VANESSA MILLS

Кишащие в голове вопросы образовывали собой неистовый шум, покрывающий неважные детали. Я апатично глядела в окно больничной палаты, не сумев смирится с новыми реалиями. Лёгкое сопение блондинки колоколом било по нутру, вливая горькую ртуть во внутрь.

Крайний месяц — нулевой итог.

Крайне трудно поверить в то, что во всей Америке за это время не нашли донора. Даже деньги не играли тут роли. Удача и фортуна. Каждый готовил себя к худшему, но при этом верил в хэппи энд.

Тяжесть от безрассудности действий Евы баламутит здравый рассудок. При правильном решении мы могли бы обойтись медикаментозным лечением и добиться полной ремиссии. Но она опустила руки, падая в пучины тайн.

Самое страшное — это когда люди перестают бороться за своё светлое будущее. Ради своего завтра — ты обязан сегодня встать.

Человек начинает навязывать рамки другим, когда сам погибает от своих же. Человек — самое примитивное животное нуждающееся лишь в вечном тепле и поддержке. К сожалению — эти качества сейчас с золотистым ярлыком.

Ветер колышет ещё зелёные листья, тучи сгущаются, а время — ускользает, подтверждая безысходность. Ева с сожалением смотрит в наши глаза, только вот не ясно, от осознания масштаба своей глупости или от нашего вмешательства?

Брайан конкретно отдалился, погружаясь целиком и полностью в работу, как и я. Лишний диалог — новые слёзы, которые он уже, наверное, устал вытирать. Он по-прежнему смотрит на меня под призмой странной падкости, но уже не говорит об этом. Я всё так же люблю его, но сейчас явно не время для розовых соплей.

Всё наладится.

Наверное.

BRIAN FORD

Мозг взрывался от напора документов и иных насущных проблем. Тело обдавало жаром от неизведанности того, что будет с нами дальше. Сотни перебранных доноров и ни одного подходящего: хотелось застрелится и повесить бремя ответственности на кого-то другого.

Я действительно не мог так больше: сестра — настолько близкий и родной человек — в самом невыгодном положении, а я не могу ничего с этим сделать.

Впервые деньги ничего не решают, а лишь усугубляют терпкостью навязчивых мыслей. Какого это, иметь в обороте миллионы, от которых нет пользы?

Омерзительно.
Чувство вины так и гложет изнутри. Обрекает и вешает ярлыки дрянности.

За спинкой кожаного кресла день уходит в тень прощаясь, страшной красоты, закатом.  Глаза жгут огнём, перекидываясь на слизистую, от количества проведенного времени в истинном напряжении. Время застыло в стекле неудач, пока секундная стрела петляла вокруг своей оси. Для меня всё стало слишком терпким от дьявольских испражнений в виде окутавших мыслей.

Рассудок трещал по швам, подвешивая электрический шнур у потолка, а петли, неприятными импульсами окольцовывали шею.

Я, как атеист, был готов посетить церковь преследовав цель проситься с грузной тяжестью — крестом, что я тяну на горбу, не оборачиваясь на счётчик шагов — грехов.
Если бы только знал, что всё бесчинство, кое поселилось во мне, не оплачивая аренду — покинет.

Цифры, что сменялись на дисплее последней модели телефона, бросали из крайности в крайность одаривая глупостью своего существования. Каждая прожитая по графику секунда — это мрак, что вытекает в масштабную бездну безмолвной темноты.

Это напоминает горький секс под призмой злости и плена искушений, что душит тебя последствиями столкновения кораблей. Скука от бреда «божьей» рукописи — жизни — снимает с пластмассовой кожи скальп, пронзая внутривенным туманом в пустом сердце.

Градусы перечеркнутых линий, стреляют молниями прямо в глаза, ослепляя ужасом масштаба. Химическая атака приходиться последствиями на кости, растворяя ценный кальций для получения пыли. Ты падаешь вниз без страховки, когда чувство низкопробности вселяется в нутро без права на спасение для мозга.

Томно выдохнув, рука возвысилась над бумагой приземляя подпись в левый нижний угол. Поднявшись на ноги, я развернулся к окну, следя за милой поляной рядом. Скозь прочное стекло ощущался сладкий запах беззаботной жизни, которая никогда не была мне подвластна.

Хотя нет.

Я вру. 

Тусклым светом в полной темноте бытия — была Ванесса. Маленькой искоркой в жарком танце волн цвета одиночества. За маленький промежуток времени, что судьба определила нам перед тем, как огорошить сердечным заболеванием, я возвысился в глубине материка собственного сумрака.

Раскатом грома отворилась дверь, сопровождаясь отстранённым кряхтением.

— Здравствуй, — мужской голос обдал уши, холодя кожу изнутри.

Я. Не. Обязан. Расплачиваться. За. Чужие. Грехи.

— Здравствуй, — взаимно кинул я, надеясь на остаток морали в неизведанном мне, до конца, человеке.

— Слышал дела не очень, я прав? — глаза вспыхнули странным отблеском, возрождая родимый огонь.

— Ты — последний человек, с которым я буду обсуждать свою жизнь.

— Поверь, ты обязан поковыряться в этой грязи на публике в виде меня.

VANESSA MILLS

Панорамное окно закрывало собой вечерний Нью-Йорк, в котором сейчас шумели молодые люди и различные машины. На сковороде подгорал бекон, заставляя пару раз чертыхнуться.

Дверь распахнулась, вещая о приходе любимого, от чего руки по инерции потянулись к сенсорной кнопке на плите для выключения.

— Ты сегодня поздно, — констатирую я, неискренне улыбаясь.

— Так получилось, — отстранённым тоном выдал он, пока мой нос терялся в изобилии ароматов исходящих от него.

— Пил? — помогая снять тёмный пиджак, спрашиваю я, без этого зная ответ.

— Да.

— Новости есть какие-то?

Такой серый диалог, от которого млели конечности.

— Донор нашелся, — бесцветно ляпнул он, пока мой рот приоткрылся от неожиданности.

— Ты не шутишь? — мозг отстранял эту новость, совершенно не желая верить.

— Не шучу, — выдохнул парень, направляясь в ванную.

— Это же прекрасно! — Вскричала я, шагая за ним. — Что у тебя с настроением?

— Дай мне пятнадцать минут, — он дёрнул дверь, закрывая её прямо перед мои носом, от чего я поежилась.

Яблочный сок попал в стакан, а после в организм, растекаясь по глотке кислинкой.

Парень вышел как по часам, через пятнадцать минут уже в домашней одежде. Лицо искажало не ясную мне эмоцию, губы превратились в тонкую нить, а взгляд впервые опустел.

— Я ошибся, Ванесса.

— В чем и когда? Не говори загадками, знаешь же, что я их не люблю.

— В том, что говорил тебе. Я ошибся в себе и своих чувствах, путая интерес с влюбленностью.

— Что это значит? — в горле образовался твердый ком обиды, но я отчаянно ждала любого, не критичного ответа.

— Я не люблю тебя.

Я судорожно сглотнула, напоследок подарив ему улыбку. В омуте тишины, лишь в ритме сердечных пульсаций, я зашагала в сторону комнаты, дабы облачиться в более презентабельный вид и покинуть чужой обитель.

Не хотелось ни плакать ни выяснять подробности, мне разбили сердце даже не стараясь. Бабочки, которые раскаленными кострами жгли внутренности каждый раз когда взгляд падал на брюнета, умерли на последок оставляя внутривенный зуд.

Паралельно вызвав такси, я накинула уличный свитшот и свободного кроя джинсы. Обувшись, развернулась к хозяину и кинула последнюю для него фразу:

— Вещи я позже заберу, спасибо за всё.

Не получив ответа, захлопнула дверь и направилась к лифту.

Я была ему благодарна за честность и прожитые дни. Он стал моей утопией, моей панацеей, но оказалось, что доверять сердце, даже близким, очень опасно.

Я верила в нашу идилличность, но его слова заставили протвезреть.