— Привет, Барби, — весело произносит Конни, и я, поворачиваясь к ней, быстро киваю, сразу же возвращая свой взгляд на центральный вход аэропорта.

— Ты идёшь на брифинг? — Интересуется она, останавливаясь рядом.

— Да, сейчас подойду. У меня есть ещё семнадцать минут, — сухо отвечаю ей.

— Ладно. Ты кого-то ждёшь или...

— Жду. Одного человека. Мне нужно с ним поговорить, — киваю я, хмуро гипнотизируя автоматические двери. Он уже должен быть здесь. У него брифинг в одно время с нами, и это его первый рейс сегодня. Он ДОЛЖЕН появиться.

— Что-то ещё случилось? Кроме того придурка Кристофера?

— Нет, Кристофер не появлялся больше, что меня радует. Но я...это личное. Пока не готова рассказать, — отрезаю я.

— Ясно. Хорошо, тогда встретимся на брифинге, — снова киваю Конни и сжимаю пальцами перила.

Ну же! У меня мало времени, а вопросов очень много. Я превратилась в безумную сталкершу, получив от Тайлера и изучив досконально недельное расписание Дэвида Харбоу. За последние пять дней я не видела его ни разу. Он не приходил, и совместных перелётов у нас не было. Я не успела подать заявку ни на один международный рейс. Но зато теперь мониторю номера рейсов, на которых он летает, и пытаюсь найти там свободное место. А это сложно, крайне сложно, так как Дэвид работает на частных все будущие семь дней, а мне туда просто не попасть.

Я не могу думать больше ни о чём, кроме тайн Дэвида Харбоу. Я хочу их знать. Все. Буквально все, и сделать для себя выводы. Да, это ненормально, но так я хотя бы не думаю о своей семье и том, что они вычеркнули меня из своей жизни. Я занята и желаю попасть на международные рейсы, чтобы добиться ответов на свои вопросы. Это не похоже на меня. Я никогда не интересовалась мужчинами и их проблемами. И сейчас ничего не изменилось, я не собираюсь заводить хоть какие-то отношения с Дэвидом, но вот причины его странного поведения мне очень интересны. Они изъедают меня изнутри.

Стучу ногтями по перилам, и сердце замирает, когда двери открываются, и Дэвид входит в здание аэропорта. На него оборачиваются девушки, восхищённо перешёптываясь, дети показывают на его форму, а он идёт, словно вокруг никого нет или же все присутствующие никчёмные мошки. Приподнимаю уголок губ, наблюдая, как Дэвид едет на эскалаторе, и ловлю себя на мысли о том, что любуюсь его холодным профилем. Обрываю подобные чувства, мотая головой и, отталкиваясь от перил, направляюсь за ним. Дэвид нажимает на кнопку, и двери лифта распахиваются, едва успеваю заскочить, когда они закрываются, и наши взгляды встречаются.

— Снова ты, — заключает он недовольно.

— У меня брифинг в два сорок пять, так что тебе придётся потерпеть моё присутствие, — фыркаю, делая вид, что оскорблена. Я на самом деле оскорблена, но в данный момент мне нравится смотреть на такого раздражённого Дэвида.

— Ты стояла на балконе и ждала меня. Отслеживаешь моё расписание. Могу сказать, что ты меня преследуешь, Барбара, а я от тебя скрываюсь. Сделай вывод, хочу ли я терпеть твоё присутствие? — Прищуривается он, крепче сжимая ручку чемодана, словно сейчас замахнётся и врежет мне.

— Слишком много чести, Дэвид, чтобы тебя преследовать. Тебе идёт форма. Мне нравится, — использую его же тактику, которую практиковала уйму раз, и радуюсь тому, что это срабатывает. Лицо мужчины вытягивается, а затем он поджимает губы.

— Ты нарушаешь мои правила, — осуждающе говорит он.

— Меня это должно волновать? Это твои правила, не мои, Дэвид. И это ты первым заговорил со мной, так что свои правила ты сам нарушаешь, — усмехаясь, замечаю я.

— Гроза, — выдыхает он.

— Что?

— Я выбираю грозу и делаю тебе первое предупреждение — не приближайся ко мне. Мне это не нравится, как и твои слова про мой вид тоже не нравятся. Он тебе не должен нравится. Ты его обязана ненавидеть. Не стоит лететь в грозу, если ты этого боишься. Ты не заикаешься рядом со мной. Ты поняла, что это был не страх, — быстро произносит он, делая шаг ко мне.

— Я решила, что...

— Не интересует, Барбара. В моей голове ты меня не интересуешь в восьмидесяти процентах, — обрывая меня, чуть ли не рычит он, а дверцы лифта за моей спиной открываются. Дэвид быстро обходит меня, и я всё же обижено цокаю.

— А в остальных двадцати процентах? — Спрашиваю его. Дэвид останавливается и оборачивается.

— Я тебя трахаю, — срывается с его губ так же спокойно, если бы он сказал, что на улице светит солнце. Но от его слов моё сердце стучит ещё быстрее, а ноги подкашиваются, отчего мне приходится отступить и прижаться спиной к стене лифта.

Шокировано приоткрываю рот, а Дэвид уже идёт по коридору к своей части здания.

Он, действительно, это сказал или же я придумала? Но это...наглый и невоспитанный хам!

Выставляю руку, не позволяя дверцам лифта закрыться, и иду к кабинету для брифинга, до сих пор находясь в странном состоянии. То ли прыгать от счастья хочется, то ли удариться головой об стену, чтобы она не разрывалась от стучащего пульса в висках.

На дрожащих ногах вхожу в комнату для брифинга и не могу сконцентрироваться на полёте. Не могу, и всё. Меня трясёт от вульгарного ответа Дэвида. Как так можно? Он явно пошутил, если, вообще, знает определение этого слова. Чёрный юмор, вероятно, чтобы напугать меня. Дэвид Харбоу говорит о сексе — это что-то, вообще, безумное. Да ещё и с той, кого явно ненавидит.

С трудом собираюсь с мыслями и раздаю поручения на рейс Нью-Йорк — Даллас, как и знакомлюсь с новым стажёром, отправляющимся с нами в полёт. Я машинально выполняю свою работу, это дело привычки: всё проверить, заполнить бумаги, просмотреть число пассажиров, отследить погрузку напитков, обеда и ужина на обратный полёт. Улыбаюсь пассажирам, тщательно отслеживая их поведение и состояние. Входит компания из двух молодых ребят и двух девушек, явно подвыпивших. Подобное разрешается, если они могут стоять на ногах.

— Весело будет, — хмыкает Конни.

— Надеюсь, что нет, — наблюдая за тем, как они проходят к своим местам и буквально падают в кресла, смеясь и нарушая порядок. Была бы моя воля, я бы сейчас же сняла их с рейса, но по уставу не могу. Они не дошли до той кондиции, когда в моих силах было бы что-то сделать. К сожалению, они остаются на борту.

Сообщаю о том, что все пассажиры на месте, и получаю разрешение закрыть дверь. Капитан дает команду: «Окунёмся в облака», и я поднимаю трубку, произнося заученную речь о том, что мы взлетаем, и следует пристегнуть ремни безопасности. Конни проводит инструктаж и демонстрирует пассажирам бизнес-класса, как следует надевать жилет и надувать его, пока я рассказываю стажёру о том, что он будет делать сегодня и чем мне помогать.

Когда мы садимся на места, поднимаю трубку и вызываю ребят из экономкласса.

— Следи за двадцать четвёртым рядом. Мне они не нравятся.

— Понял.

Вздыхая, кладу телефон обратно и готовлюсь к взлёту. Вот чувствует моё сердце, что хорошим этот полёт не закончится. И словно кто-то слышит мои мысли, на седьмой минуте взлёта раздаются крики, и я бросаю взгляд на Конни. Выглядываю в коридор и вижу драку пассажиров, которую пытается разнять Виллер, но мужчина вряд ли сможет сделать это один.

— Сэр, у нас код розовый, — произношу я в трубку.

Отстёгиваясь, по уставу я должна быть на месте происшествия. Не дожидаясь приказов и ответа командира, пробираюсь к визжащей толпе: дети плачут, женщины кричат, а двое пьяных парней начинают просто набрасываться на всех, кто есть в салоне.

Это впервые, когда подобное случается на сопровождаемом мной рейсе, и паника, конечно же, это первое, что грозит случиться, но откуда-то в голове появляется уверенный голос Дэвида, осуждающий мою трусость. Никогда!

Разворачиваясь, быстрым шагом направляюсь к своему месту и открываю шкафчик, доставая оттуда пластиковые наручники и прихватывая два пледа. Потасовка становится просто безобразной, Виллер весь в крови. Паника в самолёте набирает обороты, когда я нахожу взглядом одного из дебоширов и подлетаю к нему.

— Виллер, позиция семь, — громко произношу я и, набрасывая на голову одного из парней плед, ударяю его по ногам, отчего он совершенно дезориентируется и отпускает мужчину. Виллер подскакивает ко мне, и я передаю ему пластиковые наручники. На меня налетает, видимо, девушка дебошира, пытаясь остановить, но я резким и быстрым движением толкаю её на пол и оставляю заботам Виллера. Второй дебошир даже не обращает внимания на то, что происходит с его друзьями, и дерётся с пассажиром, защищающим свою жену и ребёнка. Сворачивая плед, набрасываю его, как удавку на шею парня и оттягиваю назад. Ногой делаю подсечку по внутренней стороне колен, и он падает на пол, а я удачно блокирую его руки за спиной.

— Четвёртую туда же, — бросаю я коллегам и направляюсь к себе. Вхожу в кабину пилотов, докладывая о том, что произошло. Командир кивает и сообщает обо всём диспетчеру.

Возвращаясь на место, беру трубку и говорю пассажирам о том, что всё в порядке и если кому-то требуется помощь, то они могут обратиться к любому бортпроводнику. Как только самолёт переходит в режим автопилота, выходит командир и отправляется в хвост лайнера, куда Виллер оттащил дебоширов. Он будет заполнять документы, а мне предстоит обработать раны пассажирам и разместить некоторых из них в бизнес-классе.

— Это было круто, — восхищённо шепчет стажёр, когда всё заканчивается, и настаёт время раздачи напитков.

— Конни, замени меня. Приведу себя в порядок, — бросаю я подруге. Вхожу в туалет и делаю глубокий вдох.

Только сейчас понимаю, что напугана, и меня трясёт от адреналина. Брызгая на своё лицо холодной водой, закрываю на несколько минут глаза, чтобы успокоиться самой. Мне помог Дэвид. В сложной ситуации я вспомнила его насмешки и оскорбления, и у меня всё получилось. Сейчас я не могу точно сказать, как мои действия оценит руководство, да меня это и не волнует. Больше меня заботит то, почему именно Дэвид так сильно на меня влияет. Ладно, об этом я подумаю позже, а сейчас мне необходимо собраться и продолжить работу.

Рейс завершается удачно, не считая процедуры дачи показаний, которые даёт весь экипаж и команда, заполнения документов, осмотра Виллера и снятия его с обратного перелёта. Мы возвращаемся в Нью-Йорк, и я сразу же направляюсь на ковёр к руководству отчитываться о произошедшем, получаю выговор за то, что не должна была действовать без инструкций от командира. За это меня отстранили от полётов на три дня, и завтра я должна пройти тест на стрессоустойчивость. Прошу Конни никак не комментировать решение руководства и уезжаю из аэропорта одна. Конечно, меня сильно расстроило то, что мне в очередной раз, теперь уже официально, указали на то, какая слабая у меня подготовка. Но разве я не обезвредила дебоширов? Разве я не решила проблему на борту? Я сделала всё так, как меня учили. Если командир не успевает получить приказ с земли, то обязанность бортпроводников при любых условиях обезопасить пассажиров. И я действовала согласно уставу, но, оказалось, что инициатива наказуема.

Вернулась домой и не могу уснуть. До сих пор переживаю об инциденте на борту и, на удивление, первый раз боюсь, что меня могут уволить. Раньше я особо не переживала по этому поводу и легко могла бы смириться с увольнением, но не сейчас. Я не желаю уходить. Я смогу работать в небе и даже продвигаться по службе. Я хочу этого, ведь больше в моей жизни ничего нет, и не будет. Я не найду нормальную работу, кроме как кассиром в супермаркете, или же проституткой. У меня нет должного образования, и единственное, что я должна сделать, это начать думать головой. Почему меня, вообще, начали волновать люди, когда раньше я их даже за людей не считала? Почему сейчас я несусь самое в пекло, подставляя себя? Это ли не доказательство того, что я изменилась и больше не такая стерва, какой была раньше?

Из-за постоянных мыслей я приезжаю в аэропорт совершенно разбитой и не выспавшейся. К тому же шёпот за спиной и сплетни, приукрашенные кровавыми разборками, меня жутко раздражают и не дают успокоиться перед тестом. Чёрт, я не пройду его. Мне так хочется накричать сейчас на тех, кто обсуждает инцидент и рассказывает про меня небылицы, что сжимаю руки в кулаки, ожидая, начала теста у учебного кабинета. А они все чуть ли не пальцем показывают на меня, даже те, с кем я летаю. Особенно они. Ненавижу.

Меня вызывают и сначала подводят к компьютеру, загружая тестовую программу. Ответы на вопросы даются мне легко, ведь я их уже проходила и не один раз. Видя то, что мой результат идеальный, становлюсь немного уверенней. Меня проводят к экзаменационному столу, где я подписываю документ, что готова пройти второй этап. А он пройдёт при разных условиях, искусственно созданных в тренировочном корпусе. Пока я с экзаменатором двигаюсь туда, навстречу выходит кто-то из руководства и останавливает нас. Меня просят подождать, и я, закатывая глаза, отхожу.

— Барбара, нам придётся отложить сдачу экзамена. Тебя срочно требуют на рейс, — сообщают мне. Что? Как меня могут куда-то требовать? У меня же недостаточно квалификации, да и я не настолько популярна среди коллег. Не элита.

— Хорошо, — медленно произношу я, абсолютно не понимая, как такое допустимо. Ведь без сдачи второго этапа категорически запрещено подобное. Сначала мне не верится, но когда меня ведут к дверям, за которыми работают коллеги, летающие на личных и индивидуальных заказах, то я, вообще, тупею моментально. Мне быстро объясняют то, что требуется замена, а в данный момент это сделать сложно, и никто не успеет приехать к назначенному времени. Если полёт пройдёт успешно, то мне автоматом поставят зачёт, что не может не радовать. Кивая и благодаря всевышнего хоть за какую-то поблажку, получаю новую форму и переодеваюсь в неё. Я опаздываю на брифинг из-за сжатых сроков и только знакомлюсь с бортпроводником Кевином, бегло объясняющим, что мы направляемся в Лос-Анджелес и должны обслуживать каких-то английских шишек. От его слов всё внутри леденеет. Папа? Братья?

Со страхом, смешанным с ожиданием увидеть их и поговорить, с громко бьющимся сердцем и такой невероятной надеждой на встречу вхожу в самолёт, ничем не отличающийся от нашего. Имена спрашивать запрещено. Вообще, интересоваться пассажирами запрещено, а меня так и тянет это сделать. Но я молчаливо проверяю салон, а внутри меня всё трепещет от ожидания возможной встречи со своей семьёй. Они хотят посмотреть на меня, увидеть, кем я стала, и простить меня.

Пока я поправляю подушки и протираю стол, входят пилоты и отправляются на свои места. Я тоже встаю при входе, широко улыбаясь. Боже, я плакать буду, если их увижу. Я так скучаю по ним. Так скучаю...

— Добрый день, добро пожаловать, — произносит Кевин, когда в самолёт входит компания из молодых девушек и парней.

Сердце ухает и потухает. Не они. Конечно, это было очень глупо считать, что моя семья вернёт меня домой. Очень глупо, и это подавляет меня. Так жить больше нельзя. Нельзя ждать их.

Мы взлетаем, а я думаю, что лучше бы я проходила экзамен, чем прислуживать наглым и капризным девицам. Я себя ненавижу. Причём довольно сильно, наблюдая за поведением пассажиров. Им всё не нравится. Буквально всё, даже мой вид. Они смеются и отпускают непристойные шуточки. Ненавижу себя! Это всё моё наказание. Я была одной из них, даже хуже и теперь глотнула тот ядовитый напиток, которым пичкала всех вокруг.

— Ты им явно не нравишься или нравишься слишком сильно, видимо, они завидуют тебе, — замечает Кевин, когда я возвращаюсь с подносом, как оказалось, уже остывшей и даже несолёной еды.

— Ничего, — тихо отвечаю, убирая тарелки и меняя блюда.

— Я отнесу, а ты лучше прибери всё, — парень забирает у меня поднос, и я благодарно ему улыбаюсь.

— Спасибо.

Не думала, что на частных рейсах работать так сложно. Не думала, что, вообще, работать стюардессой так сложно, и нужно мириться со всеми оскорблениями. Боже, как же я себя ненавижу! Правильно всё сделал папа. Правильно! Мне тошно от того, кем я была и как жестоко обращалась с людьми. Надеюсь, что те люди, которых уволили из-за моих капризов, не прокляли меня и простят мою глупость.