Автор рассказа: Соня Фрейм

От автора: Это не рассказ о любви. Это трагикомедия. А еще правды в этой истории больше, чем во всех других.

Это было бы так весело, если бы не было так грустно.

Назовем его условно Джек.

Джеку тридцать шесть, и он носит очки. Джек -немец, и, как и все немцы - заморочен, вежлив и слегка интровертен. Джек не разбирается в людях, но зато люди разбираются в нем. Было не сложно понять, что он очень добрый, щедрый и на нем можно ездить. Его единственным недостатком является тупая бородка, из которой он пытался сделать какое-то произведение искусства.

На свои тридцать шесть Джек не выглядел. Был подтянут, спортивен и по-мужски витален. Женщины это быстро просекали и начинали на него охоту. Что может быть привлекательнее, чем поймать в свои сети неженатого, обеспеченного мужика, к тому же патологически неконфликтного?

Но, как ни странно, ни одна ушлая баба, коих крутилось много в его окружении, так его и не объездила.

Везло только азиаткам.

Все девушки Джека были из стран у подножия солнца. Все они были маленькие, миленькие, закрывали глаза ручками и делали: «И-и-и!», когда стеснялись. В общем, его жизнь походила на слишком натуралистичное аниме.

А кем была я?

Азиаткой, но в его кавайную галерею не вписывалась. Потому что я выше всех его девушек, а вместо языка у меня помело. Вот это «И-и-и!» я тоже делать не умею. В то время я  была просто неудачливым студентом-магистрантом в Германии. Хреново училась, хреново работала и периодически с кем-то цапалась. А еще я любила Джека и пыталась заползти, как змея, в его мир и найти место где-то под его сердцем.

И казалось, что он это понимает. Он стал часто касаться моей руки, иногда ее поглаживая. Так осторожно и невзначай... Стеснялся. Трогательно.

– Ты знаешь, я мог бы сдавать комнату всем подряд, но острой нужды в деньгах у меня нет. Но я был бы рад жить с кем-то, кого я знаю. Тебя я знаю.

Я слушала и кивала с приклеенной улыбкой. После двух лет жизни в злачной общаге с обкуренными, обдолбанными и вечно пьяными студентами, я решила переехать. Джек был рядом все эти два года в Германии, потому что любил устраивать походы для иностранных студентов. Хобби у человека такое. Тюбинген - городок маленький. Все иностранцы знали Джека. Все наши дороги вели к нему. А он вел нас к Бебенхаузену [1], к термо-источникам в Бад-Урахе [2] и даже вывозил нас скопом в Страсбург и Цюрих. 

– Это просто кошмар. На каждое жилье кастинг из двадцати человек. Это что ток-шоу «Германия ищет таланты» или сдача комнаты? – глуповато ехидничала я.

Джек понимающе усмехался.

– Ты можешь спокойно искать комнату дальше. А я пусть буду твоим планом «Б». Знай, что на улице ты точно не останешься.

Это была не шутка. В Тюбингене, как и во многих университетских городках, ситуация с с жильем являлось кошмарной. Общаги забиты. Частные комнаты и квартиры тоже, да и цены там под пятьсот евро. За такие деньги можно найти жилье даже в Мюнхене.

Но дело в том, что я ничего не искала, а сразу наметила себе план. Я въезжаю к нему, нас романтично сближает вынос мусора и одинокие вечера, а дальше он мой целиком и полностью. Я хотела обладать им всем. Мне было мало любоваться его потрясающе ровным разворотом плеч, несмотря на то, что он был программистом и жил у компьютера.

(«У него даже горба нет на холке!» – вопила я подругам, а они крутили пальцем у виска. Что взять с озверевшей, влюбленной девки?)

Я хотела висеть на его крепкой, длинной шее и дышать этим особенным запахом. Джек пах так, как должен пахнуть родной дом. Чистотой и постоянством.

Я хотела обладать его добрым сердцем. И чтобы ни одна ушлая тварь больше не пыталась его оседлать и вить веревки.

Кто знает, почему из всех мужчин на свете я влипла в слегка лысеющего инфантильного программиста, который к тому же был старше меня на одиннадцать лет? Но в жизни не получается выбирать, все всегда выходит как-то само. А потом ты смотришь на этот паззл-самобранку и думаешь, кто мог сложить такую любопытную чушь.

Джек жил один, но периодически с ним селились какие-нибудь друзья.

«А ты знаешь, почему он живет с соседками-азиатками?» – с какой-то масляной поволокой в глазах спросил меня Симон.

Он еще подчеркнул это интонацией – «соседки-азиатки».

– Потому что это его круг общения, – с каменным лицом ответила я.

Тема закрыта, Симон отвалил.

На данный момент Джек жил с некой Бекки из Тайваня, и та начинала скоро учебу в Нюртингене неподалеку, но получала свою комнату только с первого апреля.

«Ну ладно!», – беспечно думала я – «Пусть живет!».

У меня было довольно много вещей, и я решила перевозить их к нему частями. Джек отдал мне сразу все ключи, но предупредил, что в комнате еще вещи Бекки.

«Говно-вопрос», – решила я.

Они же просто друзья!

И началась канитель, состоящая из огромных синих сумок из IKEA, в которые я паковала свою жизнь и перевозила по частям в его тихую квартиру в спальном районе Тюбингена. Языкастые студенты ласково прозвали эту часть города «Гетто».

А я назвала его квартиру «Дом, который построил Джек».

Мы не пересекались. Он работал, я училась, и сумки прибывали в его дом днем. Но вот однажды я решила забежать на выходных и не нашла его.

Джек написал позже:

«Извини, что не застала меня. Мы с Бекки решили сделать спонтанный поход по окрестностям».

Вы с Бекки? В тот момент я впервые всерьез задумалась об этой тревожной комбинации: маленькая, кавайная тайванька. В его доме, где все соседки были азиатки.

Бекки вживую я увидела в день своего окончательного заезда. Ничего особенного. Как сказала бы про нее Маша: «Эй, хочешь крутой мэйк-ап туториал на Youtube: китайский парень загримировал себя в Пэрис Хилтон!".

В отличие от других азиатов у нее было хорошее произношение. Обычно юго-восточные азиаты говорят по-немецки так, будто они говорят по-китайски. Никакого расизма, это факт, их языки более вокальные. Но Бекки довольно четко артикулировала все согласные. Словарный запас был беднее моего, но говорила она лаконично и грамотно.

А потом она сделала это: «И-и-и!», и я поняла, что дела плохи.

Ее голос впервые обозначил пугающую угрозу, таящуюся в самом ее существовании. Он звучал тоненько и пискляво, почти по-детски; от него болели уши, и что-то в висках начинало стучать, как чокнутые барабанные палочки.

– Как давно ты знаешь Джека? – спросила я со змеиной улыбкой.

Бекки рассмеялась и махнула рукой:

– Прилично, я еще была в Тюбингене студенткой по обмену, когда мы познакомились.

Она сказала, что будет перевозить свои вещи в Нюртинген по частям. А я свято верила, что после этого духу ее не будет. Чем-то она мне не понравилась.

Что все это время делал Джек? Работал днем, а по вечерам смотрел мультики. Так и началась моя жизнь в его доме. Здесь царил полумрак и мерно капал кран. Здесь было чисто, но пусто. В доме, который построил Джек, не хватало только Джека.

Она уехала, и разлилась тишина. Но от Бекки остался след.

Он был в опущенных жалюзях в моей комнате, ей мешал свет. Я тут же подняла их.

Он был в ее вездесущих волосах, которые оказались даже на стенах в ванной.

Я выметала эти волосы, а они снова оказывались здесь. Вьющиеся, черные и жесткие. Я изгоняла ее как нечисть.

Но след Бекки волочился по этому дому, как грязная вода с промокших ботинок.

***

Хочешь узнать человека? Приди в его дом, и он откроет тебе его тайны. Джек мало ел, сильно уставал. Джек был тихим человеком. Ходил так бесшумно, что я не понимала: был ли это он в коридоре или шорох вечного немецкого дождя за окном.

Жизнь с такими людьми меня пугает. Почему они издают так мало звуков? Хочется сказать: «Эй, давай пошумим, уроним что-нибудь! Сломаем шкаф...»

Первые две недели Джек вел себя со мной настолько сдержанно, что мне хотелось разреветься. Но пока рано плакать.

Я вслушивалась в его шаги, отмечала следы его присутствия в доме, и, казалось, что раньше он был ближе, чем сейчас. Немцы любят свою приватность. Им нравится рефлексивное одиночество. Они уважают и чужие границы. И думают, что все нуждаются в этих границах. Но я немкой не была. И даже дверь в свою комнату не закрывала, словно говоря этим, что я всегда его жду. Даже, когда он уже дома.

Джеку было априори все разрешено в моей жизни, все дозволено. Но он все равно извинялся почем зря. И в этом океане безграничных возможностей никогда не использовал свое всемогущество.

«Приготовь ему что-нибудь!» – советовали всезнающие подруги.

«Да он отравится!» – хило сопротивлялась я.

«Иди бухни с ним!»

«Да он не согласится... Он ни на что не соглашается. Его реакция на все: это «Нет, спасибо!»

«Выложи сразу сиськи на стол», – советовал мой единственный друг мужского пола Тролль. – «Сиськи – это залог гарантии. В сиськах мы видим железную симпатию!»

«Да было бы что выкладывать...»

Я вконец скукожилась от своего пессимизма и бесперспективности. А потом снова нарисовалась Бекки. Она открыла дверь своим ключом и прошла в его комнату. И дом, который построил Джек, наполнился ее детским голоском и осколками моего сердца.

– Халлё! – крикнула она.

Джек был на работе.

«Возьми ее за шкирку и выкинь, пока он не видит. А потом поменяй все замки!» – шепнул внутренний голос.

Это «Халлё» прошило мне насквозь барабанные перепонки. Как будто где-то в муках сдох комар.

– Салют, – поприветствовала ее я и тенью скользнула в свою комнату.

Вскоре Джек позвонил Бекки на мобильный и спросил, что купить на ужин. Я ничего не понимала. В тот же вечер я видела, как она выскользнула из ванной в его майке и штанах. Я, как сомнамбула, зашла туда после нее и закрыла дверь.

Что это было?

И как мне об этом спросить?

Что мне вообще делать?

Джек стал необъяснимо дорог, возможно, я неумышленно его уже полюбила. Его тишину и запах уютного дома. Его инфантильность и дурной режим питания. И его теплые руки и внимательный взгляд сквозь бликующие стекла очков.

Передо мной была пустая ванная, дышащая каплями воды и гелем для душа. А в ванной лежали черные, вьющиеся волосы.

Я открыла кран и пустила воду из душа, глядя, как волосы утекают в слив.

Что бы между ними ни случилось этой ночью, я ничего не слышала.

Зато паранойя вопила во весь голос:

«А ты сразу почувствовала, что дело дурно пахнет!

Я ревела всю ночь, скорчившись в кровати, как эмбрион. Переезд в этот дом оказался самой жуткой ошибкой в моей жизни.

На следующий день я не выдержала и спросила Джека без переходов и бестактно, как только умела я:

– Скажи-ка... а что Бекки твоя девушка?

Джек неожиданно сказал мне больше, чем: «Нет, спасибо». Он прислонился к косяку и задумчиво произнес:

– Сложный вопрос. Я жду ее согласия.

Внутри меня завизжали тормоза. Внутри меня случилась авария, и вырисовывался меловой контур моего сбитого тела. За рулем была Бекки. Она переехала меня  напополам.

– Э-э-э?

– Ну, мы с ней были близки... и она мне очень нравится, но она пока не дала мне однозначного ответа.

«Су-че-ка», – сложились в это слово рисинки на столе, которые я разглядывала, чтобы случайным движением ресниц, не спровоцировать новый поток слез.

– Так предложи ей снова, – услышала я свой веселый голос, который мне уже не принадлежал. – Надо бороться. Кто знает, может у вас, что и выйдет.

– Ты права, – ободрился Джек. – Надо бороться.

Джек. Джек. Джек. Я в сердце твоего дома. Я пришла только ради тебя. А ты мне тут историю своего сватовства описываешь.

Может, мне еще благословить их следовало? А лучше отпеть обоих в церкви. Сразу.

Давно мне не делали настолько больно, что я забыла, как дышать. Грудь сдавило так, что хотелось сделать судорожный всхлип, как будто выныривая из под толщи воды на воздух.

Но дышать было нечем.

Дом Джека – это безвоздушное пространство.

Дом Джека построен в открытом космосе.

***

– Нет, я не понимаю, – истерила я перед Саней. – К чему тогда все это было? За ручки меня, как школьник, жмакал, позвал в свой дом, и нате вам! «Жду ответа от Бекки!» В чем смысл вообще? Неужели он не понимал, что я приехала к нему только с одной целью: быть ближе! Как он вообще себе представлял развитие этих отношений? При мне?! Он же был в курсе, что он мне нравится!

– Мужчины очень тупые, когда речь идет об отношениях, – сказала она. – Really (Перевод, англ.: Правда). Они не связывают в голове такие вещи.

Я только взвыла в голос и шумно высморкалась в последнюю салфетку. Вокруг нас было их кладбище. Туда я сливала гнев и обиду, а Саня сочувствующе глядела на меня из под бровей вразлет и ела торт.

– Как я там жить теперь буду!

– Ну, я так уже два года мучаюсь. Все мои соседи живут со своими significant others (Перевод, англ.: вторая половинка).

– Причем тут это! – скривилась я, как от зубной боли. – У тебя же ни с одним из них не было намека на симпатию.

– А мне думаешь охрененно слушать, как они все по ночам ломают кровати?! This is no fun! (Перевод, англ.: Это не весело)

Саня всегда мешала английский с русским. Ей это можно было простить, потому что последние пять лет она прожила в Штатах и Болгарии, и ее английский был лучше, чем русский. Слушать Саню равносильно тому, как если бы кто-то включил немного безвкусный, но живенький микс на русскую и американскую попсу. А ее упоминания significant others только бередили душу еще больше.

– И что за имя такое Бекки?

– Ну, эти юго-восточные азиаты берут себе часто второе западное имя, потому что его проще выговорить иностранцам...

– Ты уверена, что она вообще девушка? Может это тайский трансветит?

Я начала смеяться и плакать одновременно.

– Она из Тайваня, а не Таиланда.

– Да мне как-то...

Ее географический пофигизм слегка поднял мне настроение.

Бекки же, увы, была женщиной.

***

Этим же вечером мы напились с Джеком. Я ему сама предложила. Купила свое любимое австралийское вино "Yellow tail"с лакрицей, и тут мне выпал супер-приз в виде его откровенности.

Пьяненький и дивно пахнущий Джек сидел рядом со мной, хихикал и увлеченно рассказывал о своей жизни.

Я оставалась на удивление трезвой, хотя бутылку австралийского мы уже уговорили и теперь открыли его французское вино. Смотрела на него сквозь полуприкрытые веки и думала. Обо всем.

Джек – это гора, на которую невозможно забраться.

Джек закрыт не только в своей комнате, но и в своем мирке.

Джек открывается только когда бухой.

Мило и смешно.

Что с ним делать?

Что с ним делать?

Он наклоняется ближе, и я вижу маленькие морщины вокруг его век.

Кажется, вино добирается до меня, и я думаю с пьяным экстазом:

«Как здорово, что он отпустил усы. А то бы я его тупую бороду выдернула прямо сейчас...»

– Ты знаешь, – слышу я его мягкий голос,– мне будет очень жаль, если ты уедешь в Берлин.

– А что мне делать? Работу я тут не найду, – качаю я головой.

Вижу его глаза и сквозь них его душу: спокойное, теплое море. В этом море не бывает штормов. Оно всегда приветливо и ласково. Я жила бы в этом море. Я разучилась бы дышать...

– Вот если бы у меня па-а-арень появился, тогда другое дело!

Ну все, понесло.

Джек оживился. Молчание между нами набирало силу.

«Сиськи на сто-о-ол!» – проревел во мне басом голос Тролля.

«Сейчас», – ответила я мысленно неизвестно кому, и начала прикидывать, как это сделать изящнее.

Было бы круто, если бы с меня упала майка, а потом, как в вестерне, кто-то отстрелил мне застежку от бюстгальтера. Эффектные моменты врезаются в память лучше.

Но никто не стрелял.

– Я думаю... Бекки просто психологически сложно, понимаешь?

Это все-таки был вестерн, и мне прострелили голову, а не застежку от лифчика. Только я отодрала свои ошметки от асфальта, по которому меня раскатала Бекки, как сам Джек взялся за ружье.

Мне вдруг стало тошно. И я поняла, что я сплюну. Я скажу правду.

– Она тебя не любит.

В его глазах словно что-то разбилось.

Ну, вот и я начала отстреливаться.

– Если бы она тебя любила... то никогда бы не тянула с ответом. Психология тут не причем.

– Нет, нет, – поспешно сказал он. – Я думаю... ей просто стыдно. Потому что у нее не было партнера до этого.

– Чего?

Трагедия начинала превращаться в фильм «Тупой, еще тупее».

– Ну, мне так кажется, – добавил он. – Я пытался узнать у нее о ее прошлых отношениях. Каждый раз, когда я об этом спрашивал, она закрывает лицо руками и делает так: «И-и-и!». Я понимаю, что ей тяжело дается ответ.

– Она просто не хочет говорить тебе, – устало сказала я, откидываясь к стене. – Когда девушки хотят держать кого-то на расстоянии, они начинают мутить воду.

– Но у нас и секса не было нормального.

Нормального? Господи, только не уточняй, что вы там делали.

– Она позволяла мне все кроме пенетрации.

Дже-е-ек, прекрати.

– Может, она не хотела?

– Я думаю, у нее не было партнера.

Тут я вдруг разозлилась и выплюнула очередную порцию яда:

– Она тебя использует. Потому что в Германии у нее больше никого нет. Она - неуверенная, а ты - ее тыл. Но давать тебе она не будет, потому что ты ей не настолько симпатичен. Подумай сам... если тебе кто-то нравится, будешь ли ты держать его на расстоянии, даже будучи девственником?

Джек взгрустнул и стал пить с удвоенной силой.

– Я все равно буду ее ждать. У меня достаточно терпения.

Глупый, глупый Джек.

***

– Есть мужики, которые как французский арт-хаус, – сказал мне Тролль, пыхтя сигареткой. – Ты можешь выйти на середине курнуть, а когда вернешься, там ничего не изменилось. Вот это твой Джек.

Мы стояли перед библиотекой и трепались.

– Момент с сиськами ты профукала вчера, но не пропусти следующий шанс!

Тролль был понимающим, но по-мужски бесчувственным. С ним не получалось долго страдать, его это не прикалывало. Этим словом он измерял вообще любое действие.

Реветь Маше или Сане в плечо, я уже задолбалась.

Поэтому я пошла домой и опять нашла там Бекки. В его одежде с его кружкой, полной чая. Сам Джек светился, как новая лампочка. Бекки жаловалась на проблемы с регистрацией. Бекки жаловалась на свою комнату в общаге. Бекки говорила, что у него уютно. Джек подливал ей чай и смотрел на нее таким взглядом, каким никогда не будет смотреть на меня.

Странные отношения.

В ванной опять были ее волосы.

«Купи своему трансвеститу витамин Е!», - кипела я внутри, но так ничего и не сказала.

Просто поняла. Если я ему не нравлюсь, тут ни сиськи не помогут, ни совместная жизнь. Самая простая и горькая истина о любой невзаимности.

– Мы поехали с Бекки в Метцинген.

«Бекки надо отвозить не в Метцинген, а на хер», – думала я, а в итоге сказала только: «Пока».

В колонках играли Die Antwoord:

"I don't need you

I don't need you

You're like see through

I don't see you"

(Перевод, англ: Ты не нужен мне

Ты не нужен мне

Ты просвечиваешь

Я не вижу тебя)

***

Затем закончилась моя учеба. Три месяца в доме Джека тоже.

Тюбинген был прежним. Город студентов и пряничных домиков. Город, где социально-протестующих не отличишь от сумасшедших. И те, и другие бродят по улицам и кричат что-то странное.

Саня все также жила в своей общаге и мешала английский с русским.

Тролль дымил, как паровоз, и советовал, как Будда.

А Джек все еще ждал Бекки. А она делала: «И-и-и!» и дрыгала ножками.

По-прежнему она приезжала к нему на выходных, линяя, как больная кошка, а я пылесосила комнаты от брезгливости.

В доме, который построил Джек, капал кран и была хорошая слышимость.

Здесь было чисто и пусто. Как и в день моего приезда.

Я извлекла из кармана ключ и царапнула им по белой стене. Просто, чтобы оставить след.

– Ну что же... – Джек застыл на пороге, выглядя слегка грустным и даже потерянным. – Желаю удачи.

Я обняла его и почувствовала, что его удивительный запах окутывает меня, как дым. Но в голове вдруг стало ясно и спокойно. Ну, что с ним сделаешь? Под лежачий камень вода не течет. Я была водой. Я искала новые пути, а камни пусть лежат себе. Может однажды кто-то их сдвинет.

– И тебе удачи. С Бекки. И вообще со всем. Но не тяни с ней долго. Может, пропустишь кого-то стоящего.

– У меня не бывает такого широкого выбора, – посмеялся он, глядя на меня честными голубыми глазами.

– Пока, Джек.

Ты так ни хрена и не понял.

[1] Бебенхаузен - монастырь в Германии земле Баден-Вюртемберг

[2] Бад-Урах - город  в Германии земле Баден-Вюртемберг