Как только все закончилось, Джон рванул в камеру к Старцу. Но не успел он спуститься на нужный этаж, как его перехватил начальник.

– Только не говори мне, что загонщик, свалившийся при работе в вольере, о котором все трубят, это...

– Да, – перебил работник, бесцеремонно обходя преградившего ему путь заведующего. Тот торопливо последовал за ним.

Они вошли в камеру. Питомец снова забился в угол и покачивался, как в трансе. Джон уже доставал планшет, чтобы включить программу перевода.

– "С тобой все хорошо?"

Старец продолжал качаться. Младший Джон присел на корточки и хотел успокоить его, погладив по плечу, но тот дернулся как от огня.

– Ну что же ты? Что вообще произошло? – суетился Джон-заведующий, пытаясь отыскать и в своем планшете переводчик.

Младший перевел за него вопрос Старцу, но тот продолжал молчать.

– Почему ничего не вышло? – возмущался старший.

– Хотел бы я знать, – Джон-помощник пожал плечами.

– Я узнал, – вдруг начал Старец на своем языке. – Там был я. И моя мать. Давно. Меня забрали, закинули в мешок и увели в другой загон. А потом я вырос, и меня увели в тот... в тот, шестой... Где моя мать? Я ее не увидел. Где она?

– Твоя мать была такой же? – оживился старший Джон еще больше.

– Она... я не помню. Надо ее найти. Даже если она не такая, я ее научу. У меня получится. Она сможет... – он попытался встать, но Джон, все еще сидящий напротив него, не дал ему это сделать. Он ввел текст в планшет:

– "До следующего дня набора и не думай об этом. Ты и так подверг нас опасности. Если кто-то узнает, мы не знаем, что будет. Тебе придется пройти это снова через неделю. Иначе... все будет бессмысленно. Все будет зря".

– Я хочу увидеть мать!

– Не кричи, – нервно попросил старший. – Как ему объяснить? И вообще, как он может помнить? Их забирают слишком маленькими!

– Не зря же он разумен, – ответил подчиненный, выделяя последнее слово. – К тому же, при сборе мы смотрим не на возраст, а на размер. Может быть, – Джон кинул взгляд на жилистого питомца, – он был очень мелким и тощим, вот и получилось, что остался с матерью подольше.

– Давно здесь пора все менять! – злился начальник. – Никто ни за чем не следит! Рожают как хотят, кормят сколько хотят. Давно вы считали поголовно стада? Может, у нас по углам вольеров трупы разлагаются, или того хуже – сбегают питомцы за стену, а мы и не знаем!

– Стена слишком высокая, в три человеческих роста, да и колючки с электричеством не дадут...

– И ты в это веришь? После того, как живое мясо начало с тобой разговаривать?

Джон подскочил и схватил беснующегося начальника за руки:

– Успокойтесь. Дышите...

– Я хочу знать, где моя мать! – перебил Старец, тоже встав.

– Мы ведем хоть какой-то учет? – спросил старший Джон все также злобно.

– Только количество, раз в год. Возраст и другие параметры мы не фиксируем. Слишком затратно.

– Затратно! Затратно!! Давно я говорил верхам – тут нужны реформы. Питомцы не жиреют, рожают максимум по три детеныша, и то это такая редкость, что можно в честь этого праздники устраивать! Еда у работников плохая, электричества нет! Да их головы, – он ткнул в патлатое темечко Старца, – окупают нормальную кормежку и электричество трижды...

– Дайте мне снова туда войти, – не унимался Старец. – Я ее найду.

– Успокойтесь оба! – заорал младший Джон в два рта и закашлялся. Он унял приступ, пока начальник смотрел на него недовольно, а питомец ошарашенно, и уже спокойнее продолжил: – Онаука, мы поднимем на уши весь этаж. А ведь на этой неделе не планируется размножение. Джон, нам надо срочно решать, что делать со Старцем, он не может питаться половиной порции каши в день. Старец, единственное, что я могу сейчас предложить, это пойти наверх, на смотровую площадку, и попробовать поискать твою мать так. Но...

Он хотел сказать, что самки обычно не переживают больше десяти родов, и судя по примерному возрасту Старца, его мать давно уже покинула загон, естественным путем или искусственным за ненадобностью, но тот перебил его коротким "пошли" и снова начал прорываться к двери. Джон-заведующий лишь разводил руки в бессилии.

– Ладно, – решил, наконец, он. – А я тем временем спущусь к архивариусу и постараюсь что-то узнать. А за одно составлю петицию для введения реформ. Это невозможно...

– Отлично, – перебил его подчиненный. – Сейчас принесу костюм, подожди, – твердо попросил он Старца и быстро вышел.

Джон понимал, что это бессмысленное мероприятие. 

– Почему? – почти шептал Старец.

Он снова был в своей камере, снова на полу. И он снова чуть не разбил шлем часом ранее. Джон-заведующий, узнав о новой истерике, дал подчиненному шприц с бромом и опять ушел в архив. Видимо, только помощник-Джон понимал, насколько бессмысленно было пытаться что-то найти.

Он так и не сделал укол Старцу – тот успокаивался в своей манере, обнимая колени и качаясь. Рядом с ним серым комом лежала рубашка, которую он в порыве чувств буквально разодрал на себе. Теперь он обгрызенными ногтями карябал кожу на своих же локтях. Уже до крови, но он этого не замечал.

Джон сидел на корточках напротив него, шприц в кармане, но работник станции надеялся, что им не придется пользоваться.

– Где она?

– Ты знаешь, – ответил Джон по-русски, но на большее его не хватило: он достал переводчик и приготовился к вопросам. Все еще обижало, что Старец не удивлялся его лингвистическим подвигам. – "Так долго в загонах не живут. Мужчины – еще может быть, если переживают период размножения, но женщинам тяжелее. Плюс они вкуснее", – к сожалению, механический голос не мог проговорить это с той же подавленной интонацией, с какой бы это сказал Джон, и получилось так, будто ему совсем не жалко, будто ему совсем не стыдно.

Старец поднял голову и уставился на пленителя. Опять эти умные серые глаза. Кажется, у Джона зачесались слёзнички, и скоро по лицу, никогда не знавшему сильных эмоций, точно побегут ручейки. Он не знал, чем еще успокоить питомца.

– "Ты не должен ее помнить. Все делается так, чтобы вы забывали. Чтобы вы были спокойными".

– И те, кто попадает сюда как я, тоже ничего не помнят?

– "Тебе хоть кто-то рассказывал об этом месте? Вот и ответ".

– Сделай, чтобы и я забыл. Верни меня назад.

– "Не могу, – на этом моменте первая предательская слеза скатилась по вытянутому лицу, принося с собой смущение и стыд, – ты уже не забыл. Все, что должен был забывать. Видимо, на тебя это не действует. К тому же, по документам ты мертв, не пережил размножения".

– Доку-мен-там?

– "Бумаги, которые мы ведем. Учет, сколько вас всего, сколько выжило, сколько родилось. Мы записали тебя как умершего, чтобы защитить".

– Как вы это делаете? Чтобы мы забывали?

– "Вода. В основном все дело в ней. И немного в лепешках".

– А мясо? – было видно, что Старец немало удивлен.

– "Птичье. Гомогенизированное и вспененное, сваренное с солью, чтобы ваш организм меньше сил тратил на его переваривание, и вы быстрее набирали массу".

– В нем ничего вредного не было?

– "Ни в какой вашей еде и воде ничего вредного нет, лишь витамины, антибиотики и успокоительные".

Старец снова опустил голову. Джон понимал, что некоторые слова питомец не понял, но это было и не важно. Видимо, ему просто надо было говорить и слушать, чтобы успокоиться, и Джон был только рад помочь.

– Не понимаю.

– "Я знаю. Что тебе объяснить? Про антибиотики?"

– Нет, – сказал Старец, не дождавшись, пока планшет договорит фразу до конца. – Мы пили воду, мы не ели мясо. Мы думали, все дело в нем. После мяса говядинцы становились вялыми, и мы думали...

– "Наверное, просто наедались... Как же мы были наивны, предполагая, что ваши группы смогут полноценно распределить паек между всеми. Конечно же, сильные ели больше и разнообразнее, а слабым доставались объедки! Мне нужно сказать об этом Джону!.."

– Мы пили воду из ручья. Она невкусная, но иногда так не хотелось пробираться к поилкам...

– "В естественной воде большое содержание серы. Надеюсь, вы пили ее не так часто. Старец, скажи мне, когда ты говоришь "мы", ты имеешь в виду таких же, как ты?"

Питомец вскинул голову, чуть не ударившись макушкой о подбородок приблизившегося Джона. Тот сразу понял, что Старец проболтался.

– Старец? 

Тот покачал головой, отодвинувшись от Джона.

– "Мы же договорились их вытащить. Спасти. Как мы это сделаем, если ты врешь?"

– Я не вру... Я... боюсь.