RYAN CAMPBELL

Девица сидела на мраморном столе, абсолютно точно и без единого промаха, ослепляя меня искренними топа́зами. Её пьяный взгляд так и наровил засесть где-то под кожей, для прокрутки этого момента ещё раз.

Натуральные ресницы хлопали, грудь вздымалась, а ноги играли в такт слабо играющей музыке с улицы, что просачивается чрез открытые окна. Французский ветерок гоняет светлые волосы, нарушая их порядок.

Глаза предательски приросли к ангелу наяву. Качественное вино играло красками в сосудах и капилярах, выпуская руки из наручников сдержанности. Она косила взгляд, наклоняя голову в бок, а я терял бдительность под тяжестью голубых глаз.

Во мне бушевали многие чувства, отыгрывая спецоперацию по возврату былой власти по отношению к самому себе. Каждый взрыв в душе обременял рассудок, нагружая на плечи ещё килограмм двадцать раз за разом.

И я вдруг понимаю, что мне ничего не надо. Ни денег, ни роскошного дворца где-то в противной Италии. Затишье в душе наступает внезапно, как бы подкрадываясь сзади и обнимая за плечи. И я понимаю, что совсем ничего не хочу.

Война во мне была затишьем.

Стрелы точились о рёбра, нанизывая шматы плоти. Это было оружие невиданной силы.

Оружие, с пометкой «слабость».

Тело, неподвластно разуму, ретировалось на пару шагов ближе, сохраняя с ангелом дистанцию. Она отреагировала безэмоционально. Лишь пьяный отблеск был маяком для моих кораблей.

Губы пересохли, требуя срочной влаги. Пройдясь шершавым языком по припухлой нижней губе, я не сводил с неё свой томный взгляд, а она лишь беззаботно махала ногами, раставляя их шире.

В тёмных брюках стало до боли тесно, а глаза начинали темнеть от нахлынувшего желания. Никогда не был силен в выдержке. Да и, мне никогда не отказывали. Сколько себя помню: и в шестнадцать, и в двадцать шесть, при виде упругого пресса в кожаном кошельке, мне не было равных, а количество партнёрш не сосчитать.

Я желал девушек беспринципно.
Будь она рыжая, брюнетка или вовсе лысая. Будь она голубоглазая или с врождённой гетерохромией. Будь она истинной спортсменкой, у которой, как и меня 6 кубиков пресса или абсолютной пофигисткой, что любит себя той, кем является.

EVA FORD

Я видела как дымка похоти туманила его взгляд. Видела как нервно он глотал и подходил ближе, от чего даже, вроде, по отнюдь не поклоняющемуся религии секса, телу пробежали порочные мурашки, безжалостно предавая меня.

Тело, поцарапанное прошлым, никогда не имело представление о годном сексе с дрожащими конечностями и сокрощаяющимися мышцами. Порой даже задумывалась о асексуальной приземлённости, но трещина пылкого желание, разбивала хрупкую чашу домыслов к чёртовой матери.

Приятный ветерок освежал мысли, но не помогал от возбуждения, в которое меня окунул лишь аромат исходящий от мужчины. Вязкий кожный шлейф склеивал меня, закрывая глаза на все нюансы.

Музыка — что на улице бесподобно играли музыканты — жаром стекала по стеклам открытых окон, соединяясь с нашей палитрой красок, которая уже стала общая.

Безличный художник властвовал кистью нашими действиями, скрепляя тела грязным узлом безбожных утех. Бровь мужчины нервно дёрнулась, на руках — сейчас оголённых, из-за подвёрнутой, до сгиба локтя, ткани — просачивались крупные вены, спровоцированные сексуальным напряжением, парящим над нами чёрным облаком.

Сумерки опускались на город, взгляд падал на пустые бутылки, пальцы нервно похрустывали, а тело изнемогало от щемящего кома влечения.

— Чего ты хочешь? — бесцветно интересуюсь я, отводя взгляд на сатин.

Контратаки по сознанию выжигают на поле боя порочные лозунги, заставляя постыдно поджать пунцовую губу.

— Протвезреть.

Мужчина был совсем близко, от чего тонкая кисть, раскатом грома ухватилась за воротник рубашки притягивая крепкое тело. На его устах играл шлейф вкусов, начиная от терпкого алкоголя и завершая этот расслабляющий сеанс — вишенкой на торте — был сладкий привкус карамели.

Маленькими искорками дикости, он проникал в меня ручьями страсти разливаясь по различным трубкам организма, превращая его в канализацию.

В союз с моим опрометчивым проступком, капли дождя заиграли по крыше, отбивая ритмичную чечётку, сейчас заменяющую любую попсу.

Город не спит: оживает наплывом туристов, я вижу это скозь сшитые, прочной ниткой, веки и улыбаюсь сквозь поцелуй подмечая его опытность и бузупречность в этом деле.

За панорамными окнами, в венах бродящих чрез улочки, бурлит жизнь, разливаясь по холсту, с громким названием «жизнь», аквамарином. Алмазы воспоминаний, толстым шаром покрывают проект каждого, меряясь друг с другом яркостью красок.

На палитре чувств люди часто мутят черным цветом прекрасную реальность, сокрушаясь от этого в дальнейшем.

Венистая рука нашла свое место в области моей шеи, до отдышки сжимая её.

— Возьми меня, — в полубреду шептала я каждый раз, когда выпадала возможность перевести сбитое дыхание.

— Закрой свой чертов рот, — рыкнул он, отпрянув от меня, но не лишая клейменные участки кожи обжигающей печати. — Я безрассудно накинусь на тебя, после чего на утро мы оба пожалеем.

— Секс ведь ничего не значит для тебя, — опьянённая дурью, что хлыщет из абсурдной дыры сложившейся ситуации, шептала я, дрожащими руками пытаясь снять с него мешающую вещь.

— Ева...

— Возьми меня, блять, просто возьми и трахни, как очередную шлюху, чёртов ты имбецил! — шикнула я замечая дрожащие, от неподчинения, руки.

RYAN CAMPBELL

Она жгла сечатку голубым лазером, словами разъедая последнюю оболочку адекватности. Губы порочного ангела открылись, вскрикивая немую молитву на подчинение.

— Ева... — голос дрогнул, как у десятилетнего мальчишки, который провинился перед подружкой. Голос дрогнул, как выбивающиеся из глотки мурлыканье котёнка, которого носом ткнули в мочу.

— Возьми меня, блять, просто возьми и трахни, как очередную шлюху, чёртов ты имбецил! — прырычала девица, пока руки содрогались от неясных мне чувств.

Затыкая поток грядущих оскорблений своими губами, я в прямом смысле дегустировал её, желая запомнить холодящий душу вкус приторно сладких губ на долго.

Руки притянули затылок, подчиняя под себя по инерции. Полустон сорвался с вишнёвых губ, блестающих моим ДНК, как блеском от DIOR. Острые зубки прошлись по нижней губе, выпуская несносный характер наружу.

Тонкие пальцы пробежались вниз по прессу, окончательно сводя судорогами желания в паху. Одна рука взляла в плен её обе, заводя за голову.

На мгновение она отпрянула от меня и буду искренним, надеялся на благоразумие девчонки, но очередной мой промах в её сторону. Она непредсказуемая бестия, а я тот, кто порой даже ест по расписанию.

Уже холодный, от вальсирующего, над Парижем дождя, ветер бил в мокрую, от липкого пота, спину. Но даже природному явлению было не в силу, оттащить меня от блондинки, что полностью поддавалась на провокации тел.

Топик розового цвета, что так безалаберно разрезал зеницы яркостью оттенков слетел с неё незамедлительно, открывая лестные виды на небольшую грудь, которая даже не пряталась в неудобном лифчике.

Пальцы, легким движением, прошлись по безупречным линиям, заставляя тёмные соски затвердеть моментальное. Мне нравилось то, настолько она поддатливая. То, насколько остро она реагировала на лёгкие прикосновения.

Она слабенько простонала, закусывая губы и своим проницательным взглядом, испивала меня всего. Руки гуляли по крытым тканью, плечам, вонзая острые наготки под кожу.

Короткая юбка, что еле прикрывала задницу слеталела слишком дико и, возможно, даже с хрустом швов, но она молчала погрузившись в оглушающую симфонию тишины — похоти.

От сладостной наготы меня отделяли лишь бледно розовые стринги, что сделаны из прозрачного материала. Два пальца прошлись по ткани, дразня её пыл.

— Ах, — кинула она, закрывая исступленные очи.

— Я ещё не начал, — хмыкнул я, потакая просьбам её тела. Последняя ткань скатилась по стройным ногам, оставляя мне её всю на целенаправленное растерзание.

Девичье лоно пропиталось соками возжелания, встречая чужие пальцы без тугости во влагалище. Она самостоятельно насаживалась на них, воспринимая всё, как божьи дары.

С безызъянных губ срывалась лестная симфония, щекоча слух. Статичные движения сменились блядским ритмом, за счёт чего хлюпающий звук оглушал всё происходящее.

Сладкая пытка стоила красавице макияжа, ибо перед тем, как я безцеремонно вошёл в неё, досель натягивая латекс, испарина выступала лбу, выдавая ранее незаметный тональный крем.

EVA FORD

Никого нещадящие лучи утреннего солнца бликами отсреливали в лицо, вытанцовывая в паре с головной болью страстную сальсу. В воздухе парил аромат вечернего дождя и такой же давности, страсть.

Румянец припечатался к лицу, напрочь не желая уходить.

Эта ночь стала главной ошибкой моей жизни.

Раскрывать свою душу перед другим, настолько страшно, что я совсем предпочитаю этого не делать. Поэтому и раздвинула ноги перед человеком, о котором ни черта не знаю.

Слабая,

Мерзкая,

Дешёвая,

Шлюха.

Парень мирно спал, прикрывшись простыней, а я бралась за голову, воссоединеняя картину воедино. Смятые простыни в нашей кровати и стоящий напротив стол, который после отъезда нужно будет вымыть с хлоркой и святой водой.

Наспех принимая душ, я надела первое попавшееся платье, собрала на скорую руку остальные вещи и пулей вылетела из пристанища, негромко закрывая дверь.

Я ушла без единой весточки в надежде, что эта встреча была последней.

Раз за разом прокручивая в голове наши последние фразы, я впадала в пучину безысходности по собственной дурости.

Ближайший рейс лишь вечером, а сейчас я медленно перебираю конечностями подходя к новому отелю, находящемуся, уже к сожалению, не в таком прелестном месте.

Опрокинув сумки куда-то на пол, я прошлась глазами по берлоге, оценивая запущенность трёхзвездного отеля. Окна выходила на милую полянку, где истиные эстеты читали книги на траве.

Шумно вдохнув мягкого кислода, я закрывала окно и побрела обратно к выходу, ведь на улице уже ждала машина такси, дабы отвезти меня в первый попавшийся музей.

Я не знала его номер телефона, но безбожно разрешила войти в меня.

Пусть вся грязь, что покинула моё тело здесь, в Париже, тут и останется.

Аминь.