Не мог сомкнуть глаз всю ночь. Сегодня мой последний день. Через крошечное окно просачивались лучи утреннего солнца, освещая одиночную тюремную камеру с унылыми и блеклыми зелёными стенами. Кто-то до меня здесь занимался росписью стен, чертя вертикальные палки и зачеркивая их по пять штук. Не знаю, чья это камера была до меня, но отсидел он тут тридцать семь дней. Интересно, что он тут делал? Ведь карцер абсолютно пуст. Может, ему приносили книги?

В коридоре послышались шаги нескольких человек, а затем и звук открывающейся двери. Железное полотно со скрипом распахнулось, и передо мной предстал надзиратель Донхо. Он пребывает сегодня в приподнятом настроении. Неужели из-за меня? Даже не кричал и наручники надел аккуратно, а не как обычно резко, чтобы сделать как можно больнее. Ну что ж, я даже рад, что последняя прогулка в моей жизни пройдет спокойно. Хотя далеко не с Донхо и двумя только что отучившимся надзирателями это хотелось бы сделать.

Длинные коридоры с обшарпанной серой краской на стенах максимально вгоняют в уныние. Неужели нельзя было сделать что-то повеселее? Тюрьмы разве плохо инвестируют? Сам бы лично не поленился оказать материальную помощь, подкинув пару-тройку десятков миллионов вон.

И вот мы входим в блок с заключенными. Все эти упыри скандируют мое имя и аплодируют, сидя в клетках справа. «Хи—ирург, хи—ирург». А ведь некоторые преступники ради этого и убивают – признания от других. Но мне на столько нет до них дела. Только воздух сотрясают. Молодые надзиратели, чтобы утихомирить этих животных, принялись стучать дубинками по решеткам. Наконец, это зоопарк закончился, и мы вышли на лестничную площадку.

Почему я здесь, и почему так популярен? – Убил человека. И далеко не одного. Прокуратора приписывает мне сорок семь убийств. Нет, я не террорист какой-то и не безумец с пулеметом. Я всего лишь Хирург. И нет, я не кромсал людей в больнице. Я выбрал абсолютно антисанитарное место – улицы Сеула. Про мои убийства не говорил только немой, хотя же у них есть свой язык жестов. На протяжении двух лет я не сходил с первых полос газет, даже в поисковых запросах всегда входил в топ-три. А после того, как прислали агентов из США на мою поимку, люди, казалось, вообще сошли с ума и говорили только об этом.

В общем, с таким послужным списком меня решили казнить. Чего я не ожидал, так именно этого. Ведь их так давно не применяли в нашей стране: за прошедшие двадцать лет лишь один раз, и то за военный трибунал, когда у парнишки не выдержали нервы, и он расстрелял свой отряд. Что ж, всякое бывает в жизни.

О, в этом блоке тюрьмы я еще не был. Значит, здесь они держат эту комнатку смерти? Интересно, увижу ли я белый свет в конце туннеля, о котором так много говорят и пишут? Почувствую ли легкость и свободу? Стоит ли мне покаяться перед Богом сейчас? Есть ли в этом хоть какой-то смысл?

Разве нельзя посчитать покаянием то, что я сдался полиции сам, сознался во всем? Если бы я этого не сделал, то кто знает, сколько бы еще было открытым мое дело? Может, попало бы в висяки. Такое часто бывает, ведь в нашей стране такого рода преступность — это редкость. Полицейские просто не знаю, как ловить серийных убийц. У ФБР с этим дела обстоят лучше, но даже они не подобрались ко мне близко. Лишь она смогла...

И вот мы наконец дошли. Передо мной были две двери, открывающие абсолютно разные миры: один был камерой смерти с креслом по середине, а второй – залом для «приятного» просмотра.

Меня завели в левую дверь, в которой меня уже ждали два палача: медицинские работники с очень умными лицами, будто бы на мне докторскую диссертацию защищать собрались. Донхо спокойно дал мне сесть на массивный серый стул. Отстегнул наручники, отчего я почувствовал огромное облегчение. Запястья то и дело ныли от этих браслетов, оставляющих четкие вдавленные красные полосы. Но не прошло и минуты, как мне обломали весь кайф: грубо пристегнули руки и ноги ремнями, закрепив на самом последнем делении. Я сразу почувствовал, как кровь начала отливать от конечностей, стало холодно. К чему это? — Боитесь, что я вырвусь и на мед персонале покажу мастер-класс по вскрыванию людей?

Я начал рассматривать комнату, чтобы абстрагироваться. «Почти ничем не отличается от тех, что показывают в фильмах: огромное зеркало-обманка во всю стену красовалось напротив меня. А за ним сидит кучка важных людей, возомнивших себя спасителями общества. Знаю я, как эти «шишки» заработали себе имя, с некоторыми приходилось иметь дело. Посади кого-то из них вместо меня, мир бы также лишился чудовища.

Интересно, там собрался кто-то кроме политиков, полицейских и американцев? Хотя комната там не такая уж большая, чтобы вместить абсолютно всех. Но мэр Сеула присутствует точно. Ему ведь нужно отчитаться. Толпы журналистов по любому собрались за стенами тюрьмы. Выйдет весь такой накрахмаленный в софитный от вспышек камер свет и заявит народу, что теперь все могут спать спокойным и мирным сном младенца.

Ай, ну вот зачем так безбожно пытаться найти мою вену? Уже третий прокол и все мимо, специалисты, мать его. Может тебе помочь? Как ты вообще анатомию в своём училище учил, а? Поскорее бы все это закончилось.

О, здравствуйте, зовут другого медика, кругом одни недотепы. В тюрьмы чаще всего отправляют на практику зеленых стажеров, которые не смогли проявить себя в ВУЗе и на практике. Свезло же мне...

Открылась дверь, и в комнату вошёл ещё один палач в белом халате. Из-за своих огромных размеров он так медленно входил и передвигался, что неудивительно, почему мы его так долго ждали.

На мгновение, я увидел человека, который входил в соседнюю комнату.

Стоп, это она? Тиффани жива?! Она будет смотреть на меня сквозь это стекло? Не может быть. Мне же сказали, что она мертва. Может, меня уже посещают предсмертные галлюцинации?

В это время угрюмому толстому палачу удалось с первой попытки вставить мне катетер в истыканную левую руку и сразу найти вену на второй руке. Я взглянул на большие стрелочные часы, что висели над входной дверью. До начала казни оставалось девять минут.

В моём распоряжении было одно последнее желание. Честно говоря, это очень смешно и жалко. Прям целый акт доброй воли. Я думал об этом так до момента, пока не увидел её силуэт. Я уверен, что это Тиффани.

— У меня же есть право на последнее желание до смерти? — спросил я, прожигая взглядом это зеркало.

— Я тебе фея-крестная что ли с волшебной палочкой? — вякнул толстяк.

— Хочу поговорить с агентом ФБР Тиффани Роуз.

— Чего? — удивился палач, сдвинув брови к переносице.

— Тиффани, ты же здесь? Я знаю, что ты там, — не отводя взгляд от зазеркалья, произнёс я.

Казалось, что секундные стрелки тикают со скоростью света в этот момент, когда время дороже всего на свете. Одна, две, три, четыре, пять... Я знаю, что ей надо время ... Шесть, семь, восемь, девять...

Входная дверь медленно открылась, и вошла Она. Такой бледной я никогда ещё её не видел, да и не увижу более. Но это была Тиффани. В белом платье она выглядела словно ангел. Хотя этот наряд точно выбирала не она. Держась за правый бок и слегка прихрамывая, она прошла половину комнаты. Её взгляд полный сожаления и страха я никогда не забуду.

— Выглядишь вполне себе живой. А мне пытались твое убийство повесить, — внимательно осматривая её, я прервал оглушающую тишину.

— Надо было стараться лучше и не убегать при первых шорохах извне, — Тиффани встала у моего кресла.

Все слова надо подбирать с умом. Свидетелей слишком много.

— Если бы я мог вернуться в прошлое, то точно бы доделал дело до конца. И не только это, — она должна понять, что я имею в виду.

Никто из присутствующих не знает, кто мы друг для друга, и что нас связывает.

— Не все мечты осуществимы, — ответила Тиффани.

Как и наш план.

Я снова посмотрел на настенные часы: секундная стрелка бежала так, будто бы пытается опередить Усэйн Болта на Олимпийских играх.

— У меня к тебе будет просьба, Тиффани, — наши взгляды встретились. — Держи мою руку, пока я буду умирать. Позволю тебе на правах единственной выжившей жертвы. Тебе ведь важно довести это дело до конца?!

Уставившись глазами в потолок, Тиффани немного подумала и накрыла своей ладонью мою правую руку. Мурашки пробежали по телу.

Ради неё я пошел на многое. Собственно, это и привело меня сюда. А еще гордыня и вера. Мне казалось, что мы продумали всё, но ключевое слово «казалось». Перехитрить абсолютно всех невозможно, как бы этого не хотелось. Но были слишком увлечены друг другом и возможным совместным будущим. Так ведь ведут себя влюбленные?!

Сквозь белое платье Тиффани начала просачиваться кровь. Всего лишь маленькое пятнышко, но оно всем своим видом будто кричало: «Создатель, я всё ещё могу сделать так, чтобы вы были вместе всегда».

9.00 — Вводите инъекцию, — влилась в комнату фраза из колонки радиовещателя.

Тиффани обхватила мою руку, впившись ногтями в фаланги пальцев. Палачи в белых халатах беспрекословно, как машины, окружили нас: один встал по левую сторону от меня у первой капельницы с обезболивающим. Да, да, именно с ним. Понимаете ли, гуманность, все дела.

Рядом с ним стоял второй недотепа, который чуть ли не носом уткнулся в свои наручные часы, дабы зафиксировать время моей смерти. Третий же, самый важный, встал у капельницы с моей жидкой смертью.

Одновременно двое открыли клапаны на капельницах, и оба раствора начали медленно стекать по трубке.

Раз, два, три...

На этот раз секунды тянулись очень медленно. Странная штука — время. Но мне это было только на руку. Я хотел любоваться Тиффани все оставшиеся минуты, которые были мне отведены.

В глазах Тиффани читалась моя смерть: её зрачки быстро перемещались и внимательно следили за тем, как по тонкой трубке спускались растворы. Когда инъекция подступила уже очень близко к моей руке, она резко подняла свой взгляд. На глазах были слезы. В этот момент мне захотелось её обнять, но увы, единственное, что мне остаётся, это крепко держать её за руку.

Четыре, пять ...

Я почувствовал неприятные ощущения в правой руке — это инъекция начала разливаться по моей крови. Она начала медленно подниматься по руке вверх, потом я почувствовал её в области груди. Тут же она стукнула мне в голову так, что я стал видеть все очень мутно и расплывчато. А потом она добралась до моего сердца.

Шесть, семь...

Сердце очень бешено забилось и начало в разы быстрее качать кровь, мгновенно разнося уничтожающий меня раствор по всем клеткам тела.

Восемь...

У меня начались жуткие боли и конвульсивные припадки. Так и должно быть? Похоже ваша анестезия вообще не работает. Все нервные окончания были возбуждены и моё тело шатало во все стороны. Оно совершенно перестало меня слушаться, но я из последних сил старался держать руку Тиф как можно крепче. Надеюсь, я не сломал ее ей.

Девять...

Мою смерть констатировали: умер девятого декабря в девять часов, три минуты.