны в каком-нибудь укромном уголке, как Цуяко без какого-либо промедления обратилась ко мне, будто заведомо ощущая на этой сцене присутствие третьего лица.

— Полноте прятаться, господин Сэнши. Не в обиду вам сказано, но получается это у вас поистине прескверно.

     Признаюсь, я растерялся. Но чувствуется мне, что дешёвая ложь не ускользнёт от неё, поэтому сподручнее мне будет отказаться от второсортных отговорок и сказать, как есть.

— Премного извиняюсь, госпожа Накамура. — вышел я полностью. — Не смог совладать с искушающим зовом любопытства. Знаю, подслушивать столь личный разговор было крайне грубо с моей стороны.

— Да ничего, не берите в голову. — преспокойно отмахнулась она. — Для меня он всё равно ничего не значил.

— Вам к подобному не привыкать, я полагаю?

     Я уже намеревался сократить дистанцию меж нами, но внезапно меня окатило ощущение странности... Чего-то непривычного... И действительно. Цуяко всегда подходила ко мне первой, вне зависимости от того, кто из нас выступал инициатором разговора. Единственной преградой, разделяющей нас, являлась габаритная лужа, оставленная недавним ливнем, как своего рода авторская подпись на картине, коей он так громогласно кичился в порыве обуявшего его вдохновения, однако ж ничего не мешало жрице просто взять и обойти её периметром. Грязь ну точно не могла её пугать или отталкивать, учитывая сколько раз она протягивала руку помощи местным крестьянам. Значится, причина кроется в чём-то ином...

— Увы, вы правы. — пожала она плечами, пристально следя за мной и лужей.

     Она догадалась о моих подозрениях? Либо мне это чудится, либо я набрёл на нечто важное.

— Отчего же "увы"? Явись пред серыми девицами коварный демон, ухмыляющийся от уха до уха, обнажая тем самым свои хищные клыки, смердящие свежевскрытой могилой, скребя потолок кривыми рогами и стуча по столу бритвенно-острым когтем, да предложи он им взамен на душу — их собственную иль на чью-то ещё — возможность расцвести подобно вам, будьте уверены, хотя бы половина них да точно согласилась бы.

     Мне необходимо было сменить положение, чтоб пристальнее всмотреться в распростёршуюся между нами лужу, а потому я аккуратно, как бы невзначай продвигался к ней, попутно прилагая усилия, чтобы занять её разговором и вместе с тем отвлечь внимание, благо язык у меня был неплохо подвешен, даже несмотря на то, что книгами я в самом деле редко развлекался. В воде явно есть что-то, чего она боится, но что именно?

— А вы златоуст, господин Сэнши. — Цуяко тоже почти незаметно сдвигалась с места, но напротив — отступая. — А ещё посредник в деяниях нечистых. Пусть вы говорите образно, но истинная красота заключена в гармоничном сосуществовании внешней оболочки с внутренней сущностью. Страшно представить, как подобная сделка отразится на втором пункте.

— Как вы вообще её поддерживаете? Ужели это привилегия посланницы Божьей, чьей дух обволакивает вашу душу своим священным ореолом, благоухающим вечнозелёной весной? Некая благодарность за добросовестную службу и бескорыстную помощь нуждающимся?

— Остаётся мне на это лишь надеяться. Но если оно так, то я счастлива.

     Я силюсь разглядеть в луже хоть что-то... А пригласить её подойти ближе будет просто апогеем опрометчивости. Дело дрянь...

— Извольте, в чём же тогда кроется секрет подобной привлекательности? — спросил я её просто чтобы продлить разговор, пусть до этих сведений и наставлений мне совсем не было дела.

— Если Боги тут не при чём, то вся заслуга ложится на элементарную заботу о себе. И сейчас я прямо чувствую, пора в который раз прогнуться перед прихотью моего избалованного личика. Из-за дождя сегодня так влажно, что я скоро зарыдаю чёрными слезами. Прошу простить и меня, и мою капризную косметику.

     Она торопливо и скромно поклонилась. Даже макушка её не попала в зеркальную гладь, любезно налитую нам посередь проливных сумерек. Затем она развернулась и пошла своей дорогой.

     Подождите-ка... Точно! Отражение, там, в воде! Вот, что она скрывала! Страшась упустить лакомый момент, я нагнулся и посмотрел на лужу под таким углом, чтобы Цуяко всенепременно угодила в неё. Но к моему диву, а вернее сказать ужасу, она прикрыла свой затылок зонтом. Пока она в спешном темпе удалялась из виду, по моей спине пробежался целый взвод мурашек.