На утро газета легла на пол у двери Доктора, но в тесной квартирке на втором этаже никого не было. Еще до рассвета безумец вышел из дома, чтобы взглянуть в глаза прошлому, и увидел на мостовой, недалеко от своего дома, тело белокурой девушки, дочери своего отца, смелой, но мертвой Анны-Марии Громмер.  Даже сейчас она была на него похожа. Даже в бледности смерти, перепачканная в крови, с обезображенным от ужаса лицом.

Половина дня ушла на то, чтобы объяснить полиции почему безумец оказался в столь ранний час на улице. Однако, как оказалось, у него было алиби на всю ночь и даже утро, его видели несколько человек, в том числе господин Нуар, который не любит спать по ночам и поощряет поздних гостей. 

Безутешная сестра Эн-Мари рыдала и даже лишилась чувств, глядя на то, что сделал неизвестный маньяк с ее сестрой. В сторону осиротевшей окончательно девушки Доктор старался не глядеть. Ей было гораздо хуже, чем трупу на мостовой, она еще жила и чувствовала.

Похоронили девушку спустя два дня, ведь ее тело было важной уликой в кровавом деле, четыре трупа подростков - это не шутка для небольшого города. Полиция ввела комендантский час, под подозрением были многие, особенно приезжие, но на похороны бойкого белокурого создания собрался весь класс, ее друзья и знакомые. И Доктор тоже пришел, в его руках покачивались две белые, как свежий снег розы, перевязанные черной летной, за кружево которой был заткнут конверт из плотной бумаги. 

На гроб из красного дерева, который госпожа Сирин продала сестре Эн со скидкой, сыпалась земля с глухим стуком, его не открывали для прощания, ведь тело девушки было сшито во многих местах и, как ни старался гример, оно не выглядело даже отдаленно хорошо. Говорят, только сестра и посмела поцеловать ее еще до тго, как опустилась лакированная крышка.

Вслед за остальными, Доктор подошел к разрытой могиле, в его глазах промелькнула печаль, но сменилась равнодушием, на крышку гроба полетели две розы с конвертом и горсть стылой земли. Глухо зазвенели лопаты вонзаясь в промерзшую почву, рабочие возвращали тверди то, что вывернули из нее ради того, чтобы отдать в материнские объятья златокудрую совесть Доктора, воплотившуюся в дочери погубленного инспектора. Когда церемония прощания закончилась, друзья Анны-Марии ушли, поддерживая ее сестру, как бледное истощенное привидение, Доктор подошел к памятнику, который изваяла, несомненно трудолюбивая рука брата госпожи Сирин, и вложил в руки каменного ангела картонный квадратик с картинкой и надписью.

Придя в свою комнату, Доктор некоторое время ходил из угла в угол, вспоминая подробности ночного разговора, потом рухнул в кресло и прикрыл глаза. За закрытыми веками побежали строчки, написанные рукой безумца за день до похорон. Конечно, мужчина не мог оправдаться перед убитой девушкой, но, может, привычка, а, может, потребность хоть что-то сказать в ответ на брошенные в лицо обвинения подтолкнула Доктора царапать бумагу пером, выбрасывая лист за листом в мусорное ведро. Конечный вариант письма, составленного для девушки, был запечатан в конверт и запаян сургучом. 

"Милая  Эн-Мари, вы уже покинули юдоль скорби нашего мира и, надеюсь, отправились в мир лучший, но потребность рассказать хотя бы какую-то истину толкает меня писать эти строки. Хотя они принесут облегчение только мне, вам же, пусть вы смогли бы прочесть их при жизни, они бы не помогли успокоить боль.

Косвенно я являюсь убийцей, не отрицаю этого, но то, что твориться на улице не совсем моих рук дело. Все сложнее, но своей вины я не отрицаю.

Видите ли, я хотел создать совершенное существо, которое выйдет за границы жизни, которое не будет подвержено смерти и старости. Я хотел уподобиться Богу и сотворить разумное, живое создание, наделенное пусть не душой, но хотя бы духом и мыслью. Согласно всем трудам, что я прочел - это было возможно. Заключив тот злосчастный договор, я обменял свою душу на возможность это сделать и посеял зуб дракона, но понимаю это только сейчас, что же взошло. 

Чтобы существо жило, ему нужны были органы, ткани и память, сохраняющаяся в них. Да, я изымал их у людей, но, поверьте, все эти люди были достойны смерти. Вашего отца мне бесконечно жаль, но я не мог позволить ему помешать мне, а его верный друг, - сыщик, оказался идеальным человеком, которого стоило сохранить полностью, чтобы пробудившееся существо смогло обрести плоть. Именно он стал вместилищем новой жизни, именно его тело должно было принять древнюю магию.

Теперь, столько лет спустя, я вижу, что не стоило даже ввязываться, но любопытство, присущее любому ученому, и жажда узнать этот мир еще больше сыграли со мной злую шутку. Теперь мое совершенное существо пробудилось, спустя столько лет. Оно вбирает в себя жизни, судьбы и людей, пытаясь насытить свой голод. 

Я сам не знаю, что я создал, но уверен: скоро мы познакомимся и это знакомство поставит точку в кровавой истории. Может, и в моей жизни. Однако, вам уже не нужно беспокоиться об этом, если, конечно, вы не станете ангелом-хранителем кого-то из несчастных в этом городе. Вы правы, мы все тут прокляты. Не мной, возможно, сама судьба распорядилась так. История города началась еще дор меня и до вас, боюсь, что она еще долго не закончится.

Даже хорошо, что вы не с нами. Спи крепко, ангел."

Открыв глаза, Доктор покосился на зашторенное окно. Теперь шорохи за завесой штор и шаги по крыше стали его постоянными спутниками. Несколько ночей под ряд кто-то аккуратно бродил там, балансируя на скользкой черепице едва слышно. И Доктор подозревал, что знает визитера. 

Мужчина знал, что стоит разрешить такому гостю войти и больше никогда от его присутствия не избавишься, однако какая-то часть души хотела распахнуть окно и пригласить тот совершенный ужас, что за ним притаился, ступить в комнату, принося и свою жизнь ему в дар. Но инстинкт самосохранения и здравый смысл были сильнее. Даже когда безумец засыпал, он слышал тихий голос, зовущий из ночи: "Жан Франсуа, нам нужно поговорить. Впусти меня, создатель".

На кладбище ветер перетаскивал влажный снег, свалявшийся в грязные льдинки, шуршал листвой, которую смог оторвать от мерзлой земли, но не тревожил рук юного ангела, который крепко держал открытку, как назидание всем юным и бесстрашным. Стоила ли свежая могила пролитой крови и слез? Никто бы не дал на этот вопрос ответа. Город впитал еще одну жизнь, пополняя колекцию.