Прыгая на месте и пытаясь натянуть узкие джинсы, чертыхаюсь и кривлюсь от ноющих ожогов, обмотанных бинтами. Они бы не болели так, если бы я выбрала один халат или спортивные штаны, но я хочу джинсы. Это что-то вроде личного протеста против неспособности полноценно за собой ухаживать в данную минуту. Меня это выводит из себя и злит. Когда раздаётся стук в дверь, я сдуваю упавшие на глаза волосы, и наконец-то, надеваю джинсы, только вот с застёжкой, видимо, будут крупные проблемы.

— Открыто, Конни! — Кричу я и, запыхавшись, пытаюсь едва шевелящимися, торчащими из-под повязки кончиками пальцев, застегнуть пуговицу.

— Меня так раздражает то, что из-за этих чёртовых бинтов и какой-то полоумной стервы я даже джинсы нормально надеть не могу! А о том, чтобы принять ванну я, вообще, молчу! У меня волосы уже вонять начинают. Мне под силу только обтереть тело влажными салфетками, ведь мочить бинты нельзя. Бесит! Я рада, что ты пришла. Помоги мне... — замолкаю с открытым ртом и шокировано смотрю на мужчину, стоящего у двери с пакетами в руках.

Его тёмно-русые волосы подняты в творческом беспорядке, и на них блестят капельки дождя, серо-голубые глаза в тускло освещённой комнате кажутся практически чёрными, как и вся его одежда, начиная с водолазки, заканчивая джинсами и ботинками.

— Дэвид, — выдыхаю я, а сердце снова предаёт меня, и воспоминания, от которых я не могу избавиться ни днём, ни ночью, врываются в моё сознание. Поцелуй. Его губы. То ощущение комфорта. Нежность.

— Ты живёшь в неблагополучном районе. Дверь держишь открытой. К тебе может войти кто угодно и убить тебя, — сухо говорит он.

Ах, да, хамское поведение никуда не делось.

— Эм...я не всегда открываю дверь. Ждала подругу, — оправдываюсь, напрочь забывая о том, что стою перед ним в расстёгнутых джинсах, под которыми видны розовые трусики с котёнком.

— Если ты о Конни Пицбрук, то в данный момент она находится в небе и совершает полёт из Нью-Йорка в Вашингтон и обратно в качестве главной бортпроводницы, — от его слов я усмехаюсь и качаю головой.

— Это невозможно, Дэвид. У Конни рейс завтра утром в Милуоки, а затем три дня выходных перед международным. Да и её квалификация ниже, чем моя.

Поджимая губы, мужчина подходит ко мне и опускает пакеты на пол. Без слов достаёт телефон и что-то там быстро набирает, а потом поворачивает ко мне экраном. Пробегаюсь взглядом по списку экипажа и команды, шумно вздыхая. Я вижу имя подруги там. Она обманула меня...нет, может быть, что-то просто случилось.

— Мне не нравится то, что тебя обманывают, — щёлкая на кнопку и выключая экран, произносит он.

— Наверное, она просто заменила меня и...Конни обещала прийти, я с ней говорила пару часов назад, и она уверила, что уже выезжает ко мне, — тихо отвечаю я.

— Ложь. Я ненавижу, когда лгут. Друзей не существует, Барбара, особенно среди людей нашей профессии. При любом удобном случае тебя спишут со счетов и подставят. Никому нельзя доверять, особенно, женщинам.

— Но...она не такая, ты ошибаешься. Вероятно, ей позвонили и срочно вызвали на рейс, такое уже было и не раз...

— Конни Пицбрук подала заявку на твоё место, как только в компании узнали о том, что случилось, и о том, что ты на вынужденном оплаченном больничном, а твои места на рейсах вакантны. Она прошла тест на повышение квалификации вчера вечером и получила твою должность, — перебивает Дэвид, отчего я прикрываю глаза и не могу поверить в то, что Конни так поступила со мной. Видимо, она всё же злится на меня и таким образом решила отомстить мне. А я думала...снова больно.

— Нет друзей, Барбара. Есть просто люди, которые постоянно меняются в зависимости от обстоятельств. На них никогда нельзя надеяться, стараясь увидеть в них что-то большее, чем обычных знакомых. Джинсы в твоём состоянии не вполне верный выбор. Лучше отдать предпочтение спортивным брюкам. У тебя есть такие? — Резко меняя тему, спрашивает Дэвид.

А мне сложно сейчас даже что-то ответить, я в шоке от поступка подруги. Я же привыкла к ней, практически готова была довериться ей и даже сделала первый шаг к примирению. За что? Конечно, я понимаю, что моё место наиболее выгодно, чем у обычной бортпроводницы или же стюардессы, но она могла сама сказать мне об этом, а решила обмануть, пообещав, что приедет, когда за спиной проворачивала подставу. Жуть как обидно.

Дэвид стоит на том же месте и смотрит на меня, пока я переживаю внутри очередное предательство.

— Что ты здесь делаешь? — Шепчу я, перебарывая желание снова расплакаться. Да, мне ужасно больно на самом деле. Я, действительно, новичок в огромном и опасном мире, и только хотела начать доверять людям, как они наказали меня снова.

— Принёс готовую еду. Ты не можешь готовить сама, и я не уверен, что умеешь это делать. А без еды ты не поправишься, — моментально отвечает он. Конни ни разу подобного не предложила, только сетовала по телефону на то, как же чудовищно со мной поступили, и что теперь я точно не получу место на международных перелётах. Ещё мне звонила Брук, но я предпочла не отвечать. Мне не нужна жалость, всё случившееся со мной я заслужила, хоть и страшно было находиться в больнице одной.

— Ты пришёл сюда только из-за этого? — Удивлённо спрашиваю его.

— Нет. Меня ещё интересует, написала ли ты заявление, подала ли ты в суд и какие отступные тебе предложили? Где лежат твои спортивные штаны?

Вздыхая, на секунду жмурюсь вновь от его скачущих с темы на тему вопросов.

— Написала. Не подала. Прислали отступные в размере десяти тысяч долларов. Я хочу остаться в джинсах.

— Мало. Этих денег тебе не хватит даже на пластическую хирургию, чтобы отшлифовать шрамы. Ты должна была поступить умнее и вытянуть из них, как минимум в пять раз больше. Ты уверена в том, что хочешь остаться в джинсах?

Цокаю и закатываю глаза.

— Мне плевать на то, сколько мне выплатили. Сейчас меня больше волнует поступок Конни и вероятное понижение в должности, как и крах всей моей жизни, Дэвид, а не какие-то суммы, которые мне к чёрту не сдались. И я никогда не пользовалась услугами пластической хирургии, и не собираюсь этого делать, даже если бы всё моё тело было в шрамах. Меня это не заботит, может быть, тогда ко мне прекратят приставать и предлагать заняться проституцией. И я полностью уверена в том, что хочу остаться в джинсах, — раздражённо отвечаю я.

— Ты абсолютно не подготовлена к жизни, Барбара. Из какого мира тебя выплюнул единорог? — Дэвид резко подходит ко мне и одним движением дёргает за пояс джинсов, отчего я вздрагиваю.

— Что ты...

— Забудь о том, что у тебя, вообще, могут быть подруги. Их не было. Нет. И не будет. Ты одна. Это никогда не изменится, — мужчина застёгивает пуговицу, а затем, смотря прямо в мои широко распахнутые глаза, тянет бегунок молнии вверх.

— Твои волосы в жутком состоянии. Они блестят от жирности, и мне это не нравится. За мной, — командует он, разворачиваясь и хватая по пути стул.

— Ты совсем обалдел? Какого чёрта ты вломился в мою квартиру и ещё приказываешь мне делать подобное? Да и я до сих пор злюсь за то, что именно ты вызвал меня в качестве стюардессы на частный рейс, где легко происходит купля-продажа девушек и парней. Я это ненавижу! — Отмираю, возмущаясь, и чуть ли не бегу за ним в ванную комнату, где уже рядом с раковиной стоит стул.

— Ты не в состоянии сама о себе позаботиться, Барбара. Твой вид оставляет желать лучшего. Я хотел посмотреть на тебя в такой ситуации. Проверить, говоришь ли ты правду. Мне понравилось это. Но вот остальное нет. Я убью за подобное. Садись. Живо, — поворачивает ко мне голову и указывает взглядом на стул.

— Я не собираюсь...

— Закрой рот, иначе я сам тебе его закрою. В данный момент я зол из-за твоей глупости и согласия замять дело за десять тысяч. Помимо этого, меня жутко раздражает тот факт, что ты готова доверять тем, кто этого не заслуживает. И сейчас ты меня полностью выводишь из себя своим поведением. На стул. Немедленно, — рычит он, отчего я, испуганно и больше не произнося ни слова, сажусь спиной к раковине, как послушная кукла.

— Хорошая девочка. Это мне больше нравится, — Дэвид снимает резинку с моих волос и распускает их, немного отклоняя мою голову назад.

— Ты что, действительно, будешь мыть мне волосы? — Осторожно шепчу я.

— Буду.

— Зачем? Прости, но я не понимаю тебя. Ты странно изъясняешься и постоянно вводишь меня в состояние ступора, да ещё к этому прибавляются остальные твои ненормальные слова и поведение, и я понятия не имею, по какой причине ты, вообще, сейчас здесь, — признаюсь, пока Дэвид тянет шланг душа к раковине и включает воду, настраивая температуру. Этот мужчина полностью занял собой всё пространство ванной комнаты, хотя до этого его было достаточно. Нет, не так. Он полностью занял собой моё личное свободное пространство, и я вновь в шоке от его поступков. То он рычит на меня, то теперь собирается мыть волосы.

— Я завершил полёт три часа назад. Переоделся. Заехал в ближайший к твоему дому ресторан быстрого питания. Пришёл сюда. Я хочу помыть твои волосы, — сухо отвечает он.

— А твоя девушка против не будет? — Язвлю, на что получаю суровый взгляд и сглатываю.

— У меня нет такого понятия, как моя девушка, — аккуратно поливая мои волосы тёплой водой, произносит он.

— Тогда какое понятие у тебя есть?

— Есть те, кого я не замечаю и не думаю о них. Есть те, кого я трахаю, и не более, — его пальцы проходят сквозь мои локоны, и он резко тянет за прядь, вызывая слабую боль, от которой я шиплю.

— Я сказал — закрыть рот. Это значит молчать и не произносить ни звука, Барбара. Я ещё зол, — встречаюсь с его потемневшими глазами, отчего мурашки бегут по позвоночнику.

— Я имею право говорить тогда, когда захочу.

— Мне нравилось больше, когда ты шугалась и бегала от меня. Не привыкай ко мне. Будет больно, — его пальцы продолжают перебирать мои волосы, а затем он массирует голову, вызывая довольно приятные ощущения. Где он этому научился?

— Это предупреждение? — Уточняю я.

— Верно. Это предупреждение.

— Ты всех так предупреждаешь или у тебя есть заготовленный список правил, которые ты раздаёшь сразу же при знакомстве? — Я знаю, что мои вопросы его раздражают, но сейчас я как никогда уверена в себе. А если учесть события последних пяти дней с момента моего возвращения в Нью-Йорк и постоянное молчание, то желание поговорить вполне объяснимо.

Дэвид фыркает и выпрямляется, оставляя мой вопрос без ответа. Он наливает в ладонь шампунь и выключает душ. Это впервые, когда мужчина моет мне волосы, и при этом я нахожусь не в салоне красоты. Вообще, последний раз я была там больше пяти лет назад и уже забыла, что такое обслуживание. Пришлось научиться всё делать самой. Начиная с маникюра, заканчивая эпиляцией. А сейчас я просто расслабляюсь, закрывая глаза и буквально урча от наслаждения массажем. Это так классно. Его пальцы умело надавливают на какие-то, спрятанные в коже моей головы нервные окончания, порождая массу удовольствия. Невероятно здорово.

Дэвид смывает шампунь очень бережно, прикрывая моё лицо, и я удивляюсь тому, откуда ему, вообще, известно, как это делать.

Открывая глаза, сразу же встречаюсь с его, наблюдающим за моей реакцией, взглядом. Я улыбаюсь. Немного застенчиво и осторожно.

— Почему ты молчишь в большинстве случаев? — Шепчу я.

— Я не вижу смысла говорить что-то глупой толпе, ведь они всё равно меня не поймут. Лучше промолчать, чем получить ответ, наполненный идиотизмом. Бессмысленно начинать общение, если я могу сразу же предположить, что меня это разочарует. Меня часто разочаровывают, — набирая в руку бальзам для волос, отвечает Дэвид.

— Значит, тебя кто-то в прошлом тоже сильно разочаровал и поэтому у тебя огромное количество правил и предупреждений? Сколько у тебя их в общем количестве?

— Более ста.

— Ты не ответил на первый вопрос.

— Верно, потому что мне нечего на него ответить. Закрой рот, — сухо бросает он и, снова специально причиняя боль, тянет меня за волосы.

— Ты всем причиняешь боль? — Кривлюсь я.

— Нет. Некоторым я её дарю.

— Даришь? Как можно боль дарить? Это же боль, от неё должно быть больно, а подарки, наоборот, вызывают более приятные чувства? — Удивляюсь я.

— От неё больно, но не так, как от другой боли. Это поверхностная боль, которая сменяется именно более приятными чувствами.

— Такое бывает?

— Да. Но это не для тебя. Ты не вытерпишь. У тебя очень низкий болевой порог, и поэтому я предупреждал тебя, чтобы ты держалась от меня подальше, — Дэвид смывает бальзам так быстро, словно хочет поскорее закончить разговор и уйти отсюда, а я, наоборот, желаю узнать об этом больше и понять, что он имел в виду.

— Это ты пришёл ко мне. И ты сам признался, что нарушаешь свои правила, — напоминаю ему, когда он заматывает мои волосы полотенцем и поднимает мою голову.

— Признался, и это плохо. Очень плохо. Для тебя, Барбара, — Дэвид хватает меня и резко тянет на себя за талию, отчего я охаю от слабого головокружения из-за быстрой смены положения тела, и мои забинтованные руки обхватывают его за шею.

— Теперь от тебя пахнет намного лучше. Мне нравится, — заключает он, сильнее обхватывая меня за талию, и буквально выносит из ванной. Ставит меня на пол в гостиной и уходит обратно, пока я недоумённо моргаю и смотрю, как он тащит стул к небольшому круглому столику.

— Почему ты такой странный, Дэвид? Почему ты не можешь говорить нормально, как обычный человек, а постоянно изъясняешься какими-то загадками и шифрами? — Спрашиваю его, пока он поднимает пакеты и идёт к столу.

— Ты считаешь меня странным? — Надо же, мои слова его удивляют, интонация голоса немного меняется.

— Да. Ты очень странный. Я никогда не встречала подобных людей. Ты приходишь и переворачиваешь мою жизнь с ног на голову, а потом исчезаешь. От тебя неизвестно что ожидать, и ты всегда добавляешь, что тебе нравится, а что тебе не нравится, как будто это что-то изменит, — подхожу к столу и наблюдаю, как он достаёт из пакетов готовую китайскую еду.

— Ты предпочитаешь стеклянную лапшу с курицей или гречневую с кисло-сладким соусом и морепродуктами? Думаю, что первую. Да, первую.

— Дэвид, ты слышал, что я сказала? — Тянусь к нему забинтованной рукой, а он чуть ли не отскакивает от меня, словно мои пальцы — это змея. Озадаченно приподнимаю брови. Поджимает губы. Желваки ходят на его лице.

— Ты в порядке? — Тихо спрашиваю его.

— Нет, — сухо отвечая, Дэвид подходит к кухонным шкафам и открывает их.

— Хочешь рассказать о том, что заставило тебя отпрыгнуть от меня, словно я прокажённая?

— Ты. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась, — стоя спиной, он достаёт тарелку и, не глядя на меня, подходит к столу.

— Почему?

— Мне это не нравится. Я не люблю, когда меня трогают без моего разрешения. Это табу, — всё так же коротко отвечает он, вываливая ароматную лапшу на тарелку.

— Почему?

— Хватит задавать мне вопросы, Барбара. Закрой рот и замолчи, твои вопросы меня раздражают, — цедит он, но так просто я не собираюсь оставлять это без должного объяснения. Значит, ему можно ко мне прикасаться, грубить и появляться в моей жизни, когда захочет, а мне нельзя даже спросить об этом.

— Я не буду молчать по твоему приказу, Дэвид. Я человек. Живой человек. Ты неправильно выбрал профессию, тебе следовало бы стать патологоанатомом. Тогда бы точно никто не разговаривал с тобой, — обиженно произношу я.

— Мне не нравится их вонь. Я думал об этом, — включая микроволновку, бросает он через плечо и смотрит на крутящуюся за стеклом тарелку.

— Что сделало тебя таким, а? Что с тобой случилось, Дэвид, в прошлом, что ты написал для себя кучу правил и ведёшь себя, как робот? — Возмущаюсь я.

Оборачивается ко мне и вновь возвращает свою внимание на чёртову тарелку. А меня это бесит. Он меня сейчас жутко бесит, хоть и помыл мне волосы.

— Дэвид, ты не можешь вечно молчать и ничего не говорить. Если ты будешь так вести себя со мной, то я тоже не буду с тобой общаться. Никогда. Даже если возникнет критическая ситуация. Даже если...

— Хватит, — ударяет кулаками по столешнице, отчего я замолкаю и вздрагиваю.

— Не ставь мне условия, Барбара. Ты будешь делать то, что я скажу, потому что ни черта не умеешь сама решать свои проблемы. Из-за тебя я нарушаю все свои проклятые правила. Думать не могу о другом. Прихожу сюда. Всё это мне не нравится. Я не желаю тебя видеть и знать. Я хочу уйти навсегда отсюда и забыть эти твои чёртовы распахнутые карие глаза, как у пресловутого Бэмби, постоянно умоляющие меня защитить тебя и найти твою проклятую мать. Они возвращают меня сюда, и я ненавижу это состояние. Я ненавижу обещания, которые ты бессовестно даришь мне. Я ненавижу тебя за это, — по мере наполнения яростью его речи, Дэвид подходит ко мне и упирается ладонями в спинку стула по обеим сторонам от меня. Страх на секунду появляется в голове, а затем что-то иное. Очень мягкое и странное, проникающее в мою кровь и вызывающее ещё больший, чем раньше интерес к нему.

— Не спрашивай меня о том, о чём я не готов тебе рассказать. Не спрашивай меня ни о чём, что не касается тебя. Не лезь в мою жизнь, — добавляет он, ещё ближе склоняясь к моему лицу.

— Тогда уходи, Дэвид. Уходи и не возвращайся, — шепчу я.

С рычанием он дёргает мой стул, отчего я вскрикиваю, чуть не завалившись на пол, а он быстрым шагом идёт к двери, распахивает её и громко хлопает. Вновь подпрыгиваю. Писк микроволновки раздаётся в потрескивающей тишине.

Сглатываю и глубоко вздыхаю. Да что с ним не так? Псих какой-то. Это ненормальное поведение. Он, вообще, неадекватный и замкнутый тип, считающий, что я так просто и легко начну следовать всем его правилам. Да я возмущена и немного напугана, а, помимо этого, ещё и в шоке. В очередном ступоре и совершенно не понимаю, как реагировать на подобное.