***К сожалению, книга выложена не до конца: здесь только первые 13 глав! Продолжение только в бумажной книге, которая уже опубликована в издательстве АСТ и есть во многих книжных магазинах России, Украины, Беларуси и других стран!***

CAVE CANEM.

Берегись собаки.

Ад пуст, все демоны здесь.

Уильям Шекспир. Буря

Пролог

— И куда ты побежишь, Полански? Расскажешь мамочке? И что же сделает твоя суицидальная мамочка? Вскроет себе вены всем назло?

Меня выловили после школы, потаскали за волосы, втоптали в грязь учебники. Свора одноклассниц во главе с красоткой Лиз. До неё дошли слухи, что я неравнодушна к Джейми — парню, за которым она бегала как собачка. Всё бы обошлось, но однажды Джейми подсел ко мне во время ланча в школьной столовой, а потом убрал кончиком пальца каплю майонеза с моей губы. И Лиз — королева школьных стерв — сорвалась с тормозов. Сначала были мерзкие розыгрыши вроде собачьего дерьма на моём стуле. Потом пошли сплетни про меня, бутылку джина и десяток парней из Баллимуна[1]. А затем началась травля. Жестокая и беспощадная. Я считала дни до окончания школы. Но время, казалось, остановилось. Застыло, запеклось, как кровь.

— Если это всё из-за Джейми, то забирай его себе! Он мне совсем не нравится!

— А кто тебе нравится?

— Никто!

— Вы слышали? Полански лесбиянка! Долбаная страпонщица!

Пытаюсь встать, но меня снова толкают на землю. Прикрываю голову руками: даже лакированными туфельками можно избить до кровоподтеков. Туфельки, чтоб вы знали, бывают так же безжалостны, как и армейские ботинки.

— Боже...

— Молись громче, Полански, Бог не слышит писк мышей.

Получаю удар в живот. Сгибаюсь пополам, пока в меня со всех сторон врезаются острые мыски школьных туфель, пока меня олевывают и осыпают ругательствами. А потом кто-то обрушивает свой рюкзак мне на голову. До сих пор я ни разу в жизни не теряла сознание...

Когда я очнулась, уже подступили сумерки. Я вытряхнула из рюкзака комки грязи, сложила туда книги, верней то, что от них осталось, и отправилась домой.

В автобусе было совсем пусто. Я поднялась на второй этаж, прислонилась лбом к стеклу и дала волю слезам. За окном мелькали аккуратные, чистенькие, словно нарисованные для глянцевого журнала пейзажи южного Дублина. Двухэтажные дома из красного кирпича, круглый год утопающие в зелени пальм и магнолий. Тщательно подстриженные газоны. Дорогие машины, припаркованные на посыпанных гравием подъездных дорожках...

Из-за окна на меня смотрел богатый, красивый город, в котором нет места грязи, ненависти, насилию. В котором маленькие ирландки до сих пор ходят в католические школы, носят юбки ниже колена и разучивают молитвы на уроках. Где школы с раздельным обучением — мальчики отдельно, девочки отдельно — это золотой стандарт обучения. Город набожных, город святых, город, где запрещены аборты, и в школы в первую очередь принимают тех, у кого есть сертификат о крещении.

Впервые я почувствовала себя здесь лишней: лицо в грязи, во рту привкус крови, в груди не сердце — молот. «О, если бы только этот автобус мог, не останавливаясь, умчать меня на край земли! — думала я. — Я бы без сожаления покинула город святых! Тем более что моего исчезновения никто бы не заметил. Моё место заняла бы какая-то другая девушка — и ни один человек не заподозрил бы подмены...»

У дверей меня никто не ждал. Мама, как обычно, лежала на диване, смотрела в потолок и слушала музыку. Она не особо интересовалась мной и моими проблемами. Несколько лет назад у неё диагностировали клиническую депрессию, и с тех пор я старалась быть невидимкой. Не грузить её своими проблемами. Ходить на цыпочках. Плакать беззвучно. Кричать молча.

Я заперлась в ванной комнате, смысла с затылка запёкшуюся кровь и достала из кармана чудом уцелевший телефон. Во мне кипели ненависть, отчаяние и жажда мести. Или я мщу, борюсь и показываю зубы — или я не выйду живой из следующей драки.

«Джейми, хочешь погулять сегодня вечером?»

Сдохни, Лиз.

«Где и когда, Скай? :)»

Да где угодно, лишь бы побольше народу увидело нас вместе.

Когда используешь месть как бомбу, смотри не подорвись на ней сама. На следующий день из школы мы с Джейми ушли вместе, держась за руки. Он пригласил меня к себе — его родители как раз уехали в Виклоу на весь уик-энд, — а потом признался, что без ума от меня. Я подорвалась на этой мине, когда он, подойдя сзади, прижался ко мне. Вполне невинное объятие, если бы не то, что упиралось сзади мне в ягодицы. «Сделай это, Скай. Он такой симпатичный. Пусть Лиз исходит желчью от зависти, — сказал мне внутренний голос. Тихий, но уверенный.

И я сделала. Осколки этой мины засели во мне так глубоко, что некоторые из них я не смогла извлечь до сих пор...

Три года спустя

Бог не даровал мне ни таланта, ни смелости, ни красоты. Я не питала иллюзий на свой счет. Я знала наверняка: дни будут сменяться ночами, Земля будет кружить по орбите, мир — безумствовать, бросаться во все тяжкие, сходить с ума. Где-то всплывут фотографии очередного политика, на которых он будет нюхать кокаин и лапать полураздетых девиц. Где-то семнадцатилетняя фотомодель утонет в ванной. И только в моей жизни всё останется по-прежнему.

Я не была одной из тех, кто способен бросить вызов судьбе, кто рискует смеяться с набитым ртом и говорить вслух то, что думает. Я не была той, кто может носить туфли на высоченном каблуке, прыгать в неизвестные машины такси глубокой ночью и общаться в Интернете с незнакомцами. Риск в моём случае заключался разве что в прогулке без зонта в дождливую погоду, только и всего.

Возможно, поэтому я чуть не выронила из рук стопку грязных тарелок, когда одна из посетительниц кафе, в котором я работала — женщина лет тридцати пяти по имени Лилит, — заставила меня присесть рядом и сказала: «Скай, твоё место не здесь. Не в этой провонявшей луком и рыбой забегаловке. Хочешь знать, где твоё место? В «мерседесе»-кабриолете с откинутым верхом, на скоростной трассе, что тянется вдоль берега океана. В твоей голове — воспоминания о ночи, проведенной с любимым мужчиной, в твоём кошельке — пачка долларов крупными купюрами, полуденное солнце отражается в твоих очках, ветер треплет твои роскошные волосы...»

— У меня нет роскошных волос, мэм, — усмехнулась я, взъерошив свои короткие выгоревшие пряди, которые даже самый искусный парикмахер не смог бы привести в божеский вид. — И никогда не будет. К сожалению, генетика — это на всю жизнь.

Лилит, эта странная брюнетка, с глазами, как черная смородина, начала заглядывать в моё кафе примерно несколько недель назад и к настоящему моменту окончательно утомила меня своей эксцентричностью и привычкой говорить загадками.

— Молчи и слушай дальше, — потребовала Лилит и продолжила: — Закрой глаза. Почувствуй океанский ветер, настолько насыщенный солью, что щиплет ноздри. Ты несёшься по дороге со скоростью сто двадцать километров в час, ведя одной рукой машину, а другой придерживая густые пряди волос, которые ветер бросает тебе в лицо. Какие волосы ты хочешь иметь? Струящиеся, сияюще-платиновые, как у немецких фотомоделей? Или может быть иссиня-чёрные, блестящие, словно жидкое стекло, — как у древнеегипетских жриц? Или порочно рыжие с красноватым отливом, цвета сандалового дерева, за какие инквизиция в средние века наверняка бы отправила тебя на костёр?..

— Мэм, — взмолилась я, не размыкая ресниц, — мне нужно отнести эту посуду на мойку...

— Нет, тебе нужно выбрать себе цвет волос, сейчас же!.. Не открывай глаза, ты спугнёшь видение, — прибавила Лилит, и её ладонь легла мне на лицо, прикрывая глаза.

— Хорошо, рыжие!

— Точно?

— Да!

— Насыщенно огненные, как?..

— Нет, скорее каштаново-красные, без желтизны. Никаких абрикосов и меди.

— Я уже вижу это, Скай! Идеальный оттенок для твоей аристократической бледной кожи. Идём дальше. Прямые или вьющиеся?

— Вьющиеся крупными локонами.

— Длинные?

— О да, до самой задницы! Вы довольны?

Я попыталась убрать от лица ладонь Лилит, но не тут-то было.

— Довольна, — зашептала она мне на ухо. — Только вот обладательнице шикарных волос не пристало работать официанткой. Твои волосы пропахнут горелым маслом и суповыми специями. И у той, кто водит «мерседес»-кабриолет, руки не должны загрубеть от горячей воды и моющего средства!

Я отстранила от себя ее руку и резко встала. Рассказывать мне, официантке, которая за гроши вкалывает с утра до вечера, едва сводя концы с концами, про океан, «мерсы» и пачки баксов, — это было слишком. Слишком жестоко даже для меня, привыкшей к выходкам состоятельных посетителей.

— Кажется, ваш кофе остыл, — сказала я с плохо скрываемым раздражением.

— Принеси мне другой! — потребовала Лилит.

Я ушла на кухню, прихватив грязную посуду, и к тому времени, когда вернулась с чашкой горячего латте на подносе, злость почти перестала душить меня.

— Ваш кофе! — громко сказала я.

— Твои чаевые, — Лилит протянула мне белый конверт.

— Благодарю. — Я взяла конверт, намереваясь сунуть его в карман фартука, и моя рука замерла в воздухе. Он оказался тяжелым: примерно столько же мог бы весить конверт с моей зарплатой за месяц. Я приоткрыла его, мельком взглянула на пачку купюр и положила конверт на стол.

— Что это?

— Это твои волосы, Скай.

— Нет, это больше похоже на чёртову кучу налички, — возразила я.

Лилит отхлебнула кофе и улыбнулась мне акульей улыбкой.

— Именно столько стоит наращивание. Волосы цвета раскаленной лавы, тяжелые, как смертный грех, и достающие до самой задницы, — уже завтра у тебя будут такие. Генетика — это на всю жизнь только для тех, кто боится плюнуть ей в лицо. Ты чувствуешь, как океанский ветер из твоей мечты становится чуть реальнее? Если есть волосы, о которых ты мечтала, то будет и ветер, который их растреплет. Будет и мужчина, которому понравится запускать в них пальцы. Будет и бриллиантовая диадема, которая украсит твои локоны...

— Я не могу взять ваши деньги, — заявила я. Правда не так уверенно, как следовало бы.

— Я в любом случае оставлю этот конверт на этом столе, милая. Не осмелишься взять ты — возьмёт кто-то другой. Кто-то другой заберёт себе то, что предназначается тебе.

Я судорожно сглотнула и снова взъерошила волосы — неосмысленный жест, который останется со мной даже тогда, когда моя короткая стрижка а-ля «курсантка военной академии» уйдёт в прошлое.

Кто-то из посетителей разбил стакан, и мне требовалось уже лететь на помощь с тряпкой и веником, но я осталась стоять на месте, словно загипнотизированная.

— Это не деньги, Скай, — это соленый ветер, который молекула за молекулой просачивается сквозь закрытые двери и окна. Это шум океана, который ты можешь услышать, если осмелишься вытащить затычки из ушей. Это твоя свобода, от которой тебя отделяет тонкая, как целлофан, плёнка твоих сомнений. Разве это так сложно — взять то, что предназначается тебе, и не испытывать при этом угрызений совести?

Моя рука, словно вопреки моей воле, потянулась к конверту, взяла его и спрятала в карман фартука. Лилит взболтала остатки кофе в чашке и одобрительно кивнула.

— Но ты должна помнить кое о чем. К красивым волосам прилагаются кабриолет, океан и свобода. И никак иначе.

— Господи, о чем вы вообще говорите? — выдохнула я.

— Эй, у нас тут осколки стекла и всё разлилось! — возмутился неуклюжий посетитель.

— Подождёшь, пока я делаю заказ! — крикнула ему Лилит, придерживая меня за руку. — Во-первых, давай обойдёмся без Господа, здесь только мы с тобой и я не потерплю свидетелей вроде Него. А во-вторых — я предлагаю тебе работу, Скай. Через год, в этот самый день, ровно в... — Лилит бросила взгляд на маленькие золотые часики на запястье. — Ровно в одиннадцать четырнадцать ты будешь уже внутри своей мечты. С волосами цвета дьявольской глотки — и будешь нестись на спортивном «мерседесе» вдоль океанского побережья...

— А можно нам тряпку, или хотя бы... — умоляюще произнес посетитель, разбивший стакан минуту назад.

— Да! Бегу! — бросила я через плечо, но Лилит крепко держала меня за руку и продолжала свой гипнотизирующий монолог.

— А рядом с тобой будет сидеть...

— Ченнинг Татум! — закончила я и нервно хохотнула.

— Бесовка, — подмигнула мне Лилит. — Он женат и у него маленькая дочурка — но мне нравится ход твоих мыслей! Примерно через год рядом с тобой будет сидеть мужчина, о котором большинство женщин может только грезить, и ему будет необыкновенно интересно твоё общество. Но за рулём будешь ты, потому что машина будет твоей. Спортивный «мерседес» класса «люкс», ты не ослышалась. На твоём запястье будут тикать не «Касио», а как минимум «Лонжин» за две тысячи баксов. А запах лука ты будешь ощущать, только если зайдёшь в дорогой ресторан и закажешь французский луковый суп с грюйером и гренками. Он будет пахнуть о-очень аппетитно, куда лучше, чем пахнет здесь. Но всё это будет, только если...

— СКАЙ! — раздался голос нашего менеджера Джонни — холодный и колючий, как колотый лёд.

— Ты поняла, — закончила Лилит и взъерошила свои волосы точно так же, как это делала я. Но если я после этого приобретала вид потерянного серого котёнка, то в Лилит с взлохмаченными черными волосами сразу проступила какая-то дьявольщинка, проявилось что-то от ведьмы, от потустороннего существа.

— Если я наращу волосы, только в этом случае? — догадалась я.

Очередная улыбка акулы подтвердила мои догадки.

— Хорошо, подумаю! — пообещала я, лишь бы поскорей отделаться от общества странной новой знакомой. Потом кивнула ей на прощание и помчалась к Джонни, который уже начал выметать осколки из-под стола. Я присела рядом и принялась промокать тряпкой разлившееся пиво.

— Ну наконец-то, Скай, — проворчал Джонни, — а я уж было подумал, что эта дьяволица тебя загипнотизировала. — Что она хотела?

«Мою душу, Джонни, кажется, ей нужна моя душа»...

Глава 1

— Хочешь послушать историю про Скай Полански, королеву крыши? То есть про меня. К моей квартире относится часть крыши дома, где моя мать устроила сад и выставила коллекцию глиняных котов. Знаешь, отличное вышло место для ничегонеделания. В те дни, когда нет дождя или ветра и не нужно работать, мне нравится лежать на крыше, смотреть в небо и мечтать...

— О чем?

— Только не смейся. Мне с детства нравилось представлять себя королевой. Королевой кого-нибудь. Драконов. Вампиров. Древних Римлян. Современных шведов... Какая разница, кого, самое главное — осанка, белые перчатки и наследник престола, держащий тебя за руку. Пока мама была рядом, охраняя моё безмятежное детство, я мечтала о том, как стадо боевых драконов однажды преклонит передо мной головы. Как меня возьмёт в жены принц вампиров — наденет мне на голову рубиновую корону. Или как встречу прекрасного незнакомца где-нибудь в кафе, и он окажется не только моим будущим мужем, но и королём какой-нибудь маленькой страны. Мало, что ли, современных королевств на этом свете? Андорра и Бельгия, Испания и Нидерланды, Лихтенштейн и Люксембург, Дания и Монако, Швеция и Норвегия! Да принцев везде полно, и они наверняка путешествуют по городкам вроде моего и заходят в кафе выпить капучино и съесть пончик... Ну и, знаешь, флиртуют с официантками...

— О да.

— А потом моя мать решила, что есть места куда более подходящие для неё, чем наша скромная квартира, наш убогий город, наша бренная Земля. Кто-то поманил её в мир золотых небес и розовых облаков, и она нашла отличное средство для телепортации: таблетки. Отправила в свой желудок все, какие только нашлись у нас дома. Все до последней. Даже моё средство от изжоги. В тот же самый день, когда я обнаружила её на крыше —лежит на спине и смотрит в небо невидящими глазами, — меня покинули грезы о будущем королевстве. Погибли боевые драконы, рассыпались в прах вампиры, прекрасные принцы поменяли билет и вместо ирландской глубинки решили отправиться на Филиппины. У меня осталась только крыша с коллекцией глиняных котов и горшки засыхающая герань в горшках.

— Соболезнования, Скай.

— Да, пришлось забыть про колледж и начать вкалывать. Джонни взял меня на полную ставку в «Голову турка». Пятьдесят часов в неделю я бегала между столиками, разнося яичницу и жареный бекон, пиво и виски, драила посуду, вытирала пролившийся алкоголь и блевоту, собирала окурки и соскабливала со столешниц жвачку... Если бы принц Андорры переступил порог этого заведения, я бы предпочла спрятаться в подсобке и не вылезать оттуда, пока его королевское высочество не уйдут. Слишком унизительно встречать принца в застиранном фартуке. Да и вообще, настоящие принцы даже не смотрят на таких, как я.

— Выпей-ка. За мой счет.

— Мерси, — сказала я, вытирая капающие на барную стойку слёзы.

«Голова турка» закрылась час назад. Остались только я и бармен Хьюго. Я только что дополировала последний стол, а Хьюго домыл последний грязный стакан. Теперь мы сидели друг напротив друга и болтали по душам. Верней, я болтала и плакала, а Хьюго слушал и кивал. Кто-то когда-то сказал мне, что бармен — это три в одном: психолог, священник и лучшая подруга. Кажется, пока я говорила, Хьюго не проронил и десятка слов, но я чувствовала, что он на моей стороне.

Оранжево-красный коктейль в большом стакане, украшенном долькой апельсина, видимо, тоже был частью всесторонней поддержки.

— Да, «Секс на пляже»[2] — именно то, чего мне сейчас не хватает, — вздохнула я и сделала большой глоток.

— Точно не помешает, — подтвердил Хьюго.

Глубокая ночь, барная стойка, одинокая зарёванная девушка, красивый загорелый мужчина в чёрной рубашке с закатанными рукавами (видно каждый волосок на крепких предплечьях) и больше никого. Эта сцена могла бы быть ужасно романтичной, если бы не особый генетический код Хьюго, который повелевал ему любить только мужчин. Флиртовать с ним было так же бессмысленно, как заигрывать с фонарным столбом.

— Я бы не отказалась от настоящего секса на пляже, — вслух заметила я. — М-м, так и вижу: одеяло, шум прибоя, горячие прикосновения...

— И песок везде, где только можно, — отстой! Холод, комары и гнилые водоросли.

— Обломал весь кайф.

— Если какой-нибудь тип предложит тебе секс на пляже, то имей в виду: он ни черта не смыслит в романтике.

— Не думаю, что кто-то предложит, посмотри на меня, — фыркнула я.

— Дурочка, — ласково сказал Хьюго. — Я бы не дал тебе проходу, если бы ты казалась мне хоть чуть-чуть аппетитней моей бабушки.

— Спасибо, утешил! — горько усмехнулась я.

Хьюго вышел из-за барной стойки, уселся рядом на оббитый бархатом стул и грубовато приобнял меня.

— У тебя просто отвратительная, испорченная, протухшая самооценка, Скай. Надо ампутировать её и приделать тебе новую. Надеюсь, ты хоть раз заглядывала в зеркало?

— Я жирная... — всхлипнула я. — В соответствии с современными канонами красоты я жирная!

— Да-да, в соответствии с современными канонами красоты ты должна напоминать видом жительницу осажденного города — а ты выглядишь как Бейонсе! Роскошная здоровая девчонка с крепкой задницей и классными сиськами.

— Спасибо, Хьюго, — кивнула я. — Бейонсе, ага...

— Ну и какая еще дурь лезет в твою глупую двадцатилетнюю голову?

— У меня нет парня. Вот уже черт знает сколько времени.

— А куда девался тот с дурацкой чёлочкой?

— Ой, да ну его, — мотнула головой я и ополовинила стакан.

— Ясно. Жирная, одинокая, сексуально изголодавшаяся сиротка, что дальше?

— У меня редкие ресницы — такое чувство, что их вообще нет! Еще близорукость, толстые щеки, лицо в веснушках. Волосы — это вообще бог знает что, рост карлика, плоскостопие, растяжки на бёдрах, уродливая родинка на лбу, которую я просто ненавижу. Я дурнушка, неудачница и слабачка, Хьюго. И у меня кишка тонка что-либо взять да изменить. Хотя ведь знаю, что это реально — стать лучше и привлекательней.

— Допивай, — скомандовал Хьюго. — И глянь-ка сюда.

Он с минуту рылся в своем телефоне, а потом повернул ко мне дисплей и ткнул пальцем в какую-то фотографию.

— Угадай, кто.

Я прищурилась, разглядывая пухлого сутулого паренька с обсыпанным прыщами лицом, нелепой стрижкой и плохими зубами. Настоящий гадкий утёнок.

— Э-э... Твой племянник?

— Что, улавливаешь сходство?

— Разве что глаза, остальное не очень. Хотя... Хьюго! Да это же...

— Последний класс школы. Лет этак пятнадцать назад. Я с тех пор чертовски похорошел, да?

— Не то слово! Да ты просто преобразился! С ума сойти!..

Я перевела взгляд с дисплея на темноволосого красавца, который вальяжно развалился на соседнем барном стуле: рельефное тело, чистая загорелая кожа, бездонные глаза. Именно таких парней можно увидеть в глянцевых журналах, рекламирующих бельё «Кельвин Кляйн» и одеколоны «Армани».

— Но КАК?

— Очень просто. Ты меняешься, Скай, зреешь, как вино. Скоро уйдёт эта юношеская припухлость, обозначатся красивый овал лица и модельные скулы. Еще пару лет, и здешний график окончательно доконает тебя: с работой, где ты весь день на ногах, у тебя нет ни шанса сохранить свои молочные щёчки. Потом однажды ты влетишь в оптику и с порога заорёшь: «Дайте мне пару контактных линз! К чёрту очки! Пусть весь мир увидит мои роскошные глаза!» Потом зайдёшь к дерматологу и оставишь у него свою родинку. А плоскостопие... Я понятия не имею, что делают с плоскостопием, но, кажется, стопы — это вообще-то последнее, на что люди обращают внимание.

Хьюго взъерошил мне волосы и, видя, что я вот-вот разрыдаюсь уже от благодарности, поспешно вернулся за барную стойку. Через минуту передо мной возник высокий стакан, украшенный лимонной стружкой.

— Слушай, мне еще домой надо как-то добираться, — запротестовала я. — А что это вообще?

Сине-фиолетово-чёрное содержимое стакана не напоминало ни один из известных мне коктейлей. А в коктейлях я разбиралась не хуже, чем в шампунях и прокладках.

— «Рыдающее небо»[3]. Моё собственное изобретение.

— Хьюго, — расчувствовалась я. — Как мило...

— Чёрный ром, черничный ликёр и голубой кюрасао. Перемешать всё... Давай мешай, Скай. Сделай бурю в стакане! Торнадо! Молодец. Теперь пей.

— А что символизирует лимонная стружка?

— Какая еще лимонная стружка? Это молнии! Гроза и молнии!

— Еще никто не посвящал мне коктейлей, Хьюго, — сказала я, шмыгнув носом.

— Ну, вообще-то изначально это был «Мятежный океан», но раз уж такое дело!

— Ха-ха.

— Ты на удивление медленно пьянеешь, моя милая. Но имей в виду, у нас вся ночь впереди.

— Я люблю тебя, Хьюго, — выдала я.

— А вот теперь с тебя, пожалуй, хватит.

После «Секса на пляже» и «Рыдающего неба» я получила еще «Солёную собаку» и «Поцелуй смерти». И только к трём часа ночи хохочущая, рыдающая, шатающаяся и икающая Скай Полански — двадцатилетняя жительница Дублина с ирландскими, немецкими и польскими корнями — наконец была доставлена в её квартиру, разута и уложена в постель. Я помню, как предлагала Хьюго руку и сердце, а потом — бездонный провал в памяти. Жаль, что утром следующего дня Хьюго был слишком великодушен, чтобы выложить мне подробности.

«Тебе срочно нужен бойфренд, Полански», — вот всё, чего мне от него удалось добиться.

***

Бойфренд. Посмотрим правде в глаза: на что может рассчитывать жирная, подслеповатая, веснушчатая официантка с нелепой стрижкой? Те два парня, которых я осмелилась пустить в своё сердце и в свою постель, не стоили потраченного времени, сказанных слов и выплаканных слез. На горизонте маячил третий — выпускник Королевского хирургического колледжа с классной стрижкой, милой улыбкой и смешной фамилией Тёртл[4], но я не решалась думать о нём всерьёз. Однажды он зашел в «Голову турка» и заказал кофе с молоком, а потом умудрился пролить его на свои конспекты. Пока я помогала ему ликвидировать последствия, стекающие со стола прямо ему на штаны, Терри Тёртл сообщил мне, что через час у него экзамен, на котором к нему наверняка отнесутся снисходительно, так как теперь на его штанах мокрое пятно: очень похоже, будто он обмочился от страха. Я хохотала, как ненормальная, — даже не думала, что умею так смеяться...

А вечером Терри снова заглянул в «Голову турка», торжественно сообщил, что сдал экзамен, и предложил сходить куда-нибудь вместе. Мне. Я едва поверила своим ушам. Скай Полански идёт на свидание с выпускником Королевского хирургического колледжа! Помню, как тряслись мои руки, когда я красила ногти в кокетливый розовый цвет. Потом я примеряла новые туфли, платье с блёстками и... его фамилию. Не шучу, целый вечер накануне свидания в моей голове вертелось: «Скай Тёртл». Знаю, что глупо, но ничего не могла с собой поделать.

***

— Кейт! Кейти! Дай мне рецепт своей самой лучшей диеты!

С утра пораньше я уже наяривала своей лучшей подружке. Кейт работала в стейк-баре через дорогу от моего кафе, и мы с ней часто пропускали по чашке кофе с «Бейлисом» в обеденный перерыв. В отличие от меня, Кейт выглядела хоть куда: точёная фигура, шикарные волосы, брендовые шмотки с каких-то немыслимых распродаж, на которые мне никогда не удавалось попасть. Я могла бы поставить все свои деньги на то, что она не долго будет разносить картошку-фри и пиво: за неё обязательно ухватится какой-нибудь состоятельный гуляка, сделает королевой своего особняка где-нибудь в Блэкроке[5], и её и след простынет.

— Самая лучшая диета? Записывай: берёшь скотч. Ножницы. Отрезаешь большой кусок липкой ленты. И заклеиваешь рот. Вот и всё. Не снимать два месяца.

— Садистка. Я серьёзно!

— Я тоже. Если тебя беспокоит эстетическая сторона дела, то реальный скотч можно заменить воображаемым, но он должен выполнять ту же функцию, что и настоящий, а именно держать твой рот закрытым.

— И больше никак?

— Никак. Слушай жестокую правду...

— Не хочу жестокую правду, хочу волшебный секрет! — простонала я.

— Еще ни одному умнику не удавалось перехитрить закон сохранения энергии. Секрет в том, чтобы создать отрицательный баланс калорий: забрасывать в организм меньше, чем он тратит. А что ты при этом ешь — дело десятое, хоть фаст-фуд, хоть «Нутеллу», хоть опилки, хоть крем для обуви...

— Подожди! Ты сказала «Нутелла»?! Обожаю «Нутеллу»!

— Двести грамм «Нутеллы» в день — твоя дневная доза калорий. При таком питании возникнет ежедневный дефицит примерно в тысячу килокалорий. Так, подожди, где мой калькулятор... То есть ты будешь терять по сто грамм жира каждый день. На потерю килограмма понадобится десять дней. На пять кило — где-то два месяца.

— Класс! И никакого салата и творога! Одна «Нутелла»! Спасибо, крёстная фея!

— Не за что, дорогая Золушка. Но помни: двести грамм «Нутеллы» в день — и ни граммом больше! А иначе, когда придет время ехать на бал, ты попросту не поместишься в карету.

— Ха-ха. Что, и правда сработает?

— Клянусь своей фейской репутацией. Кстати, как зовут этого счастливчика?

Я откинулась на спинку стула и прошептала:

— Терри Тёртл. Выпускник королевского хирургического колледжа.

— Какая прелесть. Вы уже спали?

— Какая дура сначала спит с парнем, а потом садится на диету?

— И не поспоришь, — согласилась Кейти голосом эксперта.

***

Да, я не была одной из тех, кто способен бросить вызов судьбе, и не обольщалась насчет себя. Меня часто одолевали тоска и апатия. Но иногда случались дни, когда я чувствовала себя невесомой, как воздух. Никакие горести не тянули меня к земле. Никакая грусть не была способна отравить мою радость. И с появлением Терри таких дней стало больше.

Понятия не имею, что он во мне разглядел. Я никогда не притягивала взгляды и в театре жизни исполняла второстепенные роли. Но что-то перевернулось с ног на голову, и я вдруг оказалась в центре сцены, в лучах софитов: Терри держит меня за руку, мы гуляем по Сант-Стивенс-Грин и кормим уток с моста. Не могу поверить, что исполняю главную роль в этой романтической постановке!

Декорации — как из сказки: ранняя осень, хрустящие, как вафли, листья, паутинки блестят на ветру. Только газоны по-прежнему ярко-зелёные, словно нарисованные акварелью. Трава в Ирландии не знает, что такое морозы, и зеленеет круглый год.

Терри потчует меня медицинскими байками. Улыбаюсь во весь рот, поглядываю то на него, то на мыски своих туфель, проверяю в кармане упаковку мятной жвачки: если есть хоть малейший шанс, что он поцелует меня сегодня, пусть этот поцелуй будет идеальным. Всё должно получиться с первого раза. Вторые шансы выпадают мне не чаще, чем снег в пустыне Найроби.

— Что еще за лапароскопист? — переспрашиваю я, откусывая от горячей яблочной слойки.

— Это хирург, который может провести операцию на внутренних органах через маленький сантиметровый разрез на коже.

— Вау!

— Если бы обычному хирургу поручили починить машину — он бы первым делом вскрыл капот. Если бы дело предоставили лапароскописту — он бы смог починить машину через выхлопную трубу!

Откидываю назад голову и смеюсь — прямо небу в лицо. Боже, откуда он взялся в моей жизни?

— Теперь я понял, кого ты мне напоминаешь, — щурится Терри. — Кэти Перри в клипе «Часть меня».

— Там, где она бросает неверного парня и уходит служить в армию?

— О да.

— Это всё из-за моей стрижки? — поднимая глаза кверху. — Я похожа на солдата!

— Ты похожа на солдата, — соглашается Терри. — В хорошем смысле. В тебе есть что-то... неудержимое.

— Аппетит, — хохочу я. — Неудержимый аппетит.

И запихиваю в рот последний кусок слойки.

— И неудержимый смех, — подливает масла в огонь Терри.

«И неудержимое желание поцеловать тебя», — думаю я.

В этот момент Терри смотрит на меня, и мне кажется, что он думает о том же. Кажется, еще мгновение — и он возьмёт меня за руку, встанет близко-близко, и...

— Ай! — подскакивает Терри. Ему в голову врезается большой сине-зелёный воздушный змей, за которым, держа в руке другой конец нити, бежит мальчишка в бейсбольной кепке.

— Извините! — кричит он, хватает змея и уносится прочь.

Но момент безвозвратно утрачен: я смеюсь и не могу остановиться, пока Терри с выражением театрального страдания на лице потирает голову.

— Меня чуть не убил дракон, а тебе весело! — грозит он мне пальцем. — Между прочим, ты тоже была на волосок от гибели.

— Я солдат, забыл? А солдаты носят каску! — с умным видом говорю я, натягиваю шапку до самого носа.

Я ничего не вижу, но Терри, должно быть, стоит напротив и умирает со смеху. И тут его руки находят мои ладони, и... ох, он меня целует. Легкий, вкусный, солнечный поцелуй — под стать яркому, беззаботному дню. Моя шапка по-прежнему закрывает обзор, и мне не хочется подтянуть её кверху, не хочется открывать глаза. Я не успела пожевать жвачку, но, кажется, так даже лучше: поцелуй со вкусом яблочной слойки. Идеально.

***

Мы с Терри присматривались друг к другу, не спешили — как люди, которые уже обжигались и теперь не хотели заново залезать в бинты. Мой опыт отношений можно было назвать плачевным, и у Терри, видимо, тоже не обошлось без драм.

Однажды, когда мы шли к трамвайной остановке и курили одну сигарету на двоих, зазвонил его телефон. Терри хмуро переключил его в бесшумный режим, сунул в карман и больше не доставал. Но мелодия рингтона царапнула по нервам, я узнала её с первых нот: композиция «Отпускаешь её» группы «Passenger».

Тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег. Понимаешь, что любишь её, лишь когда отпускаешь. Ты знаешь, что было хорошо, лишь когда становится плохо. Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому. Понимаешь, что любишь её, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь её...

К сожалению, я очень хорошо помнила текст этой песни.

— Звонила бывшая девушка? — спрашиваю я прямо. Официально мы с Терри всё еще не встречались, так что я могла говорить всё, что лезло в голову, без риска стать похожей на ревнивую злючку.

— Угу, — кивает он. — Как ты догадалась?

— Понимаешь, что любишь её, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь её! Гимн одиноких рыдающих парней, — заключаю я со смехом. Я смеялась в любых ситуациях, даже когда смех был не совсем уместен.

— Поверить не могу, что ты узнала песню по трём первым нотам! Любишь музыку? — меняет тему Терри.

А вот о музыке мы говорить не будем...

Она оказывала на меня слишком сильное воздействие. Я была беззащитна перед музыкой — могла расплакаться, слушая грустную мелодию, и пуститься в пляс, слушая весёлую. Моя психика не умела сопротивляться ей, противостоять, бороться с тем настроением, какое она неизменно создавала. Поэтому я старалась просто избегать её — просила таксистов выключать радио, сама составляла плей-лист в том кафе, где работала, и в этом списке был только безобидный фолк. Я ни разу не купила ни один музыкальный диск, а те, что остались в моём доме после смерти матери, отправила на благотворительные распродажи сразу же после похорон.

Это она, музыка, забрала у меня мать. Это музыка вытеснила из её души любовь к жизни, любовь ко мне и заполнила её болью блюзовых голосов и горечью минорных аккордов.

Моя мать страдала от тяжелой формы клинической депрессии и при этом пыталась найти утешение в тоскливой музыке. Проклятье! Это было всё равно, что искать защиты у серийного убийцы. Музыка её не лечила. Наоборот, она её отравляла, как неправильно подобранное лекарство. Жаль, что я поняла это слишком поздно.

В день смерти мамы я взяла её плеер и включила композицию, которую она слушала последней: «Люстра» из альбома Сии «Тысяча форм страха». Меня хватило только на куплет и небольшой кусок припева: «Ничего не чувствую... Буду пить рюмку за рюмкой, пока не собьюсь со счета... Я буду качаться на люстре... Буду жить так, будто завтра никогда не наступит». Потом меня скрутило от подступивших рыданий, головокружения, тошноты. Я растоптала плеер каблуками и поклялась себе никогда не иметь дела с музыкой — так же, как с незнакомцами на красивых машинах, которые останавливаются рядом с тобой тёмной ночью и предлагают подвезти. У каждого второго из них в багажнике наверняка лежит удавка, пила и мясницкий нож.

А еще была предсмертная записка, после которой наши с музыкой пути разошлись окончательно...

— Так что, любишь музыку? — снова спрашивает Терри.

— Стараюсь избегать, — признаюсь я. — Фолк, кантри и весёлая попса — еще куда ни шло, а всякие тоскливые песни просто не выношу. Ненавижу страдания, терпеть не могу страдальцев.

— Но для «Пассенджера», видимо, всё-таки сделала исключение?

— Слышала эту песню всего один раз, когда стояла в очереди в супермаркете. Вышла оттуда с головной болью.

— О как, — вскидывает брови Терри. — В тебе точно есть что-то неудержимое, Скай.

— Однажды я растоптала эм-пэ-три-плеер. Вдребезги, — признаюсь я.

— Разве небо может быть таким жестоким? — дразнит меня Терри.

— По-моему, оно только таким и бывает.

Словно в подтверждение моих слов, тут же начинается ливень, и мы, накинув капюшоны, быстро добегаем до остановки Луаса[6].

***

Нутелловая диета (как это возможно?!) сработала. Я начала худеть, но чувствовала себя хуже некуда. В тот день посетителей оказалось немного: пара тёток среднего возраста, уже второй час гоняющих чаи у дальнего окна, и несколько офисных ребят с приспущенными галстуками, разложивших на столе папки, — так что у меня была уйма времени обсудить с Кейт щекотливое положение, в которое я попала.

— Кейти! Я худею! Прикинь?! Но у меня запор третий день. Так и надо?

— Предсказуемо. Тебе просто нечем какать, дорогая. Ты же ешь только жир и сахар.

— А что делать?

— Добавь брокколи-шпинат-капусту... — Дальше последовал долгий перечень ассортимента овощного отдела супермаркетов.

— И это не отразится на темпах похудания?

— Абсолютно, в овощах калорий кот наплакал.

— А еще нет сил, спотыкаюсь на ровном месте...

— Ну, ты же не ешь белок, так что скажи гудбай своим мышцам. Замени часть «Нутеллы» творогом и мясом. Но так, чтоб калорий осталось столько же!

Я минуту усваивала сказанное, и тут меня осенило:

— Чёрт, начали с «Нутеллы», а закончили овощами и творогом!

— Ну, если бы я тебе сразу сказала, что без них никак, ты бы вряд ли влезла в эту авантюру, правда?.. Никому не интересны прописные истины, всем подавай ноу-хау! — фыркнула Кейт.

— Что дальше? Окажется, что мне необходимо становиться на беговую дорожку три раза в неделю? — ужаснулась я.

— Да, кстати, не хотела пукать в твоём магнолиевом саду, но придется: скоро твой обмен веществ замедлится из-за дефицита калорий, и ты перестанешь терять вес. Чтобы продолжить худеть, придется трясти задницей.

В моём арсенале появилась новая метафора: «Нутелловая диета». Это когда нечто, казалось бы, сулит одни плюсы и соблазняет лёгким успехом — да так, что невозможно устоять, — но потом всё-таки придётся расстаться с иллюзиями, заменить «Нутеллу» творогом и купить спортивный костюм. А иначе запор!

— Ты хитрая лиса, Кейт, но знаешь что? Я рада, что ты меня в это втянула. Я уже скинула три кило, а Терри вчера подарил мне плюшевую собачку!

— Плюшевую собачку, — зевнула Кейт. — Что-то он слишком осторожничает, Скай. Я бы уже давно затащила тебя к себе в квартиру и хорошенько бы помяла тебе сиськи.

— Он просто не хочет еще раз обжечься, как и я, — пожала плечами я.

— Бред. Хочешь моё мнение? Если парень не куёт железо, пока оно горячо, то, возможно, он и не собирается ковать...

— Можно нам еще чаю? — гаркнула в мою сторону одна из двух тёток, которые уже битый час что-то нервно обсуждали, склонившись над столом и чуть ли не сросшись головами.

— Конечно! — спохватилась я, откладывая телефон. Кейт продолжала что-то щебетать, но я её уже не слышала.

Я заварила еще пару чашек «Айриш брекфаста» и двинулась к тёткам.

— Нужна новая гончая — и точка! — сказала брюнетка с цыганщинкой в облике: большие, ясные, тёмно-карие глаза, изогнутые идеальной дугой брови, безупречного оттенка помада.

Любительницы охоты с собаками? В центре Дублина? Да еще и такие расфуфыренные? Фантастика...

— Как скажешь, Лилит, — произнесла с сильным американским акцентом её молодая светловолосая собеседница. Стрижка под Майли Сайрус, с выбритыми висками, да и в целом очень на неё похожа.

— Ваш чай, — пробормотала я, ставя на стол чашки.

Обе посетительницы не обратили на меня никакого внимания. Даже не сбавили темпа разговора.

— Найди её, Брук. Какую-нибудь маленькую ирландскую дрянь, красноволосую, отчаянную, бойкую на язык...

Словосочетание «ирландская дрянь» застряло у меня в ушах. Мне захотелось пролить чай на ту, что которую звали Лилит.

— Она где-то здесь, — продолжала брюнетка. — Говорит «наличка» вместо «кошка»[7] и носит ирландское имя. Кстати, как они тебе — ирландские имена? Кива — «нежная». Или вот например Сирша — «свобода»?

— Ужасно, — ухмыльнулась блондинка. — Как собачьи клички.

Брюнетка расхохоталась. А моё терпение лопнуло. Я ослепительно улыбнулась и сказала:

— А знаете, как будет «Добро пожаловать в Ирландию!» по-ирландски?

Обе женщины впервые удостоили меня взгляда.

— Пог ма хон! Пог ма хон — и приходите снова!

Дедуля за соседним столиком, коротавший утро в компании стакана «Гиннеса» и гамбургера, чуть не поперхнулся. Блондинка глянула на меня, как на пустое место, и снова повернулась к черноволосой. А та пристально посмотрела мне в глаза. А потом, клянусь, окинула меня взглядом с ног до головы, словно я была какой-нибудь породистой сучкой на выставке.

— А еще можно плюнуть ей в чай, — шепнул мне Хьюго, вытирая с барной стойки пивную пену.

— Моя слюна для этого слишком драгоценна.

***

Сентиментальное настроение было для меня недопустимой роскошью. Я берегла свои нервы, как умела. Не слушала слезливые мелодии, гнала прочь тоску и — весьма полезный навык — мгновенно забывала о тех, кто разливал вокруг яд. Как только гадкие тётки свалили из кафе, я вытерла начисто столик и тут же выбросила их из головы. Как будто их и не было тут никогда.

Каково же было моё изумление, когда на следующий день я снова увидела в кафе брюнетку, которая вчера смеялась над остротами крашеной стервы. Она опять заказала чай и, сладко улыбаясь, спросила, как меня зовут.

— Меня зовут Скай, мэм. Что-то еще?

— Скай, — повторила та, будто пробуя моё имя. — Надеюсь, небо не гневается на мою приятельницу Брук? Она вчера была не слишком мила.

Мне нравилось, когда друзья в шутку произносили моё имя с библейским пафосом, и черноволосая словно знала об этом.

— О, что вы, небеса чисты и безмятежны, — невольно улыбнулась я.

— Рада это слышать. Хотя Брук в самом деле иногда бывает сущей язвой, и тогда её действительно стоит приструнить. Предложение поцеловать задницу — то, что надо!

Вот чёрт...

Эта дьяволица, не имевшая ничего ирландского ни во внешности, ни в произношении, и которая, судя по выговору, была американской туристкой, — она знала, что на самом деле означает «Póg mo Thóin» и сейчас тонко намекнула мне на это.

«Поцелуйте меня в задницу», — сказала я им вчера и сейчас приготовилась извиняться. Джонни, наш менеджер, прихлопнет меня, если узнает.

[1]Баллимун — неблагополучный район в Дублине. (Здесь и далее примеч. автора.)

[2]«Секс на пляже» — коктейль из водки, персикового ликера, апельсинового и клюквенного сока.

[3] Оригинальное название — Weeping Sky — можно перевести и как «Рыдающая Скай». Дальше в тексте часто обыгрывается буквальное значение имени Скай в переводе на русский язык: небо.

[4] Turtle — черепаха (англ.).

[5] Блэкрок — престижный район Дублина.

[6] Луас — трамвайная линия в Дублине.

[7] Слово cat — «кошка», —, произнесенное с ирландским акцентом, часто звучит как cash — «наличка».