RYAN CAMPBELL

Если бы показательная вера в «бога» была обязательной вплодь до смертной казни, я бы линчевал собственное отражение, раставляя иконы вниз головой у изголовья кровати перед кончиной.

Бог.

Кто этот неизведанный никем идол?

Всегда был атеистом, даже в детстве — затыкая уши при моралях отца.

FLASHBACK

Вены на шеё и лбу папы набухают, передавая окружающему миру свою синеву. Бешеные глаза окрасились в белый, теряя радужку в своём оттенке. Мускулистые руки раз за разом оттягивают ткань рубашки, что впивалась прямо в кожу шеи.

Отец смотрел на меня с неистовым презрением, протирая старинный антиквариат в виде икон. Обилие картинок, схожих между собой тематикой и странным шрифтом — они занимали отдельный угол в гостиной, напрягая меня своим наличием.

— Не начинай, — отмахнулся я от набожного, разваливаясь на диване. Огромная плазма транслировала фильм, приковывая внимание к себе.

— Как ты смеешь, щенок? — Мужчина встрепенулся, гордо расправляя широкие плечи. Костюм, малость, сковывал его движения за счёт свежих швов, забавляя меня.

— Пап. — Закрыв глаза проговорил я, вкушая следующую — грядущую — сцену. — Я просил тебя не затрагивать религию в моем присутствии. Я не верю в бога и никакие твои участи в религиозной поеботе, не изменят моё мнение, — грязь вылетела быстрее, чем голова начала анализировать сказанное.

— Неблагодарное отродье, — прыснул отец, впиваясь кулакали в ткань моего синего свитшота. Одним рывком, он «помог» подорваться с места, общаясь на равных.

— А ты набожная падаль, засланец дьявола, — в тон ему выдал я, совершенно не стесняясь выражений.

Крепкая мужская ладонь оставила свой отпечаток на моей щеке, выбивая из колеи действий. Я ненавижу его.

Я ненавижу мать, которая бросила меня в оковах умалишённого отца.

Я ненавижу эту жизнь и каждый прожитый мною день приближает меня к пику горенья дьявольского котла. Дьявол — явный покровитель всех грешников. Он точно есть: закручивает нас в тонкую ленту в виде своего хвоста и бросает в раскаленные угли.

— Вспомни каким образом ты зарабатываешь, папаша. — На последок бросил я, выходя из дома.

Уделить ублюдку, которого обязан величать «отцом», блаженные выходные вместо беззаботно общения со сверстниками и знакомств с новенькими девчонками я — по дурости максимализма — променял на время с деспотом.

Этот мужчина никогда не измениться — никогда не переползет на коленях, моля о прощении.

Такого не будет никогда.

Жить дальше, отвергая жгучую обиду на родителей?

Да.

THE END

Сладко сомкнутые вежды, распахнулись под лучами игривого солнца, что прожигали зрачок из-за незашторенных окон. Часы, висящие прямо напротив кричали о полудне, оправдывая наглость природы. Цветочный парфюм врезался в голову, разрешая упасть в бездну ярких воспоминаний, которыми пестрила моя голова.

Ночь была воистину грязная, заставляя распятого Христа сощурить веки сильнее, ломая кости, а затем откручивая садистские гвозди, что уже стали его второй кожей. Он медленно воскресал, не дожидаясь отведённого этому праздника. К лицу прилипла дурацкая улыбка перетекающая в безмятежность.

Она отличалась от других. Я понимал это ещё до грязного секса, но окончательно осознал стоя под стекающими струйками воды после окончания похотливых утех. Тело пробивала дрожь, покрывая крепкое тело детскими мурашками слабости.

Круговорот мыслей окутывали меня в себя, оседая горестным осадком на душе — акция была единоразовая. Ева — абсолютно точно не из тех, кто выискивает взаимное удовольствие в плотских утехах.

Голова повернулась в сторону девушки, дабы из уст вылетело банальное «доброе утро», но в зрительную битву вступили лишь смятые простыни. Окончательно проснувшись, я привстал на локтях, осматривая комнату.

Ничего.

Ничего, что могло бы кричать о присутствии кого то ещё. Кроме сладкого шлейфа её въедчивого парфюма. Покидая тёплое гнёздышко я прошёлся руками про гладкой столешнице, замечая единственную резинку для волос. Без лишних деталей — чисто черная, как моё гниющее сердце.

В шкафу ни одной её брендовой тряпки, у двери нет недавно купленных кедов. В общем-то — нужно было включать мозги перед тем, как поддаваться искушению. Шумно втянув воздух, прошёл до ванной комнаты, привести себя в порядок. Никого не принуждал и ничего не обещал — её решением стал побег без единой весточки, моим — жить дальше, не углубляясь в детали её бытия.

Мы — абсолютно чужие друг-другу люди, которых, ровным счётом, ничего не объединяет. Никаких уговоров, никаких планов и никаких обязательств — вот чем пах наш секс. Вот что оседало частицами на теле, соединяясь с порочным потом.

Я — тёмный и приватный человек, не желающий пускать в тесную систему кого-то. Она — слишком коммуникабельная и яркая, как полярная звезда, освещающая путь.

Сожалеть о сделанном?

В этом нет смысла — однотипность знакомств, кричат о глупости тактики.

EVA FORD

Глубокие синяки под глазами, бледная кожа, светлые и уже выжженные, от нескончаемых походов в салон, волосы спадают прямо на глаза, накрывая их занавесом, от чего руки невольно накрыли их, прерывая зрительный контакт с зеркальным отражением в ванной.

Я всегда была вдоволь странная. Никогда не любила изъясняться, но при этом выдавала людям крайне много лишней информации о себе, примеряя маску совершенно другого человека.

В голове вихрем поднимаются воспоминания, возвышаясь горькой фразой в душе.

Горесть — именно то, что пылало во мне синим огнём, разжигая ужасные пожары, подвергая плоть опасности. Мне противно от того, что дарит людям судьба. Все эти походы в клуб, звонкий смех, неадекватная радость — пыль в глаза самым близким.

Я находилась в плену, где главным искусителем — была сама. Внутренности покрывались пылью от деталей жизни. Я повелась на авантюру, по сути, незнакомца — лишь по причине подаренной им лёгкости. Впервые. Впервые за два года я провела дни без нарастающей тревоги и пропасти препаратов.

Никто не обязан мне помогать, никто не должен подтирать мои сопли, никто не должен решать мои проблемы. Поэтому никому не нужно знать о моём диагнозе.

Руки отплипли от лица, обдавая его ледяной водой. Удар свежести и влаги — не исправил томный говор дьявола в моей голове, наоборот, усугубляя и без того ужасную ситуацию.

Наверное, мне бы стоило бороться — начинать новую жизнь и брать билет лишь в одну сторону, но я выбрала противоположность. Выбор пал на тьму, которая ранее была всего лишь точкой , а позже поглатила меня всю.

Я боялась быть брошенной, быть одной. Искала отношения и терпела абьюз — только бы не делить тишину с оглушающе громкими дилеммами в голове. Мысленно — я ежесекундно выпадаю из окон последних этажей, разбиваясь о асфальт под симфонию ломающихся костей.

Я устала от полного набора сокрушений, которым пользуется моя судьба. Ядро паутин собственной утопии связывают руки до посинения, конкретно добивая меня.

Но когда ты знаешь, что твой таймер может оборваться в любой момент — живёшь, забывая о покательном воспитании и нравоучениях.

Я вышла из ванной, чувствуя как мерзкая испарина выступает сначала на лице, а потом переходит к туловищу. Конечности начинают трусится от сокращающихся нервов, сердце безысходно заходится в ритме своего танга.

Внутривенная борьба — где моё желание не имеет ни малейшего грамма власти, позорно проигрывает позволяя ногам дойти до ближайшей комнаты — гостиной. Раньше комната цвела атмосферой, а сейчас — красной плесенью.

В голове пролистывался вкус губ парня,  проведённое время с которым, уже не считаю грубой ошибкой. Поцелуй отдавал ненавистью к себе, посыпая соль на открытую рану в области вен.

Серьёзность мыслей вальсировала в омуте с пометкой «временная петля». Уверена, если бы моя вера в бога была немного прозрачнее — давно бы положила конец страданиям.

Скучный быт, пропитанный таблетками поддерживающими никчёмное состояние, вечные споры с лечащим врачом и каторга в голове.

Но в конечном итоге я осознала главное: все, что нам остаётся делать, — это молча наблюдать, наслаждаться и пытаться запомнить. Делать скриншот экрана и прокручивать их сетки перед сном, растягивая иллюзию счастья.

Людям нужна оздоровительная доза веры в какую-нибудь доброкачественную чушь. В хороших и чистых людей. В четырёхлистный клевер. Я старалась быть хорошей и правильной, старалась заражать людей позитивом закрывая глаза на битый, от неудачных взлётов, подбородок.

Я восполняла детонирующие эмоции — чувствами других, представляя то, как могло быть иначе.

Больше всего мне хочется стать таким человеком, который сумел бы сделать мир немного лучше.
Больше всего на свете, я бы хотела жертвовать собой, отдавая право жизни другим. Я желала быть полезной, любила быть рядом с нуждающимися.

Я искренне хотела приобрести счастье в этом игрушечном мире, строила крепость на тоске и страхе, ведь иных чувств никогда не понимала. Иногда ночные кошмары становились явью, хватаясь холодными руками за моё горло.

Видимо, я никогда себя не знала.

Это конец?

И самое ужасное, что я так и не стала известным художником, не заработала тяжёлые суммы на любимом деле, и не познала искусство любви. Мне не поставят памятник в честь обезумевшей фантазии в работах, моё имя не будет ассоциироваться с истинной независимостью, а скорбь — останется в сердах лишь Брайана и Ванессы.

Вряд-ли отец прочувствует потерю, а вот если бы была жива мама — определенно, мои руки бы не опустились никогда.

Ноги подкосились теряя равновесие, а после — оборот жизни быстротечно оказался на нуле.

В ритме танца блядских чувств — однажды, я потеряла себя в сердечной тьме и изобилии икон.

Мысли о смерти изгоняла лишь вера в бога.