После ночного визита Доктор просыпался часто, несмотря на тепло в кабинете, то и дело его сны тревожили видения желтых глаз и вспышек огня во тьме. Утром, взглянув на полку с книгами, Док только усмехнулся, все книги отсюда он выучил, перечитывая раз за разом в поисках ответов, казалось, почерневшие от пламени страницы отпечатались огненными письменами в мозгу.

- Долг перед семьей или совесть? - прошептал Доктор, присаживаясь за стол.

Старая ручка привычно легла в ладонь, Доктор поморщился от воспоминаний, заметив пятно засохших чернил или крови, на столе. Перебрав в голове воспоминания прошлого, безумец улыбнулся чему-то давнему, что согрело сердце, смягчило черты лица и погасило сумасшедшую искру в зрачках Доктора. Перо, словно смущаясь нарушить тишину, пару раз скрипнуло по бумаге и побежало, сопровождая каждый свой пируэт визгливым говором.

"Здравствуй, гость, пришедший без приглашения. Ты удивил меня, заставил задуматься, заставить вспомнить что в моей жизни были и светлые моменты, какие бы темные события их не сопровождали. Я вспомнил свой выпускной, чудесное время моей победы над обстоятельствами. Диплом согревал мне душу, и я смотрел в будущее яркими глазами, мечтая о практике, о славе, о помощи больным, которые смогут взглянуть на мир здоровыми глазами.

Однако, выпускной вечер был омрачен появлением моего отца, который мрачной тенью маячил у самых дверей, напоминая мне о той девушке с глазами цвета грязного льда. Язычок ненависти вспыхнул в душе и погас, его заменила холодная ярость. Оказывается, мой папаша пришел ко мне с просьбой, которую я, по его мнению, не мог отвергнуть.

Он подозвал и я вынужден был подойти, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. В темноте опустевших переходов отец полушепотом рассказал мне, что у моего брата большие проблемы, это может сказаться на финансовом состоянии и положении в обществе не только его, но и отца. Случай, как выразился папаша, именно мой. Я долго искал достойный предлог, пока отец не заикнулся о приличном вознаграждении и рекомендациях. Деньги для бедного студента многое значили, а рекомендации - еще больше, пока нужные люди заметят юношу может пройти не один год, потому я нехотя согласился.

Возвращаясь домой, я погрузился в размышления. Что же могло случиться с моим братцем, таким нормальным, таким обычным, что мой отец решил, будто ему нужна помощь психиатра. Собрав свой небольшой саквояж, взяв книги по психиатрии, я лег спать. Мы уговорились с отцом о том, что автомобиль приедет за мной рано утром и отвезет меня в усадьбу, встал я с легкой головой, день показался мне погожим. Дорогой автомобиль урчал мотором у дверей дома, я уместился на широком заднем сидении и прикрыл глаза, намереваясь отдохнуть.

Дорога была долгой, около двух часов, мы проехали через весь город, покинули его пределы и я с удивлением заметил небольшую рощу, огороженную тяжелыми каменными стенами. За высокими воротами, которые сторожили кованные драконы, в тени рощи из мрачных плакучих ив и серебристых осин, стоял дом в три этажа, своим мрачным фасадом он словно продавливал землю, утопая в ней. Первое, что я подумал, это то, что в таком мрачном месте невозможно сохранить здоровую психику. Створы ворот распахнули слуги, пропуская нас во двор.

Вблизи особняк еще сильнее давил своей архитектурой, огромными колоннами, серыми камнями крыльца, узкими окнами, похожими на щели между огромными валунами, массивные двери довершали образ тюрьмы для духа и тела.

Меня проводили через длинный узкий холл, показали мою комнату на втором этаже, где я смог разобрать вещи, спустя десять минут в комнату заглянул мальчик. На вид ему было лет пятнадцать, черные глаза удивительно сочетались с бледной кожей, милое лицо, словно срисованное с картины Рафаэля природой, иссиня-черные кудри мелкими завитками мрака обрамляли очаровательный портрет, однако в глубине его огромных глаз я заметил боль и страх, граничащий с ужасом.

Не успел я сказать и слова, как юнец протараторил, что отец ждет внизу на завтрак и хочет поговорить, после мальчик исчез, словно сквозь землю провалился. Мне оставалось только переодеться и спускаться. По запаху я нашел столовую, а там мне указали на веранду, где за легким столиком меня ждал отец, еще более мрачный, чем обычно. Расположившись напротив него, я принялся за завтрак, кивнув в знак того, что готов слушать.

Так как мой отец всегда был деловым сухарем, он не стал извиняться или объяснять свой уход, не стал спрашивать как мать и где она, он просто сразу же перешел к делу.

Оказывается, мой брат не терял времени даром, ему не нужно было учиться, он просто пошел к одному из друзей отца в ученики, довольно быстро схватил основы коммерции и открыл свое доходное дело. Однако так быстро пришедшая финансовая уверенность не самым лучшим образом сказалась на нем, видимо постоянный надзор отца доконал молодого успешного бизнесмена и окружение, которое прилипает в таких случаях, как паразиты, вскружило ему голову своими идеалами и убеждениями.

Все чаще он проводил время вне дома, в закрытом клубе, но если бы его маленькие шалости не выходили за пределы клуба, то на это можно было бы закрыть глаза. В стенах такого заведения все тайны умирают, вместе с душами носителей, но брат сделал роковую ошибку - притащил свою "игрушку" из обители греха в стены собственного дома. Мальчик, которого я видел на пороге своей комнаты, и есть тайная страсть моего брата, он не ищет себе жену, не бывает в обществе, ведет дела через помощника, все свое свободное время он проводит с этим мальчишкой. Отцу было не важно, что брат с ним делает, он был обеспокоен репутацией семьи, успехом в делах, отец хотел, чтобы я доказал всем, что мой брат вполне нормальный, состоятельный мужчина, а так же, он намекнул, что я бы сделал великое одолжение семье, если бы убрал мальчишку из жизни брата совершенно случайно.

От такого предложения даже у меня свело челюсти, и я едва не откусил тонкий край фарфоровой чашки с кофе, стараясь не задохнуться от злости. Отвратительный смысл ситуации был мне очевиден, но, в случае если я запятнаю честь семьи, если узнают, что мой брат не совсем нормален - не видать мне рекомендаций, моя карьера может быть наполовину перечеркнута, а отец сделает все, чтобы испортить мне жизнь.

Для начала я решил разобраться с ситуацией, поговорить с братом, ведь он должен быть моим пациентом. Найти его не составило труда, брат стоял на заднем крыльце, разглядывая мрачный сад, а парень сидел у его ног, словно маленькая собачка, и следил за каждым жестом. Попросив брата о приватном разговоре, я дождался, пока он жестом отошлет юношу в дом и присядет на крыльцо, кивнув на место рядом с собой. Я предпочел присесть на табурет, достал блокнот и принялся задавать сначала стандартные вопросы, а затем и личные, все глубже и глубже погружаясь в мир грязных удовольствий, поглотивший моего брата. Не горю желанием пересказывать все то, что от него услышал, ибо более отвратительного повествования в моей практике не было. Но конкретно моего дела касалась лишь история этого мальчишки, Рамона, которого брат нашел в этом прибежище порока.

Туда цыганского мальчика продала мать, выручив хорошие деньги за красивого ребенка. Год назад мой братец приметил Рамона и стал все чаще звать его к себе домой, он получал удовольствие от его общества, от того, что причиняет мальчику боль и от того, что владеет его душой и телом тогда, когда ему вздумается. Записав за ним достаточно, я поблагодарил брата, едва сдерживая желание размозжить его голову о серые камни крыльца. Поднявшись в свою комнату, я потребовал чтобы никто не беспокоил и углубился в книги.

Даже без чтения было понятно, что у моего брата есть ряд серьезных отклонений, которые вряд ли хорошо скажутся в дальнейшем на его жизни и жизни окружающих, скорее всего страданий ему вскоре будет недостаточно и он начнет убивать. Как специалист я должен был остановить его, как член семьи я понимал, что если положить его на лечение - это станет ударом для репутации, но был и третий выход, он мне импонировал больше всего.

Для начала мне нужно было поговорить с Рамоном, что я и сделал, позвав мальчишку к себе. Он стоял передо мной и изучающе смотрел в глаза, парень не осмелился пройти и присесть, пока я не предложил. Его темные глаза метались по комнате, губы едва заметно подрагивали, даже не присматриваясь, были заметны синяки на запястьях и то, что он прихрамывал на одну ногу совсем немного.

Когда я сказал, что хочу его осмотреть, Рамон сжался, обхватил плечи руками, от чего меня пронзила жалость. Почему-то мне вспомнился тот бездомный, которого я в детстве увидел под мостом. Некоторое время понадобилось, чтобы успокоить юношу, пришлось принести ему чай и дать сладкого, чтобы он хоть немного поверил мне. В конце концов удалось уговорить его снять рубашку, и я поразился, увидев то количество синяков и шрамов, которые носили его грудь и спина.

Ярость снова овладела мной, руки заметно дрожали, когда я подал юноше одежду. Его рассказ я старался выслушать бесстрастно, но то, что мне довелось узнать о собственном брате, словно взорвало изнутри мое сердце и голову импульсом безудержной ярости. Он плакал, а я пытался, как мог, успокоить беднягу. Рамон умолял ему помочь, он клялся мне в верности и говорил, что сделает для меня все, что я потребую, лишь бы освободиться из этой тюрьмы. Мне пришлось пообещать ему свободу, чтобы не выносить больше эту ужасную пытку его горькими слезами.

Он поверил, словно знает меня много лет и не слышал от меня лжи, он поверил в меня истово, как дети верят в бога, причастившись впервые.

Как я мог обмануть эту веру?

Ночью не мог заснуть, я слышал крики Рамона сверху, из комнаты брата, в которых мольбы, слезы и проклятья сливались в единую какофонию ужаса. К утру моя голова болела, настроение испортилось, но ярость, перегорев во мне, выплавилась в нечто острое и холодное, таким бывает лишь кинжал убийцы, закаленный в крови. За завтраком я увидел брата и отца, однако Рамона не было видно нигде. Решив не взбудораживать больной разум родственника вопросами о его игрушке, я сказал, что для лечения нужны время и некоторые ингредиенты, для приготовления брату легкого успокоительного, которое позволит ему смирять свои желания.

Брат вспылил, я заметил опасный блеск в глазах и то, как его пальцы дернулись к острой вилке, словно он хотел ее схватить. Этого было достаточно, моя провокация удалась, но отец одобрил мою идею и сказал, что отправит меня в город за необходимым на машине с водителем. Диплом академии и разрешение на практику развязывали мне руки, спустя два часа в аптеке я получил некоторое количество морфия, достаточное для того, чтобы убедить любого человека в существовании внеземных цивилизаций.

Вернувшись в мрачный особняк, я исследовал сад и нашел целые заросли белладонны в глубине, она была зрелой, ягоды призывно блестели, зазывая попробовать эту вишенку на вкус, однако я знал, как губительна эта красота. Набрав необходимое количество ягод, я тщательно спрятал их в сумке и вернулся в дом. Вечером, посетив кухню, я попросил прислугу подать к ужину вишневого вина, удалился в свою спальню и стал ждать. Скоро слуга попросил меня спуститься, так как хозяева уже за столом, я кивнул и присоединился к своим дражайшим родственникам. Как же приятно мне было улыбаться, глядя в их лица, я предвкушал.

Эти два человека были отвратительны для меня, пусть я и сам не ангел, но напротив меня сидели настоящие чудовища. Мне стало казаться, что их лица превращаются в оскаленные морды, а пальцы становятся крючковатыми лапами с когтями.

Списав это на бессонницу и крайнее возбуждение я дал себе слово, что этой ночью хорошенько высплюсь. Баночка с морфином была зажата в моей руке, оставалось только ждать момента. Как только внесли вино и мой отец встал, чтобы сказать тост, я уронил под стол пузырек, который покатился к ногам моего брата.

Подняв его, он уставился на меня, я видел, что он понимает, какую радость я принес для него, в его притоне для богатеев морфиновая зависимость была чем-то вроде носового платка в кармашке. Отцу я сказал, что уронил успокоительное для брата, тот, естественно, подтвердил и спрятал пузырек в карман, взяв с меня обещание, что я лично расскажу ему рецепт. Как только первый бокал вина был распит, я предложил отцу пари: я принесу ему эту же бутыль, только вино будет несравненно вкуснее, чем прежде. Заинтересованный старик благословил меня, отправив творить волшебство, и я повиновался, прихватив бутылку.

В комнате я влил сок белладонны в напиток, хорошенько перемешал, спустился и отцу, как хозяину дома, налил первый бокал. Естественно, сначала он не почувствовал разницы, лишь легкую сладость, удивительно дополнившую букет, но я предложил еще, глядя, как зрачки отца становятся шире, как в глазах появляется нездоровый блеск. Брат попросил и ему плеснуть чудо-вина, на что я согласился с превеликим удовольствием.

Наполнив его бокал, я отошел, сославшись на необходимость посетить уборную и из-за дверей зала начал наблюдать за тем, как родственники сходят с ума. Сначала отец покраснел, как сваренный рак, взревел, полетел кувырком со стула, пытаясь отмахнуться от чего-то невидимого, а потом и брат стал хихикать, пытаясь поймать в воздухе нечто, что казалось ему крайне забавным. Скоро их взгляды пересеклись и взаимная ненависть, дремавшая под сводом правил и толстым слоем норм приличий, вырвалась наружу. Они бросились друг на друга, как звери, рвали друг на друге одежду и волосы, вгрызались зубами в обнажившуюся плоть, дубасили друг друга, расплескивая кровь по полу

Отец первым не выдержал, яд красавки доконал его, он захрипел, свалившись на пол, весь покрытый кровоподтеками и рваными ранами, а брат продолжал бить его, пока тот не испустил дух.

Мне оставалось завершить начатое и я крикнул, чтобы он успел принять морфин, пока отец не отобрал его. На удивление это сработало, я смотрел, как порошок исчезает в глотке ненасытной твари, как два яда, сливаясь воедино в своей смертельной дозировке, корчат его тело. Мой дорогой братец успел доползти до дверей, за которыми я стоял, и замер, исторгнув из себя все нечистоты вместе с последним вдохом.

Не теряя ни минуты я прошел наверх, сломал дверь в комнату брата подвернувшейся мне тяжелой кочергой, и остолбенел от увиденного. На окровавленный простынях, привязанный к столбцам кровати, лежал Рамон, его спина была исполосована, как и обнаженные ноги, на пятках красовались два выжженных клейма. Натянув перчатки, я взял нож с прикроватного столика, разрезал путы, завернул юношу в чистое покрывало и отнес к себе, где обработал его раны.

Он пришел в себя от боли и некоторое время плакал и пытался отбиваться, но, осознав, что я, а не брат, касаюсь его тела, бросился мне на шею, стараясь поцеловать.

Видимо, он не знал другой формы благодарности.

Напоив мальчишку успокоительным, я спустился вниз и тщательно стер свои отпечатки с баночки с морфином и с бутылки, чтобы подозрения не пали на меня, вытащил испуганных слуг из их углов, заставив вызвать полицию. Когда они прибыли, я уже поговорил с Рамоном, спрятал его надежно на заднем сидении машины, а сам принялся рассказывать офицеру как мой брат, о морфиновой зависимости которого я узнал слишком поздно, взбесился, видимо приняв слишком большую дозу наркотика, и убил отца.

Офицер слушал меня внимательно, потом запросил обо мне информацию и слово моего ректора стало решающим камнем на весах сомнений. Обнаруженная склянка из-под морфина стала еще одним доказательством моей правоты, а в завершении картины я предположил, что брат совершенно повредился рассудком на фоне опасного увлечения, решил отравить отца, меня и себя заодно, ибо накануне рассказал мне о своем членстве в некоем закрытом клубе. В доказательство я показал свой блокнот и записи, сделанные со слов брата. Мне поверили, дело закрыли, я вылечил Рамона как душевно, так и физически и он покинул мой дом.

За этот выбор меня не мучают угрызения совести. Вам же, мой случайный знакомец, я желаю удачи в ваших начинаниях и хочу преподнести скромный презент. Ваш друг, Безумный Доктор".

Перо вывело последнюю завитушку на листе и Доктор сложил бумагу вдвое, как только чернила обсохли, письмо он положил в черную коробку и отправился в знакомый антикварный магазин. Поздоровавшись с Ирэн, он поставил на прилавок коробку.

- Надеюсь, вашему другу это пригодится больше, чем мне, - улыбнулся безумец, - не могли бы порадовать меня хорошими чернилами?

- В моей лавке, - улыбнулась миз Эдмер, - нет нового, только вещи со своей историей, вобравшие в себя жизни, как вы уже заметили.

- Рискну еще раз, - ответил Доктор и ушел вместе с хозяйкой вдоль полок.

Позже, когда мужчина покинул магазин, хозяйка открыла коробку, отложила письмо, написанное не для нее и удивленно вскинула брови. На черной подушечке лежал шестизарядный револьвер крупного калибра, а рядом покоилась открытка.